the lovely april

для материнских глаз ты — отраженье давно промчавшихся апрельских дней. и ты найдешь под старость утешенье в таких же окнах юности твоей. но, ограничив жизнь своей судьбою, ты сам умрешь, и образ твой — с тобою

Вэй Ин переворачивает страницу за страницей, если и вчитываясь в сонеты, то только между строк — так, чтобы не пришлось молчать в ответ на вопросы гувернантки. Ей не впервой краснеть от незнания; или же изображать смущение, как и голодные обмороки, как и свалившую с ног болезнь. Вот Цзян Чэн другое дело — Цзян Чэн, кажется, смогла бы прочитать каждую из сотен строчек наизусть, назовите только номер стихотворения. А Вэй Ин от Шекспира тошнит. Она сидит на занятиях, чаще смотря на пейзажи на улице, на тоненькие трещины оконных ставней — куда угодно, только не в книгу, — и улыбается: своим мыслям, конечно же, не любовным метаниям автора. У Вэй Ин в голове десятки путей, десятки возможностей, как бы пробраться незаметно в ночи из дома, как бы оседлать коня и уехать: неизвестно куда, к озеру, вглубь леса, главное — чтобы ветер попутный и чтобы только-только занималась заря. Чтобы красиво, но так, чтобы до утра её не спохватились старшие. Иногда ей кажется, её даже не ищут. Вэй Ин разрешено гулять по территории поместья, иногда — позволяют выехать на коне наружу, на ярмарку или же просто проветриться: Вэй Ин не может долго сидеть на месте. Цзян Чэн же запрещены даже прогулки по домашнему саду в одиночку — сразу созывают гувернанток, няней. Вэй Ин уверена — Цзян Чэн рядом с ней задыхается не только из-за туго затянутого корсета. Она бы сама такую жизнь ни за что не признала: наверное, и хорошо, что за ней никакой семьи, приданого совсем немного, да и характера она такого, что ни один смельчак не попросит руки и сердца. Вэй Ин пугают тем, что из трёх дев Цзян она единственная останется незамужней — Вэй Ин с облегчением выдыхает, слушая эти угрозы: она давно обещала уйти вместе с сестрой в чужой дом — забирать свои слова обратно ей как-то не хочется. У Вэй Ин стопка книг: от научной литературы и классиков до бульварного жанра, кое-как раздобытого у девушек постарше. У Цзян Чэн такая же коллекция — может, только поменьше, — надёжно спрятанная под кроватью. А Вэй Ин не скрывается и на все упрёки демонстративно морщится — «попробуйте отберите». У Вэй Ин ветер в голове и ветер рядом с ней настоящий — выбивает пряди из тугой косички, дует навстречу с такой силой, что почти уносит с седла. Вэй Ин смеётся и только крепче хватается за повод. Ей это — нравится. Танцевать на балах, заискивать перед мужчинами и бояться вставить лишнее слово в разговор — не нравится нисколько. Перед выходом в свет Мадам Юй всегда даёт несколько наставлений. Возможно, Цзян Чэн достаётся гораздо больше, но Вэй Ин из раза в раз слышит только одно — «Попробуй хотя бы показаться глупой». Вэй Ин закатывает глаза — совсем не по-женски, за что получает ещё один тычок от сестры, — и давит из себя улыбку — этого оказывается достаточно, чтобы матушка смирилась и пропустила их вперёд. Зал, как всегда, богато украшен: от золотых огней и красных тканей привычно слезятся глаза, — и Вэй Ин первым делом ищет какой-нибудь тихий уголок. Она легко сжимает руку Цзян Чэн в своей, а после, мимолетно улыбнувшись, отходит в сторону. Цзян Чэн еле слышно фыркает, сразу же оглядываясь, не заметил ли кто, и, не оборачиваясь, уходит вглубь зала — ей ведь ещё молодого человека искать, и Вэй Ин надеется — она найдёт для себя лучшего. Себе Вэй Ин давно уже никого не ищет, и не то чтобы было желание, но всё же: в окрестностях её знает каждый. Уж здесь Вэй Ин постаралась: ни один мужчина не решится пригласить на танец девушку, способную заткнуть его в споре. Косые взгляды, шепотки в такт её шагам; девушки прикрывают лицо веерами, тихо переговариваясь, а мужчины без стеснения хмурятся, оглядывая её, несомненно, дорогое, но будто сшитое не по ней платье. Вэй Ин ко всему этому привыкла; она только скалится в ответ и быстро ныряет куда-то под лестницу — единственное тёмное и, по надеждам, тихое место, которое у неё получилось приглядеть. Вокруг суматоха, и даже здесь, в самом удалённом уголке, слышна музыка. Вэй Ин морщится и пытается прикрыть руками уши — невольно в голове проносится мысль, что она-то сыграла бы лучше. И, наверное, чужая игра на деле не так плоха и музыканты не были найденными на улице попрошайками, но Вэй Ин всё равно не понравилась ни одна из сыгранных ими мелодий. Она осторожно расправила платье — какие крики снова поднимутся, если Мадам Юй заметит мятую юбку, — и, не церемонясь, села на пол: всё равно семьи, устраивающие балы, не оставят и сантиметра грязи в зале, ей нечего бояться испачканного подола. Музыка всё продолжает играть и играть, и единственное, в чём она оказывается хороша, — так это в усыплении. На самых громких и быстрых моментах в танце Вэй Ин зевает, в то время как кружащие по залу пары не успевают в такт. Иногда ей кажется, что она живёт в каком-то отличном ото всех темпе — иногда ей кажется, что ей и не кажется. И когда мелодия замолкает так резко, что даже не верится, и в мыслях только полусерьёзное «может, я потеряла слух?», двери в зал отворяются. Вэй Ин подрывается с места, встаёт на цыпочки, вглядывается в прорези между ступеньками, пытается разглядеть хоть что-то, но место не то: единственное, за что цепляется её взгляд, — это белый, ослепительно-белый цвет, почти что окружавший вошедшее в бальный зал трио. Вэй Ин провожает взглядом их безукоризненно ровные фигуры и тихо присвистывает: теперь понятно, почему все вокруг потеряли дар речи. Потом оказывается, что её искали. Через несколько минут — может, десять, может, тридцать, — её под лестницей находит рассерженная, но внешне всё та же спокойная, ни на йоту не изменившаяся в лице Цзян Чэн. Вэй Ин только виновато улыбается и встаёт рядом. — Что-то случилось? — Ничего, — поспешно и резко отвечает девушка. Вэй Ин так и хочется поддеть сестру, указать на то, действительно ли «ничего», но вокруг слишком много людей, а она одним своим отсутствием уже умудрилась довести родных. Можно было и помолчать — приличий ради. — Идём. Рука у Цзян Чэн не маленькая и, подавно, не хрупкая. Вэй Ин всегда забавляло, как многочисленные ухажёры, принимая её ладонь в свою, не замечали прикрытых перчаткой длинных и тонких пальцев. Цзян Чэн сильная и знает об этом. Вэй Ин знает тоже, поэтому и держится рядом с сестрой: сильным в их время сложнее. Когда они возвращаются в главный зал, Юй Цзыюань выглядит недовольной. Впрочем, она такой выглядит всегда, стоит падчерице замаячить на горизонте, так что Вэй Ин не удивляется — только отводит сразу же взгляд. — А вы?.. Чуть в стороне стоят те ослепительные незнакомцы, и если бы Вэй Ин могла назвать их как-то по-другому, она бы назвала, но всё действительно так и есть — от чистоты белого в их одеждах режет глаза. Цзян Чэн совсем не мягко толкает её в бок, приподняв брови и едва не скрипя зубами, и Вэй Ин только и может, что пожать плечами — наверное, стоило подождать, пока их представят, ох уж эти манеры, Вэй Ин постоянно о них забывает. — Господин Лань, я бы хотела представить вам своих… дочерей, — заминку в словах Цзыюань может заметить только тот, кто знает, что она там должна быть; косой, полный презрения взгляд забыть об этом Вэй Ин не даёт. Самый старший из них — Вэй Ин ещё не успела посмотреть на каждого, но этот мужчина ей не понравился точно, сразу представилось, как он, вот так же напыщенно потирая бороду, занудно читал бы какой-нибудь предмет, — покосился на неё с недоверием, будто точно так же почувствовал в ней нерадивого студента. Так и хотелось показать ему язык или сказать что-нибудь такое, что сбило бы с её лица хотя бы этот взгляд, уверенно-пристальный, почти что оценивающий, но нельзя. Вэй Ин жмурится на секунду, а потом сразу же начинает улыбаться в ответ, слишком открыто. Высший свет к такому не привыкший — господин Лань моментально отворачивается в сторону. Вот и правильно, пусть смотрит на шицзе — если его строгий взгляд найдёт и в ней какие-нибудь недостатки, Вэй Ин тотчас вызовет его на дуэль. Смотреть на младших семьи Лань (они ведь все родственники? не может быть, что не родственники) не было никакого желания. Желание было только сбежать, как и раньше, под лестницу, а ещё лучше и вовсе с бала, но крепкая хватка сестры не давала сделать ни то, ни другое. Приходилось улыбаться: улыбаться главе семьи, улыбаться молодому человеку, смотрящему на всех вокруг с такой теплотой, что становилось даже неловко, и улыбаться… девушке? Первой мыслью Вэй Ин было «не повезло», второй — «дорогая, тебя разорвут». «И её бы действительно разорвали», — думает Вэй Ин, бегло осматривая красивую фигуру и платье. — «Жаль, только на ледышек давно никто не заглядывается». Мадам Юй немного расслабляется в разговоре. Кажется, всё, чего она хотела добиться, — знакомство, — и оно уже сложилось как нельзя лучше. Цзян Чэн отходит в сторону, будто бы придвигаясь к матери и включаясь в обсуждение платьев, украшений и музыки, но на деле закрывая обзор, чтобы Вэй Ин могла невзначай ускользнуть из комнаты. Вэй Ин улыбается сестре, хоть и понимает, что та её не увидит — слишком вовлечена в общение с молодым господином Лань, — и всё равно улыбается напоследок, в знак благодарности. Вэй Ин сбегает из бального зала, и уже там, за дверями, где почти никого нет, только редкие девушки прячутся от настырных кавалеров или пытаются надышаться свежим воздухом перед очередным танцем, — только там Вэй Ин выдыхает спокойно. Все эти званые вечера абсолютно точно не для нее. Вэй Ин знает свои пороки. Наверное, если бы ей пришлось их перечислить, она бы смогла безостановочно назвать все (что, по правде, вовсе не значит, что вы бы успели их запомнить), поэтому о своём чрезмерном любопытстве Вэй Ин знает отлично и скрывать его даже не пытается. В их доме разговоры о Ланях звучали нечасто, даже после бала, на котором все разрешенные танцы Лань Хуань провёл рядом с Цзян Чэн, — даже после этого их фамилию могли упомянуть случайным образом во время завтрака или обеда, но не более. И всё же Вэй Ин знала и помнила: о ком-то другом Юй Цзыюань не заговаривала и вовсе, так что даже этих мимолётных фраз было достаточно, чтобы сказать — разговоры о семье Лань звучали нечасто, но они всё же были. Поэтому забыть о них Вэй Ин никак не могла. Она снова сбежала от надсмотрщиц во время прогулки, и с каждым разом уверенность, что за ней даже не следят, становится крепче и крепче. Вэй Ин помнит не то гневный, не то обиженный взгляд Цзян Чэн в последний момент, когда Вэй Ин уже почти спряталась в тени какого-то дома и почти сбежала, и даже немного растрогалась. Надо будет принести сестре что-нибудь — может, купить новые ленты? Хотя вряд ли подобный подарок придётся ей по вкусу. Магазинов в их деревне немного: вечерние платья, украшения для дома, — всё приходится закупать из ближайших крупных городов, и ждать приходится тоже по несколько дней, недель, месяцев. Здесь улицы узкие-узкие: они хороши только для того, чтобы прятаться за старыми домами, скрываться в густой, тяжёлой кроне деревьев, растущих и тут, и там. Деревня маленькая, и при должной внимательности каждый человек, мелькающий на главной площади, с любого места виден как на ладони. Вэй Ин внимательна: благодаря этому она знает о соседях много того, что помогает раз и навсегда заткнуть их в разговоре, — и никогда, никогда в жизни она в себе не сомневалась. До этого момента. Чёрные блестящие волосы, уложенные в какую-то строгую, но элегантную причёску, одним своим стилем выделяются на фоне старых, пошарпанных зданий. Ей даже не нужно вспоминать, долго размышлять о том, кто здесь: Вэй Ин знает, что это была девушка Лань — как же её зовут? Ванцзи? Только рядом с ней никого — Вэй Ин в этом может поклясться, — ни перед ней, ни сзади не было ни гувернантки, ни няни, ни матери. Ванцзи одна, в бледном закрытом платье, даже без шляпы, мелькнула в переулке между домами и там же исчезла. Вэй Ин знает о своих пороках. Нет ни единого шанса, что она не пойдёт туда. Ванцзи сидит на коленях, и бледно-розовое платье волочется по земле, чистой — оттого что сейчас утро, и поверх травы только редкие росистые капли, — но всё равно по земле. Отчего-то Вэй Ин кажется: если бы старик это увидел, того бы тут же схватил инфаркт. Ванцзи сидит к ней полубоком, опустив взгляд, и гладкие, чёрные волосы, только недавно собранные в тугую косу, сейчас немного растрепались, мягко обрамляя точёные скулы. Она смотрит себе под ноги, Вэй Ин видит, как мерно поднимается и опускается её рука и как легко-легко дёргается уголок губ: ещё секунда, и улыбнётся, улыбнётся, улыбнётся. Что лежит у её ног, со стороны Вэй Ин не видно, и она какое-то время мнётся, пытается решиться, а потом ступает вперёд так тихо и медленно, что если бы не ветка под ногами — получилось бесшумно. Но ветка ломается, раздаётся негромкий треск, он действительно кажется тихим, почти незаметным, ровно до того момента, как Ванцзи не дёргается и молчание не прерывается, и волшебство момента не теряется — и вот, нежно-розовое платье снова кажется бледным, и вот, ранее казавшаяся растрёпанной причёска сейчас кажется снова слишком тугой. Ванцзи поворачивается к ней поспешно и резко. Вэй Ин не остаётся ничего, кроме неловкого: — Привет? Её быстрый шаг слишком смахивает на побег, и Вэй Ин даже не успевает ничего понять, когда совсем рядом мелькает вспышка белого и Ванцзи оказывается за её спиной, а всё, что остаётся на этой мало заметной поляне — только белые кролики и лёгкий запах сандала. Вэй Ин опускается на колени там же, где совсем недавно сидела Ванцзи. Кролики действительно оказываются очень милыми. Сидеть за одним столом, буквально в метре от Ванцзи немного неловко. Вэй Ин не поднимает голову, смотрит только вниз, на расшитую дорогим узором скатерть, на фарфоровые тарелки, украшенные золотом. И всё равно не выдерживает, поворачивается к ней, поднося ко рту ложку, и вздрагивает, и проливает на белоснежную скатерть суп: Ванцзи всё это время смотрит на неё в ответ. Все косятся с неодобрением — даже слуги, — а Цижень и вовсе хмурится, сразу же отводя взгляд — будто даже смотреть на неё, такую неряшливую, ему неприятно. А Ванцзи всё равно смотрит. Она, кажется, даже не притрагивается к своему обеду — только салфетка немного потрёпана, но всё равно красиво уложена рядом. Её взгляд пробирает до мурашек, и Вэй Ин то и дело пытается спрятаться от него за ладонью, но даже прикрытого рукой рта и тихого, но истеричного «Цзян Чэн, помоги», оказывается недостаточно. Вэй Ин ещё какое-то время упорно зовёт сестру, округляет глаза, то поджимая губы, то надувая их, но Цзян Чэн только отмахивается и легко стучит по её бедру. Потом оставляет там же руку, немного неуверенно касаясь, и зло шепчет: — Прекращай паниковать. — Не могу, — раздаётся в ответ нервное и сухое. Цзян Чэн закатывает глаза, пока никто не видит. — Истеричка. — Сухарь. Вэй Ин не может сдержать смеха: прыскает в ладонь, а потом пытается прикрыться кашлем. От разговора почему-то становится легче. Ничего не меняется. Мадам Юй размеренно о чём-то беседует с Циженем, а Фэнмянь стоит подле неё, чуть-чуть нависая: ненавистное женщиной положение, но так привычное в их обществе. Лань Хуань сидит на разных с Цзян Чэн диванах, но по одному только взгляду, не мигающему, прикованному к ней, становится ясно: раскидайте их хоть по разным особнякам, Сичень всё равно будет видеть только её. Такая реакция забавляла — Вэй Ин пообещала себе обсудить это с Цзян Чэн сегодняшней ночью. Ванцзи сидит за пианино — достаточно далеко, чтобы мелодия не резала уши своей громкостью, но недостаточно, чтобы нельзя было разглядеть её игру. Волосы идеально уложены: ни единой выбившейся прядки; а руки, тонкие, изящные-изящные — такие, какие не снились ни ей, ни Цзян Чэн, может, только Яньли такие видела в зеркале, — бегло касались клавиш, будто и не нажимая на них вовсе, будто музыка рождалась сама, а Ванцзи только помогала ей вырваться наружу. Это завораживало — Ванцзи вся завораживала. Вэй Ин сидит в центре комнаты, вокруг — тихий шёпот знакомых с детства и незнакомых голосов, вокруг — тихая, мягкая мелодия пианино, игра, достойная выступлений в опере, вокруг — спокойствие, и привычное, и непривычное их дому. Вэй Ин улыбается, даже не пряча слишком широкую для девушки её положения улыбку. А потом Ванцзи начинает петь, и сердце Вэй Ин пропускает удар. Она не может оторвать от неё взгляд до самого вечера. Цзян Чэн молчит. Она сомневается: это видно по мерно вздрагивающим плечам, по шуршащим под ней простыням, по голосу, тихому, не разборчивому. В их комнате всё ещё горит свет и свеча не погасла, а это негласный знак, что спать ещё рано, что ещё есть что рассказать. Вэй Ин терпеливо ждёт, хотя и у неё самой отчётливо дрожат руки. Когда Цзян Чэн поворачивается к ней лицом, неуверенная и взволнованная, с покрасневшими щеками, вся нахмуренная и злая из-за своей неуверенности, Вэй Ин только поджимает губы. — Я влюбилась. — Я знаю. Цзян Чэн не любит объятия: всё, что Вэй Ин остаётся, — улыбнуться изо всех сил и сжать в своих руках её. Цзян Чэн хмурится — Вэй Ин пытается одним взглядом, тёплым и немного игривым, вселить в неё свою уверенность. Они так и засыпают: рука в руке, голова к голове, забыв потушить свечу над кроватью. Цзян Чэн во сне улыбается. Вэй Ин не улыбается вовсе. Немного жалеет, что не смогла рассказать, что и она тоже. «Двери в наш дом всегда открыты для вас», — кажется, что-то такое Фэнмянь говорит напоследок, пожимая руку Циженю. Стоящая рядом Юй Цзыюань только усмехается, сразу же отворачиваясь, но по еле заметной улыбке — даже не по улыбке, а по чуть более расслабленным мышцам лица, — видно, что и она не сильно-то против. Цижень берётся за предложенную руку, но ничего не отвечает, только почтительно склоняет голову, а вот Лань Хуань принимает прощание за разрешение и намёк и начинает приезжать к ним так часто, что каждое посещение считается буквально на грани. И появляется он почему-то не один: видимо, полагает, присутствие сестры, девушки примерно их возраста, сгладит неловкость, — но Вэй Ин считала — присутствие Ванцзи неловкость только лишь порождало. Она молчала, сидела в кресле с идеально прямой осанкой, почти что не двигалась и по тишине в её уголке казалось, даже не дышала — но она смотрела. Смотрела часто, долго и пристально. Вэй Ин отворачивалась, Вэй Ин пыталась подключиться к разговору Сиченя и сестры, Вэй Ин даже смотрела на неё в ответ так же серьезно, ни на секунду не отводя взгляд, но Ванцзи даже тогда не смущалась нисколько — всё продолжала смотреть. Вэй Ин привыкла обескураживать людей, привыкла к тому, что для всех вокруг она странная, не такая, другая. Вэй Ин не привыкла к тому, что обескураживать могут её. — Чай? Кофе? — Лань Чжань смотрит на неё широко распахнутыми глазами, и Вэй Ин сразу же замолкает — пугать девушку в её планы точно не входит. Падает на диван совсем рядом, отчего Ванцзи машинально отодвигается в сторону, но Вэй Ин тянется за ней даже тогда и произносит нарочито беззаботно: — Да, да, знаю, этим занимается прислуга, но должна же я была как-то начать разговор. — Зачем? — голос Ванцзи звучит незнакомо: тихо, но мягко, почти как в напевах той самой мелодии, с которой всё и началось. Вэй Ин так сильно погружается в воспоминания, что почти забывает, что от неё всё ещё ждут ответа. — Ты так следила за мной, что у меня только две догадки: либо ты хочешь закопать меня на соседнем кладбище, либо стать моей лучшей подругой! — Вздор, — зло бросает, тут же разворачиваясь всем телом, обращаясь взглядом к окну. Вэй Ин не верит, что внезапно расписной витраж стал для Ванцзи интереснее её самой. — Но, но! Ты ещё не знаешь, от чего так поспешно отказываешься! В дружбе со мной уйма плюсов! — Вэй Ин тянется к её плечу: для неё физический контакт как само собой разумеющееся, ничего особенного — Ванцзи немного нервно уходит от прикосновения. Вэй Ин приходится опустить руку. — Ну Лань Чжань! — обиженно тянет Вэй Ин, пытаясь всё-таки развернуть к себе лицом девушку, но Ванцзи тут же подскакивает с дивана и обращается к брату суровым и холодным тоном: — Сичень, нам пора уходить. Время посещений подходит к концу. Лань Хуань бросает мимолётный взгляд на часы: — И правда, — а потом немного растерянно улыбается девушкам. Вэй Ин улыбается в ответ — Цзян Чэн подозрительно косится на внезапно покрасневшие уши Лань Чжань и на улыбку не отвечает. Только потом, когда карета, везущая гостей обратно в их поместье, уже скрывается за воротами дома, Цзян Чэн поворачивается к сестре, напряжённо хмурясь, и спрашивает: — Что это было? Вэй Ин отводит взгляд, неловко потирая нос. — А-Чэн, ну ты не хмурься, а то морщинки ещё появятся раньше времени. — Что это было? — голос её с каждым словом становится всё серьёзнее и серьёзнее, Цзян Чэн в такие моменты так сильно становится похожей на мать, что Вэй Ин неосознанно пробирает до дрожи. Она сглатывает и, продолжая криво улыбаться, что-то мямлит в ответ: — Нет, ну ты посмотри на себя, весь лоб в складках, так и до двадцати не доживёшь с гладкой кожей. Цзян Чэн совсем близко — она упирается пальцем в грудь Вэй Ин достаточно сильно, чтобы та восприняла это как угрозу: улыбка потихоньку сползает с её лица. — Если ты своими выкрутасами испортишь мне помолвку… — Цзян Чэн замечает её удивление и тут же исправляется, выпаливая: — Только никому не говори… — А-Чэн, помолвка?! — кричит едва ли не на весь этаж, да так, что каждый слуга — и тот, — слышал. Цзян Чэн прикрывает глаза, раздражённо поджимая губы, и начинает отсчитывать секунды. Вэй Ин тоже начинает нервно отсчитывать секунды — только в её случае до момента, когда станет необходимо бежать. — Вэй! Твою мать! Ин! Вокруг суматоха, и даже здесь, в самом удалённом уголке, слышна музыка. Вэй Ин морщится и пытается прикрыть руками уши — невольно в голове проносится мысль, что она-то сыграла бы лучше. Потом все же понимает: нет, не сыграла бы, слишком хороших музыкантов Юй Цзыюань пригласила на свадьбу своей дочери, — но всё равно по итогу ей не нравится ни одна из сыгранных мелодий. Вэй Ин осторожно расправляет платье: белое, ослепительно белое, такое, на которое даже смотреть страшно — кажется, одним взглядом его можно испачкать, — и садится прямо на пол, в тени огромного купола. И ждёт. За те несколько месяцев, что планировался праздник, они не то чтобы часто виделись. На самом деле, почти не виделись. Ванцзи её, кажется, избегала. И всё же Вэй Ин чувствовала, что она придёт — может, не специально, может, не подумав, — но придёт прямо сюда, ведь на открытой территории прятаться больше и негде. Вэй Ин не может сказать, что за это время хорошо узнала Ванцзи: нет, нисколько, почти не узнала, — но что-то, тихо свербящее, что-то, совсем невесомое, постоянно напоминало, что у них гораздо больше общего, чем можно подумать. Лань Чжань действительно появляется рядом. Загораживает собой солнце, так что Вэй Ин узнаёт, что её место рассекретили, ещё до того, как открывает глаза и отводит растрепавшиеся пряди обратно за плечи. — Тебя ищут, — голос Ванцзи суровый, и брови почти что нахмурены: она всегда так, не хмурится по-настоящему, но одним взглядом умело показывает настроение. Вэй Ин почти что любуется. — Ну не нуди, Лань Чжань, — Вэй Ин запрокидывает шею, улыбаясь и подставляя кожу еле греющим лучам. — Сегодня праздник. Давай праздновать, веселиться. Иди сюда, — и хлопает рукой по холодному полу рядом. Ванцзи отворачивается, глубоко вздыхая. — Тебя ищет ваша матушка, — устало повторяет, всё так же не смотря в её сторону. Вэй Ин только потягивается полусонно. — Плевать. Ванцзи смотрит на неё так свирепо, что, кажется, её взглядом можно кого-то убить. «Хорошо, что она всего лишь человек», — неосознанно проносится в голове Вэй Ин. «Вот была бы, к примеру, вампиром, мне бы, — хмурится и тяжело сглатывает, — наверное, не поздоровилось бы».  — Лань Чжаань, — тянет немного устало и смотрит исподлобья, надувая губы. — Ну идём ко мне, чего ты стоишь над душой! Ванцзи ничего не отвечает. Вэй Ин хмурится — это её совершенно не устраивает. Сегодня праздник, и даже на улице шумно: музыка, танцы, хохот, — всё доносится из бального зала, где десятки, сотни людей считают своим долгом отплясать за счастье молодоженов. Поэтому ничего удивительного, что, даже со своей прекрасной реакцией, Ванцзи не успевает услышать и понять, что Вэй Ин подобралась к ней ещё ближе. Лань Чжань тянут за ногу быстро и резко, и всё, что она может сделать, — это упасть, выставив перед собой руки, опершись о землю, но всё равно упасть прямо на веселящуюся Вэй Ин. — Вэй Усянь! «О боги, она умеет краснеть». — Лань Ванцзи, — почти мурлычет в ответ. Лань Чжань вырывается из её хватки — конечно, вырывается, Вэй Ин уже успела проверить на себе, насколько сильна эта внешне хрупкая девушка, — но кое-что Вэй Ин всё-таки ухватывает как награду. Ванцзи всё же присоединяется к ней, садится на холодный пол, прямо в своём бледно-голубом платье, и Вэй Ин всё ещё судорожно держится за её руку. Не хочет отпускать. Совершенно не хочет. — Это красивая свадьба, — прерывает молчание Лань Чжань, и вид её, всё такой же далёкий, сейчас кажется немного оттаявшим. — Что правда, то правда. Вэй Ин горбатилась в рабстве у мадам Юй ради всей этой красоты. Она немного поворачивается, оказываясь полубоком, склоняет голову — всего на чуть-чуть, — потом смотрит, что Ванцзи, кажется, не против, и склоняется ещё немного — до тех пор, пока щекой не касается ткани её платья. — Хочешь, такую же свадьбу сыграем? Вэй Ин чувствует, как её пальцы слегка подрагивают, и она не знает, кто из них сжал переплетённые руки первой, но это странным образом всё равно её успокаивает. — Вздор, — тихо, совсем беззлобно отвечает Ванцзи, и на лице её почти играет улыбка. — Ну что ты, — хихикает Вэй Ин, утыкаясь лицом ей в плечо. — Вот увидишь, через несколько лет я добьюсь от тебя «да», и мы сбежим куда-нибудь в Уэльс. Лань Чжань почти впервые за вечер поворачивается к ней лицом и смотрит в ответ; её глаза обычно серо-жёлтого цвета, сейчас горят тёплым карим, и уголки её губ на самом деле чуть-чуть, но приподняты. Вэй Ин улыбается ей в ответ — широко и ярко, как и сотню раз раньше. Невысказанное «конечно, увижу» повисает между ними сладостным обещанием.