***
— Ну же, Итер, твой выход! — с нескрываемым весельем в голосе прокричал Тарталья во время боя с очередным геовишапом, тут же отступая на пару шагов от врага, дабы позволить мальчику обрушить на него последнюю череду ударов. Итер стискивает зубы так же сильно, как и меч в своих руках. Пара уверенных шагов вперёд, один взмах — и враг повержен без особых усилий. Но мальчик отчего-то на момент щурится, словно терпя боль, а на удивлённый взгляд партнёра лишь неуверенно смеётся и машет руками, мол: «Всё в порядке!». И партнёру его это не очень сильно нравится, но и налегать он с этим не хочет. Собрали ресурсы, осели у ближайшего дерева, и стоило только Чайльду сорвать с ветвей пару яблок и предложить одно путешественнику, как тот тут же начинает дышать чаще и, нервно смеясь, говорит, что ему нужно ненадолго отлучиться. Тарталья лишь улыбается и кивает, впоследствии садясь на траву у ствола дерева и задумчиво смотря на собранные красные яблоки. Он думал, что если будет рядом с Итером, то они обязательно станут ближе в какой-то момент и, может быть, это приведёт их к какому-нибудь итогу в отношениях. Предвестник замечал на себе взгляды юноши, и сам порой неосознанно наблюдал за ним. Нужно было лишь сделать пару шагов навстречу друг другу, но даже сидя вплотную у них не получалось открыться. И у каждого такая проблема возникала по каким-то своим причинам. Тарталья надкусывает яблоко, пока Итер крепко сжимает зубы, проводя лезвием поперёк запястья и замечая, как зелёная трава, поблескивающая в лучах яркого дневного солнца, окрашивается в алый. Он вкладывал в каждый порез все свои безответные чувства к этому агенту Фатуи, горечь потери сестры и ощущение одиночества в толпе, когда привычный мир всё чаще напоминал ему о том, что для мальчика он не родной. Тяжесть множества воспоминаний, груз ответственности за жизни многих людей. Путешественник помогает всем без разбора, но кто сможет помочь ему унять всю боль, терзающую его сердце? Когда руки начинают дрожать от боли, мальчик наконец успокаивается, легко выдыхая и поскорее стараясь смыть кристально чистой водой из походной сумки всю кровь. Её он брал у Барбары, и она даже обладала некоторыми лечебными свойствами. И то, как часто юноша брал её у девушки, наверное, уже давно навело её на недобрые мысли. Итер слегка улыбается, смотря на свежие порезы. Почему он делает это? Потому что так становилось легче. — Я тут, — весёлым тоном пролепетал Итер, возвращаясь к своему спутнику и поправляя свои перчатки, получше натягивая их на руки и присаживаясь рядом с «другом», — извини, что заставил ждать. — Всё нормально, товарищ, — Чайльд приветливо улыбнулся, смотря на юношу самым нежным взглядом, какой мог себе позволить, — будешь яблоко? — Оу, конечно, — мальчик улыбнулся, принимая ярко-красный плод, — такое сладкое! — Знаешь что ещё сладкое? — усмехнулся Предвестник, подпирая щёку рукой, а локтем облокачиваясь о колено. — Что же? — Ты. — А? — мальчик тут же зарделся, впившись зубками в яблоко, но так и не сумев откусить кусок от удивления, так и замерев с плодом во рту. Чайльду эта картина показалась очень забавной, поэтому он не сдержал смеха, впоследствии потрепав мальчика по волосам. — Да-да, ты самый сладенький мальчик здесь! — вновь издёвка, и вновь путешественник что-то ворчит, не скрывая румянца на щеках. Как бы ему хотелось знать все секреты Итера. Как бы ему хотелось, чтобы эти янтарные глаза смотрели только на него, полные искренности и любви, не скрывая никаких тайн. Но разве он, хитрый лис, имеет право просить об этом? Когда мальчик отвернулся, с лица Тартальи в одно мгновение слетела улыбка.***
Тарталья почувствовал себя странно, вооружившись водными мечами и начиная атаку, при этом подмечая, как неуверенно путешественник уворачивается от его стремительных ударов. То и дело парень замечал на любимом лице гримасу боли и страдания, какую видеть ему было одновременно и приятно, и отвратительно. Предвестник тут же отскочил в сторону, пропуская очень кривую и жалкую атаку ветром со стороны оппонента, что заставляет Чайльда очень быстро начать терять какой-либо интерес к этой битве. — Ты что, издеваешься? — Агент Фатуи не может скрыть своего раздражения, из-за чего его голос кажется по тону почти близким к срыву. — Ты это хочешь битвой назвать? Какого чёрта, Итер?! — Прости, я просто поддавался твоим слабым атакам, — наигранно усмехнулся Итер, это тут же позволило Тарталье скорее успокоиться, подмечая эту неискренность со стороны. Предвестник не столько злился, сколько удивлялся — путешественник действительно держит его за последнего идиота? И это вновь по замкнутому кругу приводило его к ощущению тупой обиды и ненависти. — Теперь всё будет серьёзно. — …Не хочешь быть искренним, ясно… — прошептал себе под нос Чайльд, крепче сжимая в руках водяные кинжалы, и эта техника начала отбирать у него слишком много сил, — … тогда я выбью из тебя всю правду. Путешественник крепче перехватывает руками меч, становясь в позу атаки и готовясь к нападению. Но его предплечья сводит от боли, раны напоминают о себе, какая-то из них сто процентов зажила не до конца и вновь открылась. Неужели как раз та, которую мальчик недавно сделал вдоль, а не поперёк? Его тело слабело с каждым днём всё сильнее, как и моральное состояние — становилось только хуже, сколько бы улыбок он не старался дарить своему партнёру на протяжении всего путешествия. Предвестник скрылся из поля зрения и оказался совсем рядом. Его взмах обозначил проигрыш Итера, когда руки мальчика так и не двинулись, дабы выставить защиту. Тарталья не рассчитывал на столь резкую слабость и немощность оппонента, но успел сменить траекторию, подмечая, как руки мальчика сотрясает крупная дрожь, и направить силу удара своих кинжалов куда-то в сторону череды деревьев. Поскольку удар проводился в небольшом прыжке, Аякс только сначала приземляется за спиной оппонента, а уже после становится перед ним с невероятно серьёзным и почти разгневанным выражением лица. Даже во время отдыха Итер перестал снимать перчатки, натягивая их как можно лучше и выше, будто пряча что-то, и Чайльду было тяжело не заметить это изменение в юноше. Да и тренироваться с ним стало волнительнее — меч в измученных руках Путешественника предательски дрожал, прямо как сейчас, но на данный момент всё как будто бы стало только хуже. И парня откровенно выводили эти притворные улыбки, иллюзия того, что всё хорошо. Совсем не на это он рассчитывал, когда отправлялся в путешествие со своим в тайне возлюбленным. — Покажи свои руки, немедленно, — не сдерживается от приказного тона Тарталья. — Что? Всё в порядке, я просто не успел отреагировать, — возразил Итер, выпуская меч из рук и разводя руками. Те заметно подрагивали, а из-под перчатки до локтя пробежалась струйка крови. — Да что ты?! — Чайльд не видел себя от злости, тут же хватая мальчика за запястье, из-за чего тот тут же с болью кричит и отдёргивает руку, почти сразу хватаясь за неё и кусая губы от боли. — Я вижу, как у тебя всё в порядке. Тарталья не знал из-за чего бесится больше: из-за неискренности мальчика или из-за самого себя. Почему всегда так получается, что он ничего не может сделать для того, кого любит? Даже деньги, которыми он пичкал товарища не значили совсем ничего. Они не могли выразить его чувств. Это были всего лишь бездушные монеты и непонятно кому нужные схватки. — Я сказал, снимай перчатки. — Да кто ты… — Я? Я твой парень, — не выдерживает Чайльд, а затем едко усмехается на эмоцию удивления на лице мальчика, — что? Думал я не замечу, как ты смотришь на меня? Да ты втрескался в меня по уши! У тебя в глазах так и светится: " Ох, хочу, чтобы Чайльд меня тра»… Но парень не успевает договорить, как по округе разносится громкий звук пощёчины, от которого даже приземлившиеся на травку птицы в поиске червячков в земле резко разлетаются в разные стороны с приглушёнными тоненькими вскриками. Итеру даётся это резкое движение очень тяжело, и он не сразу осознаёт, что сделал. Но по руке уже бежит ручеёк крови, и юноша лишь отворачивается, поспешно стягивая перчатки и отцепляя от ремня маленькую бутылочку с чистой водой Барбары. — Это не твоё дело, — холодно произносит путешественник, хмурясь от того, как вода больно проходит по открывшейся ране. — Нет, моё. — Твоё желание лезть не в свои дела всегда выводило меня, — мальчик не выдерживает, но собеседник тут же оказывается перед ним с лицом, полным прискорбия и сожаления. Такое выражение он видит у Предвестника буквально впервые. И это… заставляет его почувствовать разливающееся глубоко внутри тепло и желание обнять. — Я люблю тебя, поэтому это моё дело, — он достаёт из кармана сложенный вдвое платок, вытирает разжиженную водой кровь, промакивает рану и осторожно обхватывает ладони Итера своими руками, выпрямляя его оголённые бледные руки, располосованные множеством порезов. — И когда это началось? Итер краснеет на глазах, чувствуя, как глаза начинает щипать от слёз. Внимательный взгляд Чайльда не сразу ложится на его лицо, больше времени уделяя изучению множества шрамов и ранений, сделанных специально почти в одних и тех же местах. — Не так давно… — Зачем, Итер? — Мне становится легче. На этом устанавливается пауза. Путешественник не смотрит спутнику в глаза, изучая дрожащим взглядом траву под ногами, а после чувствует, как Тарталья опускается на колени, заставляя и юношу осесть рядом с ним. Он всё так же держит его руки, с такой заботой и осторожностью, будто бы сказанные ранее слова — действительно правда, а не средство заполучить правду. Итер охает, когда чувствует, как его рук касаются чьи-то губы. Мальчик резко дёргается, стараясь отстраниться, но Чайльд держит его в своих руках, целуя каждый шрам на его белой коже, избегая открытых ранений, с большой нежностью, будто бы действительно вкладывая в каждый такой поцелуй невидимую целительную силу. И всё это заставляет путешественника тяжело дышать и не слышать ничего, кроме собственного сердцебиения в ушах. Когда каждый шрам оказывается помеченным тёплым поцелуем губ, Тарталья выпрямляется и серьёзно смотрит на мальчика. — Я не хочу, чтобы ты причинял себе боль, — он подаётся вперёд, руками касаясь багровых щёк собеседника, — я не соврал, когда сказал, что люблю. Каждый шрам на твоей руке — это шрам и на моём сердце. Я буду винить себя в каждом новом твоём порезе. — Но… этого не может быть. Я сплю? — Нет, — Чайльд утыкается носом в шею возлюбленного, обдавая её своим горячим дыханием и заставляя мальчика слегка съёжится. — Я не смогу… это уже привычка. Мне становится легче, когда я делаю это и… — Заменим порезы поцелуями, — Тарталья тут же отстраняется и слегка усмехается, приближаясь к лицу Итера и носиком слегка потираясь о его нос, чем заставляет того удивиться. Этот приём он использовал и с Тевкром, когда тот плакал. — Если захочешь вновь оставить новый порез, просто пойди ко мне и я отвлеку тебя поцелуем, — Аякс провёл большим пальцем правой руки по нижней губе путешественника, заставляя того сконцентрироваться исключительно на этом ощущении и позволить поцеловать себя уже сейчас. Мягкие губы Предвестника коснулись его — сухих и искусанных почти до крови. Внутри всё будто бы расцветало, в животе словно порхали бабочки, а тело показалось каким-то лёгким и ватным. Итер быстро обмяк в сильных руках Тартальи, и достаточно скоро просто обвил его руками за шею, утыкаясь носом куда-то в его ключицы. Глаза наполнились слезами, а вся та боль, что крылась глубоко в душе, почему-то решила именно сейчас выйти наружу. Тёплый летний ветер развил их волосы, Тарталья слегка улыбнулся при виде того, как золотистые волосы юноши светятся на солнце. Он уверенно прижал возлюбленного к себе ещё крепче, заставив того закинуть свои ноги поверх его бёдер и соприкоснуться с Предвестником грудными клетками. И в этих крепких объятиях с лёгким успокоением Чайльд чувствовал как неустанно вздрагивает от всхлипов Итер, и это позволяло парню на новом уровне прочувствовать его. Физическая близость дополняла ментальную, и он бы никогда не подумал, что сможет когда-то ощутить подобное. Ему показалось, будто бы Итер открылся и стал по истине искренен. И от этого чувства радости Предвестник лишь крепче сжал дрожащие губы. — Больше не рань себя. Я не хочу, чтобы какой-то из порезов когда-нибудь стал для тебя последним… — голос Чайльда наполнился горечью, Итер забыл как дышать, услышав такой его тон. Он почувствовал, как рука парня зарывается в его заплетённые золотистые волосы где-то на затылке, а вторая рука прижимает к себе за талию. Заклёпки на пиджаке агента Фатуи неприятно впились в оголённый живот мальчика, но всё это было сейчас не важно. — Чайльд, знаешь, я тоже тебя люблю. — Знаю, Итер. Я знаю… — А ведь сейчас у нас был прекрасный шанс убить друг друга, если бы мы всё ещё были врагами… — Итер, я тебя, конечно, люблю, но… — Что? — Заткнись на тему смерти, а? Не рушь момент. Тарталья устало прищёлкнул языком, поднимая взгляд на чистое голубое небо, рассекаемое множеством птиц. Здесь оно, хотя бы, не занимало всё поле зрения и не пугало так сильно, как там, на поляне. А он гадал, что случилось с человеком, которого он так ценит. А человек, которого он так ценит, оказывается, не может совладать с собой. Ну ничего. Чайльд медленно отстраняется, вновь опуская взгляд на руки мальчика. Тот резал даже вдоль… — Я никогда не позволю тебе больше коснуться лезвием своих рук. И я не позволю тебе страдать одному. А ты хорошенько запомни, что моё израненное сердце — это…, — парень осторожно проводит подушечками пальцев по предплечьям Итера, что смотрит на него с остановившимися слезами, — …отражение твоих ран. Поэтому, пожалуйста, будь искренен со мной. А я, в свою очередь, полностью откроюсь тебе. Итер постарался улыбнуться, тут же слегка стукаясь своим лбом о лоб Предвестника. — И кто только научил тебя таким сладким речам? — Кажется, что на это спровоцировал меня один сладкий мальчик, — усмехнулся Чайльд.