Хорошо падать

В тот день у них обоих засела в голове какая-то максимально дурацкая песня Нойза. В тот день Ваня почувствовал себя школьником. Наивняк. Зато весело. Когда кто-то спрашивает, как они познакомились, Ваня пожимает плечами. «Свалился мне на голову, я чуть шею не свернул». Ну, не совсем свалился, конечно. Влетел на всей скорости, повалил на землю, заставил наглотаться одуванчиков и потом весь день страдать от боли в изгибе шеи. Но Ваня ничуть не против, на самом деле. Он, вообще-то, исключительно за. У них с Тихоном все было просто. Никаких притирок, никаких серьезных споров, никаких недовольных взглядов. Легко, понятно, весело, и Ваня чувствовал себя так, будто ему снова семнадцать, и все так логично в жизни, что аж деваться некуда. — Ты сложный, — сказал Тихон в один из тех вечеров, когда они, сбив в кровь колени, сидели на ступенях Александринки. — Как бы не охуеть от собственной сложности, — отозвался Ваня, запутываясь в рукавах благородно отданной ему куртки («Я хоть в свитере, а ты придурок»). — Тебе это идёт. — Пиздишь, как дышишь. — Эй, правду говорю. На этом разговор тогда кончился. Ненадолго, конечно, но следующие слова были направлены исключительно на розовеющее июльское небо. Однажды вечером Ване позвонила мать. Он вздохнул, но трубку взял. «Да, мам, привет. Нет, все хорошо. Да собираюсь… С Тихоном.» — Встречаться не в одиннадцать вечера вы не умеете, я так понимаю? — Так выходит. Мы же работаем, мам. Театр, вычитки. — Не убейся. — Не обещаю. Тон у мамы был непонятный. Ваня не уловил, что именно она имела в виду под этой заботой, но знал, что его развели, как мальчишку. Впрочем, если это и было кому простительно, так это семье. И Тихе. Тот вообще делал это мастерски. Ваня ловил себя на мысли, что его наебали, только в моменты, когда все было сделано. Тише нравилась сложность. Тише нравились загадки. Тиша был спокойным. Ваня терпеть не мог ребусы. И был гиперактивным в лучших традициях. Все вокруг говорили, что они друг друга дополняют. Ваня прогибался. Давал себя прогнуть. Тихон не давил, когда видел, что Ваня не потерпит ни слова против. На это не нужно было времени — они справлялись. Ваню нельзя было оставлять наедине со своими мыслями надолго. Но спрашивая, надо было осознавать риск отхватить пиздюлей. Тихон осознавал. И спрашивал только в крайнем случае, а потом и вовсе перестал. У него была фора: Ваня всегда приходил сам, как только мыслям переставало хватать места в многострадальной голове. Приходил исключительно к нему. С кривой улыбкой, с бутылкой белого и погасшим огоньком в глазах. Тихон улыбался уголком губ и тянул к себе. Ваня не сопротивлялся. Ване было сложно. Странно, непонятно, до ненормального нормально. У них все складывалось как-то нелогично, криво, как сломанный тетрис. Ваню это бесило. До скрежета зубного бесило. Он пропадал, выключал телефон, думал, загонялся, уходил в работу. Тихон ждал. Писал сообщения. Пел что-то в голосовых, и Ваня засыпал под них спокойнее, чем когда-либо. Ваня все ещё терпеть не мог загадки. — Тебя не бесит? — он прижался спиной к окну и подтянул к себе пепельницу. — Бесит, — согласился Тихон, остановившись рядом. — Ну и что? Мы люди. Мы бесимся, злимся — это чувства. — Ты посмотри, — Ваня бы закатил глаза, если бы сил хватило, но вместо этого просто поднял глаза и вздохнул, слегка подаваясь вперёд. — Устал? Ваня кивнул. — Сильно? Ваня кивнул ещё раз. Тихон заволновался, как бы он себе шею не свернул. — Пойдем. Ване два раза повторять не надо. Он аккуратно спрыгнул с подоконника, и Тихон тут же подтолкнул его в сторону двери. Ваня поддался. Тихон был оптимистом до мозга костей. Ваня волком смотрел на людей большую часть времени, а с приходом в жизнь Дениса Титова, все стало ещё хуже. Тихон видел, как тяжело Ване даются попытки стянуть с себя чужую кожу. Обычно все было проще. Ваня, выходя с площадки, будто выскальзывал из образа и был, кажется, абсолютно доволен жизнью, пока кто-то не начинал его раздражать. В этой болотистой глуши все пошло совсем не по привычному плану. Ваня чувствовал себя так, будто силится стащить с себя какую-то тонкую мокрую ткань, намертво прилипшую, мерзкую, ужасно некомфортную. Холодную. Тихон вздыхал. И помогал. Одним своим присутствием помогал. Этого Ване хватало. Ну, то есть, припизднутым хотя бы немного меньше он не стал, но чувствовать себя стал спокойнее. Все его чудачества Тихон принимал, как должное, нигде не давил и никогда не мешался. Не чувствовался… Неправильным и лишним. — Знаешь. — М? Пляжи в Калининграде — это другое. Не привычные Ване лазурные цвета и белый песок. Это атмосфера. Это леса рядом. Это Тихон. — Знаешь, я, кажется, тебя люблю. Тихон аж завис. Повернул голову, подняв резким движением небольшое облачко из песка, и захлопал ресницами. Ваня вздохнул. Тихон выставил руки в беззащитном жесте. — Ты этого мне ещё ни разу не говорил, — он улыбнулся и поднялся на локте, слегка нависая над Ваней. — Я офигел. Ваня прикусил губу. Теперь вздохнул Тихон. — Ну, чего хочется? — Поцеловать. Можно? Тихона эти вопросы до сих пор загоняли в ступор. Ну типа, в смысле, а почему нельзя-то? Но он кивнул, окончательно расплываясь в улыбке. А следующую секунду уже валялся на песке под едва ощутимой тяжестью чужого тела ещё в большем удивлении. Ваня всегда казался ему немного загнанным. Даже в поцелуях — аккуратных, немного скомканных, смазанных. А теперь вот, внезапно разошелся. Не то чтобы выхватывал какое-то первенство («это же не соревнование!»), но не терялся и не сбежал через минуту. Тихон не знал, сколько они действительно так просидели — сколько Ваня так просидел на нем, если быть совсем точным, — но когда тот по какому-то своему обыкновению скатился обратно на песок и цепанул пачку сигарет, Тихону было жутко тяжело дышать. Ване, видимо, тоже, но покурить — это святое. Сейчас опять будет думы свои страшные думать. Пляжи в Калининграде — это другое. Дом — тоже, знаете ли, не квартира. Ваня утром во дворе подзавис, вылакав пару чашек кофе и шлифанув это все персиком. Ходить там было прикольно. Валяться в траве, пожалуй, тоже. — Эй, великий садовод! Пришлось приподняться. Взъерошенный и явно немного сбитый с толку Тихон выглядел забавно. — Доброе утро, — отозвался Ваня. — Выспался? — Я-то да. А ты решил поиграть в жаворонка? — Не знаю, Тих. Проснулся, а заснуть не смог. Жарко. В доме правда было жарко. На улице тоже не холодно, но ветерок хоть какой, да чувствуется. Тихон ещё раз обвел взглядом развалившегося на влажной от росы траве Ваню. Тому вряд ли сильно комфортно, но хоть догадался старую рубашку взять из шкафа, чтобы не изгваздать все свои футболки. Уже хорошо. — Горячая у тебя кровь, Ванька. Дуй сюда, поешь нормально. — Бегу. Ванино «бегу» — это минут на десять. Тихон, пожав плечами, только и мог, что в ванную свалить, по-доброму махнув на все рукой. Ваня благодарно выдохнул. Хорошо. Тихон был простым, как две копейки. Ваня — до трясучки сложным. — Да не хочу я есть. — Пришел же. Значит, хочешь. Просто скажи, что. — Не хочу. Я ради тебя пришел. Как тут не сорваться на улыбку? Строгое выражение лица быстро трещину дало, и Ваня только мог, что в ответ плечами пожать, а потом под руку чужую пролезть, нарываясь на объятия. Тихон и охуеть-то не успел. Обнял в ответ, погладил по недавно подстриженным покороче волосам и прижал поближе. Ваня поддался и явно не планировал побега. Это было странно. Пару минут Тихон определенно чего-то ждал. А потом даже чуть отодвинулся, чтобы поймать Ванин взгляд. Сумасшествие. Тот выглядел задумчивым и каким-то немного… Чересчур решительным. Тихон изогнул бровь и коснулся пальцами его щеки. Ваня пальцы перехватил. — Спасибо. — За что? — За то, что ты каждый раз меня поднимаешь. Падать стало не страшно. — Если вдруг не будет сил встать — на руках понесу. Ваня закусил губу, чтобы не улыбаться так потеряно, а потом и вовсе вжался лбом Тихону в плечо. — Я люблю тебя. Так тихо, что и слов не разобрать. Жизневский наклонил голову, носом подталкивая Ваню в висок — «подними голову». И Ваня поднял. Тихону вечно бы смотреть на его лицо, честное слово. — Что говоришь? — Люблю тебя. Во все глаза смотреть, вечно. — И я тебя люблю. Ваня хотел, вроде, сказать что-то ещё, но, оказавшись в воздухе, смог только недовольно завизжать, цепляясь за плечо Тихона пальцами. Хихикающего Тихона, решившего, что им срочно надо вернуться в постель — какое там дело до завтрака? Ваня на кровать завалился, кажется, почти сам, вывернувшись из кольца рук. Тихон протянул ему ладонь, помогая сесть. Падать хорошо. И нужно иногда. Лишь бы кто-то поднимал.