неслыханная роскошь

Темная сырая комната, словно помещение подвала, сменяется таким же темным и мрачным коридором. Казалось, все происходящее — ужастик, а ты в нем — главный герой, который непременно выживет. Но очень жаль, что настоящая жизнь редко похожа на фильмы или сериалы. А еще реже все заканчивается хеппи-эндом. Руки скручены за спиной. Если бы не два человека в униформе, ведущих невысокого парня вперед по коридору, он бы давно потерял сознание и остался лежать в сырости. Стены кое-где покрылись плесенью, на что заключенный фыркнул: не привык он к подобной грязи. Шаги мужчин эхом отбивались от каменных стен, что, казалось, вот-вот разрушатся. К горлу подступила тошнота — то ли помещение, по которому вели парня, вызвало у него столь бурную эмоцию, то ли собственная обреченность… Но до кабинета с приоткрытой в коридор дверью оставалось всего пару шагов. Пришлось пересилить себя и сделать как можно более невозмутимый вид. Брови нахмурились, и даже челюсть сжалась. — Тушенцов Руслан Сергеевич! Сюда! — парня окликнули, и не успел он опомниться, как мужчины в форме тут же потащили его в свободную комнатку. Что ж, сыростью тут все еще пахло, даже, кажется, раза в три сильнее, чем в коридоре. Массивная дверь за спиной тут же с грохотом закрылась. На выходе остались стоять два охранника. Руслан сжал челюсть еще сильнее; его карие глаза забегали по помещению, пытаясь найти выход отсюда, но все тщетно. Наручники на запястьях лишь усугубляли положение. — Сядь! — грозно хмыкнул мужчина в кресле. На вид ему было не больше сорока: приличный дорогой костюм, массивные часы на руке, укладка каштановых волос. Ни один мускул на его строгом лице не дернулся. Руслан послушался и тихо опустился на стул напротив незнакомца, с опаской оглядывая собственные руки: алые капли крови до сих пор виднелись на бледной, почти прозрачной коже; вены выступали. — Распинаться тут долго не буду, — начал тут же мужчина за столом, — в ночь с седьмого на восьмое сентября в городе Санкт-Петербург было совершено убийство двадцати двух летней гражданки Российской Федерации Павловной Анастасии Шпагиной. По данным следствия, Вы, Руслан Сергеевич, — ловко поправил галстук на шее, — единственный подозреваемый. Тушенцов все еще сидел неподвижно, сжав челюсть так сильно, что, казалось, словно сейчас все зубы потрескаются. Страх сковал конечности, не давая пошевелиться и даже вздохнуть. Это в помещении так душно или просто пульс у Руслана превышает норму? — Прокомментируете это как-нибудь? — грозно отозвался полицейский, приподнимая левую бровь, и отложил в сторону какие-то бумаги. В углу документа парень смог разглядеть свою фотографию. Шатен еще долго мялся, прежде чем вымолвить хоть одно слово, будто немой. Но в глазах его глубоких явно читался нечеловеческий страх. Это была целая волна истерики. — Это я убил ее. Полицейский опешил. — Кем она приходилась Вам? Руслан расслабил челюсть и обмяк на стуле. Его ноги больше не дрожали, а глаза, словно сумасшедшие не бегали по комнате, изучая ту. Руки перестали теребить край футболки, дыхание постепенно выравнивалось. Слова стояли комом в горле, смешались вместе с подступающей тошнотой. Мысли сводили с ума. «Я убил ее», — звучало так жутко и сводило с ума, но это была правда. «Я убил ее», — эхом разносилось в мыслях. «Я убил ее», — словно пожизненное клеймо. Руслан не сразу смог продолжить рассказ, то и дело запинаясь. — Она была моей возлюбленной. — М-м, — протянул мужчина в униформе, тут же щелкая ручкой и записывая все на бумагу. Все до единого слова, — раньше Вам часто доводилось бить или унижать ее? — Нет. — Вы сделали это намеренно? — гробовая тишина. И лишь сбитое дыхание Руслана подтверждает наличие в этой комнате кого-то еще. — Да, — хотелось кинуться к раковине и почистить зубы от всего, что он только что сказал; умыться от этих слов, отречься от них и, наконец, перебороть тошноту. Но единственное, что мог перебороть тогда Тушенцов — свое желание вырваться отсюда и убежать куда-нибудь подальше. — Анастасия скончалась вследствие потери крови, вызванной пятью ножевыми ранениями в грудь. — Я знаю. И вновь тишина. Если бы здесь висели часы и тикали сквозь эту убийственную тишину, Руслан был готов поклясться, что оглох бы. Оглох и сошел с ума, пока тошнота его не отпускала. Интересно, его тошнит от мыслей внутри или от самого себя? Едкая боль подобралась к груди, искусно задевая все органы и ткани, разнося тяжёлый импульс по всему искалеченному телу. А что же чувствовала Настя в тот момент? Ей было так же больно и противно от Руслана? Она осознавала его предательство? Парень всегда говорил возлюбленной: «Трудности закаляют и делают нас более сильными, матерыми». Но Насте подвернулась исключительная трудность, с которой она не смогла справиться. Она ведь не хотела быть сильной и матерой, она не хотела преодолевать трудности, закаляться. Настя хотела быть счастливой. — Скажите, что заставило Вас нанести пять глубоких ножевых в грудь своей возлюбленной, которую, по Вашим словам, Вы до этого ни разу не подвергали насилию? — и снова ручка в руках мужчины щелкнула. Руслан скривился. — Мы познакомились в метро — она говорила, я молчал. Говорила ни о чем, и я молчал о том же. И мы решили быть вдвоем, — боль уже подобралась к груди, с силой сжала колочущееся сердце, словно иглой проткнула его. — Вы настаивали на этих отношениях? — Нет. — Тогда зачем? — мужчина встрепенулся, чуть приподнялся со стула, — Финансовое положение? Фиктивные отношения? Преднамеренное желание расправиться с жертвой? — Я был влюблен. Полицейский снова кинулся к бумагам на краю стола. Глаза забегали по строкам, пальцы вцепились в документы, не желая их отпускать, словно там окажется то, что изменит ход всего следствия. Словно он, перечитав личное дело подозреваемого, сможет понять мотив, выяснить причину такого поведения. — Ранее вы были привлечены за совершение некого преступления, ведь так? — прощупывает почву. Он прекрасно знает, что это правда, но ему интересно, насколько Руслан лжет. Карие глаза потемнели. На момент показалось, как будто слезы блеснули в них. Но парень оставался непоколебимым. — Да. — За употребление наркотических веществ, но Вам удалось откосить, верно? — едкая ухмылка. Если бы не наручники на запястьях и два охранника на входе, Тушенцов бы давно сорвался. Снова стиснул челюсть. — Да. — Что ж, на этот раз даже не надейся. Снова повисла тишина. Над головами плавно раскачивалась старая лампа, что сделана еще в совке. В углу покоилась нетронутая плесень и пыль. Кажется, поблизости ползал паук. А может быть и не только паук. Точно так же сейчас внутри у Руслана: только заплесневелое сердце еле постукивает в груди; паучок вьет свою обитель где-то в легких, перекрывая путь кислороду; ржавая вода стоит в горле. И сырость. Бесконечная сырость внутри. — Что заставило тебя убить ее? — и снова этот вопрос. Шатен был готов бежать от него вечность, лишь бы никогда больше не копаться в мыслях и не размышлять об этом. — Она… Мы… — глаза заслезились, отчаяние накатило волной, — В тот вечер мы пошли в кино. Настя, словно принцесса диснеевского мультфильма, спустилась по лестнице в парадной и вышла навстречу своему возлюбленному. В руках сумочка, цепочка которой болталась где-то внизу, ритмично отстукивая какой-то мотив. На ногах аккуратные туфельки, блестящее платье слегка болталось на тонкой талии, а алые, как самая красивая роза, распустившая бутон, волосы были собраны на макушке в небрежный пучок. На дворе стояло начало сентября, но погода в Петербурге была, на удивление, очень теплой, и необходимость брать с собой верхнюю одежду Шпагина не сочла нужной. Дверь из парадной открылась, и в лицо ударил теплый осенний воздух, даже немного душный и влажный, как показалось тогда Насте. Значит, дело шло к дождю. Но в Питере это не редкость, будем откровенны. А на улице уже стоял Руслан, пафосно прикуривая последнюю сигарету. На нем были его любимые черные джинсы с порванными «коленками» и серая невзрачная футболка, прикрываемая теплой олимпийкой. Когда вдруг парень заметил Настю в дверях с белоснежной лучезарной улыбкой, его сердце пропустило удар и бычок мгновенно полетел в мусорный бак неподалеку. Он прекрасно знал, как та не любила запах сигарет. — Привет, — вдруг по-детски заулыбался, причем так глупо, словно сморозил какую-то чушь. — Привет, — пролепетала Настя и кинулась в его объятья. Запах сигарет смешался с одеколоном, которым парень воспользовался перед выходом из дома, из-за чего девушка слегка скривилась. — Курил, да? — Скажи спасибо, что не траву, — Шпагина пустила смешок. Как жаль, что это была не шутка. — Так, — опешил полицейский, — то есть за неопределенное количество времени до встречи с убитой Вы употребляли наркотические вещества? — Да, — сквозь стиснутую челюсть промямлил тот в ответ. — Что-то еще употребляли в тот день? — кажется, начинает докапываться до правды. — Да. — Ясно, — так сухо и холодно, что аж мурашки побежали по коже. Руслан снова опустил томный взгляд на собственные руки, лишь бы больше не видеть ни пустую комнату для допросов, ни качающуюся над головой лампу, ни пыльный стол, ни мента напротив. — А ты фильм уже выбрал, или я могу довольствоваться этой возможностью? — мило улыбнулась Настя, чмокая парня в нос и хватая из миски с карамельным попкорном одну штучку. — Можешь, конечно, довольствоваться, но я очень надеюсь, что это будет не какая-нибудь мыльная опера… В груди стремительно разрасталась дыра. Это чувство не было похоже на тревогу или простое одиночество, это было даже не отчаяние, да и подавленностью сложно назвать. Ощущали ли вы когда-нибудь тысячи пуль в собственной груди? Пуль, прошедших вас насквозь, раны от которых не затянутся никогда. Вы когда-нибудь слышали хруст ломающихся под натиском всех проблем костей? В пустой тихой комнате этот звук, кажется, способен оглушить. И Руслан был воистину поражен, насколько чутким стало его сердце и насколько хрупки были кости за все время отношений с этим ангелом света. Но еще больше его поражала его зависимость, которая вдруг встала на пути и заставила сделать страшные вещи. — Мы досмотрели фильм, как вдруг мне позвонил мой знакомый, — голос у Тушенцова сильно дрожал. Предательски сильно дрожал. Даже по заторможенной речи парня можно было понять, как он сломлен. Из кинозала девушка выходила чуть ли не крича от радости. Так уютно посидеть с Русланом на последнем ряду и пару раз поцеловаться ей давно не удавалось. Грудь буквально распирало от радости и накативших эмоций. Но парня неожиданно отвлек звонок. Незнакомый номер, что высветился на экране, явно не предвещал ничего хорошего, поэтому Тушенцову пришлось держать дистанцию от Насти, лишь бы она ни о чем не догалась. Разговор на повышенных тонах закончился тем, что весь взволнованный шатен, еле выговаривая слова и дико заикаясь, быстрым шагом вывел девушку из торгового центра и заказал такси до ее дома. — Он потребовал вернуть ему кое-что, — пауза, — что ему не принадлежало. Я обманул его, сказав, что у меня давно ничего нет, но он не поверил и начал угрожать, что сейчас же найдет меня. — Как «это» оказалось у Вас? — Появилось утром от проверенных людей. Все время было с собой в кармане, — Руслан опустил голову в пол и изо всех сил зажмурился, — и я, конечно, боялся, что моя ложь станет для него явной, и он сделает что-нибудь со мной. — Как зовут этого знакомого? — Кашин Данила. Очень агрессивный тип, — отвел глаза в угол, где еще недавно заприметил паутину. — Я был очень напуган и не знал, куда это можно спрятать так, чтобы никто не нашел. Поэтому мы поехали к Насте. — Что-то случилось? — испуганные девичьи глаза бегали по молодому человеку, нервно ожидающего такси. — Что происходит? Ты уверен, что все в порядке? Запах сырости застрял в легких, будто вода. Парню казалось, словно странная тягучая жидкость заполнила полость его тела. Были ли это слезы? Возможно. Но от непреодолимого чувства тошноты неимоверно хотелось бежать. Больше не было сил говорить и выдавливать из себя правду: отчаяние оглушительно ударило по голове чем-то тупым и тяжелым. Грудь пронзила острая боль. — В панике мне не пришло ничего умнее, чем просто взять и употребить вещество. Полицейский щелкнул ручкой, и все слова подозреваемого мгновенно оказались записаны на бумагу. Тушенцов замялся. — Я не рассчитывал, что доза будет такой большой и так сильно повлияет на мое поведение и восприятие. — Ты еле ходишь! — чуть ли не плача констатирует Шпагина, крепко сжимая ладони в кулаки. — Тебе нужно в больницу срочно! Бренное тело парня буквально вывалилось из машины. Все, что он делал в дороге, — это кричал на Настю и просил его не трогать, но она намеренно игнорировала его слова и все время пыталась помочь. Помочь с тем, о чем даже не подозревала. В парадной, той, у которой Руслан стоял сегодня утром и ждал возлюбленную, пахло точно такой же сыростью, что и в комнате для допросов. Единственное, что смог понять парень, пока вспоминал все события того дня. — Она, знаете, всегда была оптимисткой. Всегда шутить старалась, — скупая слеза скатилась по впалой щеке, — тут же предложила мне чаю. А я уже в конец с ума сошел, хотя старался делать вид, что в полном порядке. — То есть, — перебил следователь, — Вы были в квартире с убитой наедине? — Да. Она давно съехала от родителей и жила самостоятельной жизнью, — вторая слеза покатилась по щеке, — она ведь всегда была такой: и помогала везде, и учиться старалась, и не мешать никому. — Тогда зачем Вы ее убили? И снова вопрос, от которого мурашки бегут по телу, как импульсы. Снова в груди дыра, а на сердце камень. И едкое чувство вины, текущее по венам, словно если бы в тот день все было немного иначе, она смогла бы остаться в живых. — Она всегда верила в искреннюю любовь. В то, что у влюбленных одно сердце на двоих; в то, что все эти совпадения не могут быть случайными. Она много читала и слушала одну и ту же песню, — руки неимоверно задрожали, и глаза снова забегали по пустому помещению в надежде ухватиться хоть за малейшую деталь и отвлечься от травмирующих событий. — От нее пахло клубникой и мятой, а волосы всегда были расчесанными и мягкими. Она мечтала заниматься волонтерством и педагогикой. Она писала стихи и плакала из-за фильмов про любовь. — Но все же оказалась убитой, — словно отрезвительный удар по лицу в море эйфории от хороших воспоминаний. — Я тогда очень разозлился, но я не помню почему. Чувства очень обострились. И мне хотелось делать страшные вещи, — голос абсолютно поник, — я был не в себе. И… — словно попытка растянуть время перед тем, как сказать те самые пугающие, но такие заветные для следствия слова. — Я действительно убил ее прямо там. Кухонным ножом, которым она разрезала для нас бисквитный торт. Мне захотелось ударить прямо в самое сердце. Горячие слезы градом покатились по щекам, где уже успела вырасти щетина, и голос так предательски сильно задрожал, как не дрожал еще ни разу в его жизни. Руслан всегда был черствым и грубым человеком. Но таких тоже легко сломать. Точнее, они сами себя ломают, и, зачастую, получается так, что ломаются и окружающие их люди. — Этот поступок, даже учитывая наркотическое опьянение, сложно аргументировать простым желанием навредить жертве, — включился следователь. — Возможно, случилось что-то, что стало последней каплей для совершения преступления. Постарайтесь вспомнить, что это было. И Тушенцов надолго замолчал. Не потому, что не мог вспомнить, а потому, что не хотел. Каждый раз эти воспоминания резко пронзали его существо насквозь. Бежать от них уже не хотелось — хотелось умереть. Мысли о том, что он заслужил еще более мучительной гибели, вгрызались в голову и не отпускали. И, возможно, не отпустят его уже никогда. Он сломал себя сам. Тяжелый вздох и готовность говорить: — Она сказала: «Милый, нам с тобой два сердца — это перебор».

Ты скажешь: «Милый, нам с тобой два сердца — это перебор». На двух людей два сердца — неслыханная роскошь; Одно продолжит биться — второе получает нож.