there is no place like home (when you got no place to go)

С собакой Пятого семья познакомилась при не слишком приятных обстоятельствах. Нет, щеночков-то каждый из них любил, но при условии, что тебя в момент передачи щеночка из рук в руки не привлекут к убийству Кеннеди. Ваня вообще лежала в коме, когда Мистер Пенникрамб появился в их доме, и не имела поначалу к нему никакого отношения. О щенке Пятый заботился очень. И ни на секунду не оставлял Мистера Пенникрамба без внимания. Когда был дома. То есть, когда никого не убивал. То есть, редко. А когда уходил убивать, щенка с собой не брал. И в эти (частые) моменты он просил (требовал), чтобы с щенком (ребёнком) нянчился кто-то ещё. Вроде как его нельзя надолго оставлять одного. По скромному мнению Вани, его как раз нельзя было надолго оставлять с ними. Она не имела понятия, чего конкретно навидался за это время несчастный пёс. Ей хватало и того, что она уже знала и, к сожалению, не могла стереть из памяти. Однажды Клаус, решив, что просто так нянчиться с собаками скучно, начал дрочить с ремнём на шее, пока сидел с Пенникрамбом, и чуть не откинулся. Щенок грустно выл, Эллисон услышала, пришла на вой и только чудом вовремя развязала ремень. С тех пор Клауса с собакой не оставляли. Кстати, сама Эллисон на тот момент уже не имела права сидеть с щенком — она была знакома с ним дольше всех, с самой покупки. Точной причины отлучки Ваня не знала, Пятый был немногословен и сказал, что Эллисон лишена прав с тех пор, как он поймал её на попытке заставить Сири озвучить «я слышала, что ты не грызёшь мебель», что, конечно, не сработало. Нет, Сири-то озвучила, но щенок грызть мебель не перестал. Эллисон версию Пятого не подтвердила, но её свежекупленный смартфон намекал, что что-то тут нечисто. С тех пор как Эллисон снова обрела голос, Пятый её к собаке не подпускал ни на шаг. Доставая из слюнявой пасти очередную пожеванную подушку, Ваня в глубине души об этом жалела. Оставались Лютер, Диего и Ваня. Лютер избежал участи собачьей няньки, потому что, вообще-то, умотал из дома. Как бы надолго. Ваня не застала его побег, но, судя по рассказу Клауса, убегать было от чего. Ваня бы тоже свалила. Но до своего побега Лютер был человеком, с которым Мистера Пенникрамба оставляли чаще всего, и, когда пёс потолстел на целый фунт, Пятый устроил истерику со стрельбой в потолок на тему «кто давал собаке сырные подушечки». Лютер быстро сознался. Ваня искренне считала, что простреленный диван был одной из причин его отъезда. Почему Пятый не любил оставлять Пенникрамба с Диего, Ваня не знала. Пара догадок у неё, конечно, была, но Пятый ей ничего не сказал, а с Диего с самого пробуждения она старалась не оставаться наедине. У неё ушло много времени на то, чтобы вспомнить всю свою жизнь до этого момента, и о некоторых ситуациях она предпочла бы забыть заново. Она ни с кем это не обсуждала, только с Эллисон, Диего тоже не стремился с ней разговаривать, и… Ну, её это совершенно устраивало. Потому что она не была уверена, что не разобьёт ему нос, если он с ней заговорит. И не была уверена, что уже не разбила, пока пыталась устроить апокалипсис. А если разбила, то появился бы повод чувствовать себя виноватой, так что сначала нужно было узнать наверняка. На этот раз, то есть сегодня, роль сиделки досталась Ване. Она пыталась надавить на то, что со стороны Пятого нечестно оставлять собаку с инвалидами, в конце концов, у Диего только один глаз, у Эллисон — одна рука, а у самой Вани остался только один нерв, и тот натянутый, как струна. Пятый посмеялся над шуткой (странно посмеялся) и окинул Ваню вопросительным взглядом с ног до головы. И нет, она не собиралась давить на то, что сидит в инвалидной коляске, это было бы низко. Зря, вообще-то, потому что теперь ей оставалось надеяться, что Пятый материализуется, когда они с Пенникрамбом будут задорно перетягивать канатик, а не сейчас, когда она читала журнал на диване, а щенок весело грыз кусок стащенной с кухни колбасы. Как ей бегать за ним и отбирать колбасу, если она не чувствует ничего ниже талии, вопрос, конечно, интересный. Если учесть, что на диван её посадила Эллисон, которая полтора часа назад ушла и не сказала, куда именно. Это значило, что она пошла к дому бывшего мужа, но это была запретная тема. Все знали, куда тайно уходит Эллисон. Никто не говорил об этом вслух. Журнал, который читала Ваня, был о моде, и он ей не принадлежал, но очень заманчиво лежал на столике перед ней, раскрытый прямо на статье «15 способов сделать образ интереснее при помощи карандаша для глаз», так что она не удержалась. В комнату вошёл Диего, и Ваня задержала дыхание, надеясь, что он пришёл по делу и прямо сейчас уйдёт. Мистер Пенникрамб тявкнул и подбежал с добычей к Ваниным ногам. Она перевернула страницу, притворяясь, что ничего не заметила. — Клаус его ищет. — Притвориться невидимой не прокатило. — Что? — Журнал, это журнал Клауса. Он спёр у Эллисон подводку и спрашивал меня, не видел ли я этот журнал. — А. Ну скажи, что он у меня. — Ваня пожала плечами, про себя молясь всем богам, которых знала, чтобы Диего ушёл сообщать Клаусу важные новости прямо сейчас. Но Диего был атеистом и не ушёл. — Ваня, мы можем поговорить? «Нет», — ответила Ваня мысленно, а вслух ничего не сказала, только подняла от журнала глаза и вопросительно вскинула бровь. Диего нервно ходил по комнате, периодически посматривая на неё одним глазом. Он выглядел как дикий зверь, который готовится к нападению. «Животное», — злобно подумала Ваня и нервно хихикнула. Мистер Пенникрамб приглушённо зарычал, прижимаясь к её ногам и глядя на Диего. Ваня цокнула языком и подняла щенка на диван, посадив рядом с собой. — Кажется, ты ему не нравишься. Диего остановился и посмотрел на Пенникрамба почти виновато. — Я напугал его, когда сидел с ним в последний раз. Прошла ещё секунда, прежде чем Диего наконец уселся на диван, с другой стороны от Вани (щенок звонко гавкнул на него) и заговорил. — Это я виноват, — как ни странно, Ваня сразу поняла, о чём он — слишком уж откровенно он пялился на её укрытые пледом ноги. — В меня выстрелил Пятый. Потому что я пыталась всех убить. — Но это всё равно моя вина. Ты из-за меня ушла. На это ей было нечего возразить. Она до сих пор чувствовала себя очень глупо. Быть Белой Скрипкой ей, конечно, понравилось. Но это было мимолётное ощущение, и оно того совсем не стоило, ни тогда, ни сейчас. Оставалась надежда на будущее, но, уже сидя в инвалидной коляске, Ваня не слишком рассчитывала на грядущий светлый день. «С другой стороны, — подумала она, — Если учитывать все разы, когда я убегала в слезах из-за Диего, пальцев на руке не хватит». Тут она, конечно, дала маху — так крупно она сбегала только дважды. Вслух она всё ещё ничего не сказала. — Ваня, мне так жаль, — его голос дрожал, и Ване на секунду показалось, что он плачет. Можно было развернуться и убедиться в этом, но она не могла заставить себя на него посмотреть. Зато вся её враждебность улетучилась за секунды. Кажется, она всё-таки уже давала Диего в нос. И Мистер Пенникрамб, скорее всего, тоже очень хотел — как только голос Диего сорвался, он начал лаять как подорванный. Ваня не знала, кого успокаивать первым — оба дикие. — Тише, — сказала она, и положила одну ладонь на голову щенка, а вторую — на кулак Диего, которым он упирался в диванную обивку. Диего прерывисто вздохнул. Мистер Пенникрамб посмотрел на неё вопросительно, но лаять перестал. Ваня почесала его за ушком. — Я скоро уеду за Лютером. — Тихо сказал Диего. — Хочу его найти. Ваня грустно улыбнулась. Кто бы сомневался. Она-то точно не думала, что он останется с ней здесь. Особенно теперь, она же даже двигаться сама не может. Она медленно убрала руку с кулака Диего, но он дёрнулся и схватил её ладонь обеими руками. Странный жест, будто она могла бы куда-то уйти, если бы захотела. И смешной, но Ваня всё равно вздрогнула и легко сжала его пальцы. — Ты знаешь, где он? — Приблизительно. — Тогда скажи Эллисон. Она тоже хочет его найти, тебе он точно нужен меньше, чем ей. Диего тихо вздохнул. — Он злится на неё. Не уверен, что это должна быть именно она. — А почему на помощь всегда должен прийти ты? — тут дрогнул голос уже у Вани. Они оба знали, на что она намекает, и оба замолчали. Даже Пенникрамб притих. Он не отрываясь смотрел на Диего, но зато лёг (наконец-то), потому что Ваня почёсывала его по спине, не отводя взгляд от золотистой шёрстки. Внезапно рука Диего дрогнула ещё раз, и Ваня почувствовала, как начали дрожать его плечи. — Эй, ну ты что, — она не выдержала — ну должен же быть предел — и обняла Диего. Он спрятал лицо у неё на плече. — Можно я с тобой останусь? На этот раз — точно. Пожалуйста, Ваня. Ну пожалуйста, — прошептал он. «Ладно», — подумала Ваня. Она не верила Диего (и знала, что никогда ему не поверит), но всё равно чувствовала себя абсурдно счастливой. Всего-то нужно было заставить Пятого в себя выстрелить. Они много раз делали друг другу больно. И, ну, когда-то же нужно было это прекратить. *** Этим же вечером они собрались в гостиной. Это было само по себе нетипично, да и вышло случайно. Клаус пришёл к Ване, чтобы обсудить с ней статью из журнала (ничего они, блядь, не понимают, сказал он. Ваня согласилась). Потом Клаус перетащил вниз свою косметичку и сказал Ване, что теперь он перестал переть у неё лак, потому что сначала смог позволить себе салонный, а потом заново сел на наркоту и забил на маникюр. Но свой лак он всё равно купил, поэтому хочет накрасить Ване ногти. Где? На ногах. Почему? А руками Ваня и сама может шевелить, разберётся, не маленькая. Где-то на этом этапе мама принесла им сэндвичи на ужин, поэтому они просто… Эм… Ели вместе? Пятый вернулся под конец ужина и тут же пошел проверять, как поживает Мистер Пенникрамб. Ваня сомневалась, что у собак бывают проблемы, связанные с подслушанными скандалами дядь и теть или подсмотренными околоинцестуальными поцелуями, но всё равно втайне опасалась, что Пенникрамб на самом деле говорящий и вот-вот выложит всё Пятому, а он её убьёт. Типа, насовсем, на этот раз не промахнётся. Но в целом, если щенок до этого пережил аутоэротическую асфиксию, убийства и гипноз от Сири, то и тут ничего с ним не случится. Было бы что выкладывать — Пятому и говорить ничего не пришлось. Он посмотрел на Диего, на Ваню, лежащую головой у него на коленях, и тяжело вздохнул, обращаясь к Клаусу, который как раз решил, что теперь для педикюра настало самое время. — Что, остались только мы с тобой? Клаус поднял глаза от Ваниного большого пальца и растерянно заморгал, пытаясь понять, о чём говорит Пятый. И расхохотался, когда понял. — Без обид, парень, но я с тобой ебаться не буду, тебе десять. Буквально десять. Пятый оскорблённым не выглядел, он мял Пенникрамбу пузико и довольно улыбался. — Какие обиды, я с тобой в любом случае не соглашусь, ты своим носом мне во время римминга вторую дырку просверлишь! Диего над головой у Вани странно хрюкнул — то ли засмеялся, то ли умер от инфаркта. На неё не упал — значит, жив. Смех Клауса на этот раз вышел каким-то покровительственным, Ваня бы на его месте так не смеялась. Кто знает, сколько пистолетов спрятано у Пятого под шортами? Но Клаус вообще не слишком беспокоился за свою жизнь, взять хотя бы тот случай с ремнём. Или тот случай, когда он умер. — Ты откуда слова-то такие знаешь? Мир постапокалипсиса был к тебе жесток или что? — Да нет, это Америка шестидесятых была ко мне добра. — Какие свободные нравы, — Клаус мечтательно вздохнул. — Тебе же было за полтос. — Мне было за шестьдесят. И всех, с кем я спал, всё устраивало. — «Всех»?! Пятый многозначительно замолчал, глядя на Клауса как на долбоёба. Ваня улыбнулась и закрыла глаза.