Худой мир лучше доброй войны

Запах пробился к сознанию первым. Вплелся в сон, в мешанину странных образов, проник будто сразу в кровь, заставив оскалиться, сжать челюсти, чтобы не наделать глупостей. В который раз. Впрочем, навязчивый знакомый аромат и не думал исчезать, опутывал с головы до ног шелковой лентой, отчего-то не спешащей затянуться удавкой. Рядом пошевелился кто-то большой и теплый, придавил тяжелой рукой, заставив на короткое мгновение, до того, как взыграли инстинкты, поддаться блаженству этого ощущения. — Что за… Брок вскинулся, как по команде: этот голос он узнал бы пьяным в дымину, оглохшим и почти мертвым — проверено. Огляделся, пытаясь быстро сообразить, где он и что происходит, но не сообразил. Незнакомая комната, скорее даже номер в отеле, серый свет только-только начинающегося дня и провал в памяти размером с Техас. Из узнаваемого, хоть и непривычно выглядящего, — Роджерс. Абсолютно голый, встрепанный Роджерс с розовым отпечатком подушки на щеке и совершенно неуставным выражением на лице. — Рамлоу? — хрипло спросил он, окинув не менее голого Брока затуманенным взглядом. — Вы. Оказались. Здесь… как? — Э-э-э… — выдал Брок. Вид голого Роджерса отвлекал, мысли так и норовили свернуть не туда, а взгляд соскальзывал с помятого лица на абсолютно офигенные сиськи. Приделанные к другому альфе. Как и не менее офигенный член, оснащенный всем необходимым — необходимым омеге, конечно — для ощущения радости бытия. Брок омегой не был. А потому не должен был так радоваться совместному пробуждению с первым альфой страны. Весьма странному пробуждению, к слову. — Исчерпывающе, — философски заметил Роджерс и почесал заросшую щетиной щеку. — Какие еще будут мысли? — У тебя офигенные сиськи, — брякнул Брок. — Спасибо, — Роджерс посмотрел сначала на свои «холмы любви», потом на Брока. — Твои тоже ничего. Как и синяк на шее. Брок скатился с кровати раньше, чем успел поддаться панике. «Меня пометил суперальфа» и вот это вот все. Синяк оказался обычным засосом, поставленным, впрочем, с большим чувством — палитра поражала. Потыкав в черно-фиолетовую кляксу, Брок выдохнул — к метке он был катастрофически не готов. — Да и сзади вид не хуже, — заметил с кровати Роджерс, славившийся умением брать в руки все: начиная с себя и заканчивая политической ситуацией в стране. — Давно хотел сказать. Что? — Повтори, будь добр, — не то чтобы Брок не разделял всеобщего восхищения свежеоткопанным Капитаном, суперальфой и супертроллем по совместительству, но все-таки вдруг ослышался. — Хорошо сложилось, говорю, — Роджерс упал обратно в подушки и растер ладонями лицо. — Всегда имел слабость к альфам, но, как ты понимаешь, обстоятельства не располагали. Брок сжал ягодицы, пытаясь определить, как далеко зашла начальственная слабость к альфам в целом и к нему в частности. По ощущениям выходило, что не особо далеко. С учетом параметров этой самой «слабости», ощущения наутро должны были быть незабываемыми. Но не были. Это означало… — Вопрос в другом, — Роджерс повернулся на бок и подпер голову ладонью. — Как мы тут оказались? — И зачем. — Ну зачем — как раз понятно. Или у тебя сомнения? Сомнения у Брока, конечно, имелись, но он был не из тех, кто плачет по пролитому молоку. Не из тех, кто плачет в принципе. — У меня провал в памяти, — ответил он Роджерсу и еще раз ткнул в чертов засос на шее. — Помнишь что-то интересное? — Нет, — Роджерс окинул его взглядом с головы до ног и ухмыльнулся. — Но мы можем попытаться восстановить события. Метод погружения, знаешь о таком? О, Брок знал. — Предлагаешь повторить? — на всякий случай уточнил он. — С поправкой на раскладку, — кивнул Роджерс. — Твоя очередь быть снизу. Не то чтобы я против обратного, но врожденное чувство справедливости… Это что? Это выходит… Ночью он был сверху? Он трахнул Капитана Америку? Суперальфу? РОДЖЕРС ДАЛ ЕМУ. И почему он не помнит, как стал гребаным королем мира?! При мысли о том, как Роджерс выгибался под ним, позволяя, как принимал его член, будучи настолько сильнее, у Брока мгновенно подскочил пульс. Роджерс дал ему. Не понятно, как и почему, но дал. Стоит немного уступить, и он даст снова. Верно? Роджерс же не то чтобы против повторить. — А потом ты… — начал Брок, и Роджерс ухмыльнулся. — Это так и работает в паре альфа-альфа, верно? Обмен. Я бы даже сказал чередование. — А мы пара? — спросил Брок и с разбегу приземлился рядом с ним на кровать. — Будет ясно после повторного тест-драйва. Ты как? — Пока нормально. Роджерс навис над ним и пристально взглянул в глаза. — Сейчас еще есть возможность сделать вид, что ничего не было. И самое время сообщить, если тебя — ну, вдруг? — что-то не устраивает. — А тебя? — Брок перекатился сверху — терпеть не мог, когда над ним нависали. — Тебя устраивает, что я не трепетный омежка, да и вообще не омежка в принципе? Что мы будем грызться каждый день, потому что оба доминанты и хищники? Что я рано или поздно снова засуну в тебя член, уже при памяти? Что я ревнивый, как… слов таких приличных нет, и ни один омега с тобой даже рядом не встанет, пока мы делим постель? Роджерс обхватил большими ладонями задницу Брока, сжал ее и выдохнул в губы: — Вполне. С формальностями покончено? Броку было что сказать, но Роджерс выглядел таким засранцем с этой своей изогнутой бровью и ухмылкой, что становилось понятно: он найдет, что ответить на любые возражения, если они чтобы потянуть время и обсудить условия, а не возразить по-настоящему. Альфа, который категорически против секса с другим альфой, не станет наваливаться на того сверху, позволяя мять свою задницу. Он ввяжется в драку, даже при настолько неравном раскладе, как у них с Роджерсом. Брок бы ввязался, если бы его так не вело от этой неправильной, но такой желанной близости. — Никаких формальностей, — ответил Брок. — Только сам процесс. Роджерс будто того и ждал: потерся о Брока всем телом, словно помечая территорию, и застонал. От глухого, больше похожего на сдерживаемое рычание звука Брока будто хлестнули по спине плетью, и если бы у него была шерсть, то она совершенно точно встала бы дыбом. Но агрессия быстро переплавилась в возбуждение: Роджерс провел языком по оставшемуся с ночи засосу, даже не думая пустить в ход клыки. Броку не нравилась поза и немного напрягала перспектива быть натянутым, но это ощущалось как неприятный фон, а главным все же было другое: возбуждение. Не такое, как с омегой любого пола, когда обоим были понятны их роли и оставалось лишь не давать удовольствию снести крышу, чтобы не наставить нежеланных меток. С Роджерсом же возбуждение имело странный привкус. Хотелось сдаться, но после приличной драки, показав свою силу, достаться с кровью, быть жестко выдранным на волне адреналина, чтобы до хрипа, до сладкой боли во время и спасительной темноты после. Так у Брока было когда-то давно. Недолго, ярко и в результате плохо закончилось, но было. Роджерс, наверное, что-то такое понял, потому что выпустил из-под себя, перестал давить весом и авторитетом, а вместо этого сжал соски, так, что в глазах потемнело, и Брок будто включился, перехватил инициативу. Может, он так уже делал ночью? Целовал этот сочный рот, вдыхая горьковатый запах, пропитавший все вокруг, мял твердые сиськи с кукольно-розовыми сосками, так вызывающе торчащими, сжимал ногами, едва удерживаясь от укусов, и обводил языком быстро исчезающие отметины на светлой коже? Брок хотел Роджерса. Альфу вдвое сильнее себя. Хотел его взять, засадить до корня, чтобы кровать лупила в стену, трахать так, чтобы искры летели и Роджерс, раскрасневшийся, возбужденный, подмахивал и смотрел сквозь ресницы, закусывая блядскую губу. — Дай мне еще, — почти проскулил Брок, как же он хотел его, господи. — Я ж не помню нихрена. Хочу тебя. Хочу с самого первого раза, как увидел. Думал, чего ты так бесишь меня, а оно вот так. У Роджерса губы дрогнули, будто он хотел что-то сказать, а потом он облизал их и взглянул так, как представлялось Броку в горячих снах: сквозь ресницы. Брок прихватил зубами его нижнюю губу, провел по ней языком, уговаривая, а потом рванулся вниз, к члену. Тот был, мягко говоря, большим, и Брок лизнул от корня с темным кольцом будущего узла до самого верха, подхватил Роджерса под идеальную задницу, вынуждая раздвинуть ноги, и насадился ртом, с силой обхватив губами головку. Полные руки Роджерса. Горячего, твердого Роджерса, суперальфы, который, судя по требовательной хватке в волосах, не прочь побыть снизу еще разок. Он даст сунуть в себя член — мог ли Брок даже в самом горячем сне представить себе такое? Когда Роджерс кинул в него смазкой, одновременно надавив на затылок и требуя взять глубже, Брока затрясло от предвкушения. Член дергался, ударяя по животу, а узел сладко пульсировал — Брок, похоже, собирался вот-вот повязать воздух, но тут Роджерс потянул его за волосы вверх, к себе, и поцеловал. — Это да? — на всякий случай спросил Брок, и ответом ему была изогнутая бровь. — Это да, — заверил его Роджерс и для верности обхватил ногами. — Я не отличаюсь терпеливостью — это так, к слову. У Брока едва заметно подрагивали пальцы, когда он выдавливал на них смазку. И когда целовал живот Роджерса, проталкивая эти самые пальцы внутрь, и когда посасывал наметившийся узел, млея от того, как Роджерс сжимается. — Да черт бы тебя, — Брока снова дернули вверх — похоже, Кэп умел командовать из любого положения — и непрозрачно намекнули, что пора бы перейти на следующую базу. Подчиняться таким приказам оказалось неожиданно приятно. Медленно растягивать членом неподатливые мышцы, наблюдая, как румянец покрывает лицо и шею Роджерса, неровно, пятнами спускается на плечи, грудь, делая его неидеальным, по-человечески жадным до удовольствия; как дрожат ресницы и распахиваются губы, стоит войти чуть глубже и под нужным углом; как Роджерс стонет, тихо и сладко, сжимая ногами. Это вообще не походило на секс с омегой. Абсолютно. И дело было даже не в выносящем мозг горьковатом запахе, так не похожем на омежий — тут природа иногда шутила, — а в осознании факта: Брок сунул член в самого сильного, в самого офигенного альфу, и тот ему позволил. Не только позволил, а ловит от этого кайф. Брок Рамлоу, король мира. На его члене кайфуют даже суперальфы. Для Брока это было впервые. С Роджерсом — да. Неважно, что было ночью. Может, его так же стискивали ногами, хватаясь за изголовье кровати, и с члена так же тянулась на идеальный живот прозрачная капля. И Броку было так же охрененно, так же до хренебени матери хорошо в нем. С ним. С Роджерсом. — Шевелись, — приказал Роджерс, надавив пятками Броку на поясницу. — Давай, сильнее. Что ж, соседям должно было быть нескучно, потому что трахался Роджерс так же, как делал все остальное: не жалея ни себя, ни других. Кровать колотилась о стену, Роджерс почти орал, подмахивая, изголовье трещало под его ладонями, а Броку казалось, что он сейчас сдохнет. Это было лучше драки, лучше синтетического кайфа, лучше прыжка с парашютом: чистое удовольствие, животное наслаждение, не замутненное ничем. Когда Роджерс помассировал узел и двинул кулаком, продолжая яростно подаваться навстречу, сжимая в себе член и ничуть не стыдясь происходящего, Брока сорвало окончательно. Соображения хватало только на то, чтобы не вцепиться зубами в доверчиво открытую шею. Брок не трахался так яростно даже в гон: от близости омег обычно мутилось в голове, но даже по уши в гормональном дурмане альфа боялся им навредить. Роджерс же вызывал желание, граничащее с яростью. Оно выплескивалось через край, заставляя хватать пересохшими губами раскаленный воздух и вплавлять ладони в прекрасную тесную задницу, наверняка оставляя на ней синяки. Роджерс был прочным — прочнее любого омеги, — и хотелось определить предел его прочности на практике. Сверху полетела какая-то пыль, с прикроватной тумбочки рухнул ночник, а Роджерс, дроча себе размашисто, почти грубо, вдруг сжал Брока ногами, словно стальными клешнями, так, что не пошевелиться, и, сжав зубы, принял весь член. До последнего дюйма. Пот градом катился по спине, и Брок остатками уплывающего от кайфа сознания понял: они повяжутся. Да, альфа с альфой. Роджерс сжался на набухающем узле до боли, выгнулся, едва не встав на мостик, и кончил, до крови закусив губу. Зажмурился на несколько мгновений и взглянул из-под ресниц: томно, жарко и голодно, потянул на себя, снова и снова сжимаясь внутри, чуть ослабил хватку, и Брок, одурев от вседозволенности, от жажды разрядки, от кайфа, стегнувшего по спине, добрал свое в несколько жадных рывков — насколько позволяла сцепка. Потом он лежал на Роджерсе, едва дыша от затопившего тело облегчения, почти ничего не соображая, не имея сил даже опереться на руки — хотя Роджерса было бы проблематично придавить, даже будь он омегой, — чувствовал поглаживание по спине, слыша замедляющийся стук сердца, и думал, что, наверное, так ощущается абсолютное незамутненное счастье, когда хочется орать от переполняющего восторга, пока не упадешь обессиленно, способный только дышать. — Сто лет не вязался, — хрипло выдохнул Брок, едва понял, что в состоянии ворочать языком. — Какие твои годы, — хмыкнул Роджерс и щелкнул зажигалкой. По комнате поплыл запах сигаретного дыма, показавшийся вдруг лучшим на свете. Наверное потому, что курил именно Роджерс. — Как мы все-таки тут оказались? — спросил Брок, с трудом приподнявшись на руках. — И где это — тут. — Выясним. Не пойми неправильно, но результат меня почти устраивает. — Почти. — Да. Я тоже не вязался… лет семьдесят пять. У Брока невольно сжалась жопа, но Роджерс, обладатель узла просто неприличных размеров, выдохнул дым и усмехнулся, верно угадав ход его мыслей. — Но я тоже никуда не спешу. — То есть… — То есть я, конечно, рассчитываю на ответную услугу, но не стану набрасываться на тебя без подготовки и прямо сейчас. — Но в целом собираешься. — Хотелось бы. Роджерс целовался так сладко, что к тому моменту, как они смогли расцепиться, Брок уже жаждал продолжить. Жгучее любопытство, в юности не раз обходившееся ему весьма недешево, толкало проверить на своей шкуре, так ли круто быть снизу, как об этом стонал Роджерс, или это именной баг — сверхчеловек обязан получать сверхудовольствие. И не важно, он или его. — Самое время остановить меня, если ты этого не хочешь, — только Роджерс умел нести феерическую чушь с таким выражением лица. Будто и вправду сможет остановиться вот так: с пальцами, массирующими чужую простату, и текущим членом, готовым занять их место. — Заманчиво, — прохрипел Брок и охнул, вцепившись в его предплечье. — Но я, пожалуй… откажусь от разговоров. Сложно, знаешь ли, внятно… ч-черт… формулировать, и ты, заметь, не помогаешь. Роджерс взял у него в рот, коснувшись губами чуть увеличившегося узла, положив тем самым конец дискуссии. Глупо было надеяться, что он станет отговаривать, верно? Почти так же глупо, как надеяться, что Роджерс делает что-то наполовину. Или не сможет довести Брока до невменяемого состояния, в котором член в заднице казался самой желанной вещью на свете. Или не провернет это столько раз подряд, сколько Брок выдержит, заставляя раз за разом карабкаться на пик удовольствия, чтобы упасть оттуда вместе, ухнуть, как с огромной высоты, теряя способность не только соображать, но и дышать. Спустя пять часов и четыре оргазма Брок хотел только есть и спать. Желательно — предварительно приковав к себе Роджерса вибраниумными наручниками. Во избежание. Но Роджерс, похоже, и сам никуда не собирался: отодвинул кровать (с обессиленным Броком на ней) от разгромленной стены, осмотрел комнату, действительно оказавшуюся номером дорогого отеля, заказал гору еды и устроился рядом. — Думаю, расследование можно отложить до завтра, — мудро заметил он и закрыл глаза. — Хотя, — добавил, зевнув, — виновных карать уже не хочется. Брок был с ним согласен. И пусть они еще сто раз погрызутся из-за всякой ерунды, но, судя по всему, у них теперь есть офигенный способ проводить время. И пока их обоих он устраивает, стоит попробовать… что бы там они ни собирались пробовать. Чем черт не шутит, как говорится. *** — Это должно было сработать не так. Джек, прищурившись, наблюдал, как Брок говорит с Роджерсом, причем оба будто не замечали, что стоят друг к другу гораздо ближе, чем принято между альфами, — в личной, даже сверхличной зоне. — Сработало как сработало, — пожала плечами Наташа, застегивая перчатку без пальцев и проверяя оружие. — Никакой неловкости не возникло, да и грызться они перестали. — Да. Теперь они трахаются. — Худой мир лучше доброй войны, — философски заметила та, а Джек подумал, что для омеги она слишком жесткая. Чего стоило только хладнокровие, с которым Наташа не только подговорила Беннера разработать состав, способный отшибить память суперсолдату, но и сама подлила его Роджерсу, как-то незаметно сделав Джека соучастником. Засос, поставленный Броку, будет ему сниться в кошмарах. Оставалось надеяться, что концы в воду она прятала не хуже, чем делала все остальное. Например, чем целовалась. Наташа ему подмигнула. На такой мир вместо войны Джек был согласен. Более чем.