***
— Арс, я к Димке на ночёвку завтра, – юноша трется носом о колючую шею мужчины, – ты не против? Они стоят возле окна, Арсений изредка сербает ещё горячий кофе, а Антон, подошедший пару минут назад, обнимает его со спины. Они часто так стояли, умиротворённо смотря в даль, в такую темную даль ночного Питера, чарующую и располагающую к размышлениям. Однако сегодня ощущения совсем не умиротворённые: что-то непонятное гложет Арсения изнутри. — Я не против, – мужчина легко чмокает его в нос и снова поворачивается к окну, – правда я скучать буду без тебя, ты же знаешь. — Да ладно тебе, я ж не навсегда. – Антон улыбается, слегка морща нос от поцелуя.***
Оказалось, что навсегда. С того дня он не видел парня. В шкафу всё ещё лежали некоторые его вещи, так и не тронутые Арсением. Рука не поднималась выкинуть что-то такое родное, принадлежащее такому же родному человеку. Антон так и не пришел обратно от Димки, а Димка то ли был действительно не в курсе, где того черти носят, то ли покрывал друга. Позов – слишком преданный друг и просто так, если что, он Антона не выдал бы. Но за то, что с парнем все в порядке, Дима ручался, значит все-таки знает. Воспоминания часто тревожили душу Арсения, не давая учителю спокойно жить. Он действительно пытался смириться с выбором парня, пытался забыть, но не мог. Было до боли обидно, что его просто в один момент бросили одного, ничего не сказав. В душе, правда, теплилась надежда на возвращение Антона, или на очень вескую причину его исчезновения, с которого прошло уже пол года. Антон ушел в декабре, прямо перед Новым Годом. Первое время Попов обивал пороги всех мест, где бывал парень. Но тщетно: документы с института он забрал сразу после зимней сессии, с работы уволился буквально за пару дней до ухода; у друзей его не было, а Позов партизански молчал, не желая выдавать скелеты из шкафа друга. Отца Антона Попов знал, но так же знал, что самого юноши там не будет: Андрей безбожно пил, последнее время не просыхая. Кажется, играл в карты, проигрывая все, что мог. Мать Антона, Майя, умерла три года назад, не выдержало сердце постоянных стрессов и переживаний. Антону тогда было ужасно плохо. Оперевшись на хлипкую, местами сломанную ограду крыши, мужчина искренне хотел полететь вниз с этого гребаного восьмого этажа. Он дошел сюда быстрее обычного, задумавшись вновь о событиях последних месяцев. Он часто бывал здесь теперь: смотрел закат и представлял, как летит с этой крыши. Однако на это он пока не решался. Жизнь, конечно, не очень, но все же не так плохо? Плохо. Ещё как. Причин жить брюнет и до этого особо не видел, а в последнее время его ещё и съедала апатия. Было, честно говоря, хреново, и даже друзья и знакомые не могли помочь. Атмосфера крыши немного смиряла пыл цепями страха, но мысль, что жизнь стала бессмысленной, голову все же не покидала. Каждый вечер Арсений приходит сюда уже в течение двух месяцев, потеряв всякую надежду найти его. Каждый вечер он встречает здесь закат. Сегодня он уже был здесь, но захотел прийти снова. Каждый вечер он борется с воспоминаниями, которые все равно его накрывают с головой. Они иногда здесь сидели, Антон любит закаты. А Арсений любит его.***
— Арс, куда мы идём? – Антон шел с закрытыми глазами, полностью доверяя себя мужчине. — Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, так что узнаешь, когда придем. – Арсений издал смешок, ведя парня по лестнице вверх. — Ну А-а-арс, – не смотря на свои капризы, парень улыбался, по яркости соревнуясь с небесным светилом. Арсений дошел до двери, ведущей на крышу и слегка подтолкнул ее. С лёгким скрипом дверь поддалась, открывая взору мужчины вид на вечерний февральский Питер. Он аккуратно провел юношу в центр и снял повязку с его глаз. — О, боже... – На лице Антона смешалась палитра эмоций, выдающих удивление, счастье и радостную искринку. — Можно просто Арсений, – Попов легко усмехнулся, – я вспомнил, что ты любишь закаты, а тут такое место красивое. Я сам здесь бывал раза три, но мне понравилось. — Арс, это прекрасно! – Антон уже во все глаза смотрел на заходящее солнце.***
Это было их первое свидание. Арсений помнил его, как будто это было вчера, хотя уже больше трех лет прошло. Он помнил, как они гуляли по набережной, а потом смотрели закат. Антон тогда был действительно счастлив. Арсений тоже. Сейчас же, кроме боли Арсений не чувствовал ничего. Сопливо звучит, но причина его счастья была в Антоне. И исчезла она вместе с ним. Именно из-за этого Арсений ненавидел влюбляться. «Я ненавижу то чувство, когда ты понимаешь, что ты ничего не значишь для человека, который для тебя значит чертовски много. И ты чувствуешь себя так нелепо, когда продолжаешь отдавать всю свою любовь и заботу, при этом понимая, что ему плевать на это.» Эти слова принадлежали Антону. Тогда он был в одиннадцатом классе, у него умерла мама, которую он безумно любил. Она его ненавидела.***
Залетев по глупости в семнадцать, Майя родила сына, ведь аборт это грех. Мальчик рос, радуясь жизни и даже не понимая, что мать его ненавидит за свою сломанную судьбу. Когда Антошке исполнилось пять, мама в первый раз на него сильно накричала, казалось бы, из-за пустяка. Мальчик порвал штанину на коленке, когда упал. Ему было больно на саднящей ножке, но вдвойне было больно от маминых криков. Он еле сдерживал слезы, а когда мама ушла на кухню, тихо заплакал. Он так рано познал боль, но уже тогда был сильным. Когда мальчику исполнилось десять, объявился его биологический отец. Он заявился к ним на порог и слёзно просил принять его в их маленькую семью. Майя тогда его впустила, ведь сына растить одной непосильная для нее ноша, а Антон с подозрением смотрел на незнакомого доселе мужчину из-за двери своей небольшой комнатушки. В их мирок без стука ворвался тот, кто позже превратит их жизнь в ад. Когда Антону исполнилось тринадцать, отец в первый раз поднял на него руку. Шастун случайно опрокинул графин с водкой, который Андрей поставил на край стола. Мать тогда стояла в стороне и молча наблюдала за этой катавасией и слезами родного, но такого ненавистного сына. Ты ей не нужен, мальчик, очнись. Когда Антону было семнадцать, у него умерла мать, которую он любил всем своим сердцем и не требовал ничего взамен. В последние дни ее жизни они с Андреем ссорились чаще обычного. Она кричала что-то о том, что он ей изменяет, а старший Шастун кричал что-то в ответ. Однажды дошло до рукоприкладства, но Антон собой закрыл мать, получив бутылкой от пива по спине.***
Арсений тогда первый год работал в его классе, а в школе уже третий, успев выпустить один одиннадцатый. И поэтому, когда в один октябрьский день Антон заявился с синяками на лице и разодранной шеей, видневшейся из-под рубашки, Попов не на шутку испугался. Они с парнем тогда уже поддерживали приятельские отношения, как и с его друзьями.***
Арсений нервно дернулся, от вида спины Антона сквозь просвечивающую рубашку. Вся спина была в каких-то кровоподтёках. Медленно проводив парня испепеляющим взглядом, он смотрит на чуть менее ошарашенных Позова и Матвиенко. Антон садится за ними, один. Те к нему поворачиваются, что-то спрашивая, но шепот расслышать невозможно. Звонок на урок отрезвляет литератора. Пока все нехотя рассаживаются по местам, он на негнущихся ногах идёт к доске, чтобы записать тему. Они потом обязательно поговорят.***
Арсений усмехается в ночную тишину. Они ведь так и не поговорили тогда. А ночью через три дня ему позвонил Позов, говоря, что сейчас ему будет звонить Антон, но трубку лучше не брать. На вопрос «почему?» Позов ответил фразой, с которой Попов до сих пор хочет и плакать, и смеяться одновременно.***
— Если не хотите узнать о себе того, чего никогда не знали, то не берите. Матвиенко, вон, в депрессии после криков Шаста, – и потом тихим голосом добавляет, – хотя на вас он, наверное, так орать не будет. Услышав короткие гудки, Арсений нервно усмехается. Допроверял, блин, тетради. Через минуту телефон действительно снова разражается звоном и вибрацией. Высвечивается контакт «Антон». Недолго сомневаясь, Попов принимает вызов. — Алло? Антон? Что случилось? – Попов нервно крутит ручку в руках. — А с чего вы взяли, – икнул, – что что-то случилось? — А с того, что не звонят просто так в час ночи. – звонок Позова Арсений выдавать не собирается. - Что случилось? — Да я просто сказать, – икает, – хотел, что вы мразь такая редкостная, – икает. — Да-а-а? А что ж так? – Арсений усмехается в трубку. — А потому что все вы мрази, – Антон истерически хохочет, – и я тоже мразь. — Где ты? Антон? – учитель поднимается со стула, медленно идя в прихожую. — В пизде я! А так, хуй его знает, но от дома я далеко-о-о, – снова икает. — Антон, твою налево, что ты видишь вокруг? – В спешке натягивая куртку, Попов чуть не наворачивается, спотыкаясь, – блядь. — Я не блядь, Арсений Сергеевич, я Антон, – и ржёт, как в припадке, – я наверное в каком-то раю, тут так темно правда, и холодно, а ещё забор такой острый был, еле перелез, а вход оказывается рядом был, представляете? А я ещё на скамейку ебанулся, их тут так дохуя-я-я. — Так, острый забор, скамейки, темно, – до Попова медленно доходит, – а деревьев много? — Дохуя-я-я-я, – Антон так радостно повторяет это, будто не он пьяный под этими же деревьями валяется. — Сиди там, понял меня? – не дожидаясь ответа, Арсений сбрасывает. Кажется он понял, где пацан. Антон действительно оказался в парке, неподалеку от дома Арсения. Попов находит его мирно дрыхнущим на одной из лавок. Еле дотащив парня до квартиры, он щедро купает его в ледяной воде под дикий визг. Когда тот более-менее приходит в себя, они заседают в комнате с неприятным разговором. Антон рассказывает, судорожно вздыхая. Он пришел домой сегодня слишком поздно. Он задержался в школе на гребаных дополнительных, а когда часам к пяти пришел домой, нашел мать в центре гостиной, скрючившуюся и без признаков жизни. Приехавшие на скорой врачи констатировали остановку сердца "скорее всего от длительного стресса". Когда забирали тело, Антон тупо смотрел в стену, не в силах что-либо сделать или сказать. Дышать было тяжело, не то что говорить. А потом его накрыла истерика, дальше он не помнил ничего: ни как звонил всем, говоря что они мрази; ни как очутился в парке.***
Арсений медленно закуривает, хоть и поклялся когда-то бросить. Тот разговор запомнился ему навсегда. Антон выглядел настолько убитым из-за смерти матери, что хотелось обнять его и не отпускать больше. Пацан еле сдерживался, чтобы не зарыдать, иногда замолкая на полуслове, и судорожно всхлипывал. Черт, ему ведь тогда за Антона было больно настолько, что он понимал, почему юноша напился. Сейчас хотелось напиться тоже. Но бухают в одиночку только пьяницы, ведь так? Арсений уже несколько дней бухал беспроглядно. Один. Он столько лет клялся себе, что никогда не будет пить в таких количествах, заведомо зная: однажды все равно сорвётся. Сорвался. Сейчас нетрезвое состояние вновь сменилось апатией. В кармане джинс уже который раз вибрировал мобильный, Арсений упорно его игнорировал. Это Позов. Или Матвиенко. А может и Паша. Скорее всего все разом. Он уже третий день не поднимает трубку, не отвечает на сообщения, полностью игнорируя друзей. Димка и Сережа, хоть и были его учениками, поддерживали с ним вполне дружескую связь еще с середины одиннадцатого класса. Сложно было понять с первого раза, как так вышло, что учитель подружился с этой троицей. Парни были отдельным мирком, постоянно щеголяя только своей компанией. К каждому из них пару раз цеплялись одноклассники. К Позу из-за очков и хороших оценок. К Матвиенко – из-за прически. К Шасту – из-за высокого роста и худого телосложения. К последнему цеплялись намного чаще, называя его наркоманом и алкоголиком. Такие замечания парень часто просто пропускал мимо ушей, мысленно посылая обидчиков на все четыре стороны. К слову, с Антоном литератор был уже знаком до начала учебного года. С Шастуном они познакомились ещё в августе, перед началом учебного года. Случайно, можно сказать, пересеклись. На том самом мосте, о котором писал Блок в своем стихотворении.***
Арсений сам по себе человек не сильно любящий лето. Особенно тяжело ему давался август. Как-то грустно становилось, что отдых заканчивается, а в этом году директор решил дать ему классное руководство над одиннадцатым. Попов знал уже на собственной шкуре, что такое классное руководство: в прошлом году он уже выпустил один одиннадцатый. Такую пытку он и врагу бы не пожелал. Арсений надеялся, что хоть в этом году вздохнет спокойно, но, видимо, не тут-то было. В последние дни мысли разрывали голову, которая все чаще болела. Этот субботний вечер особо не отличался: из рук все летело, голова разрывалась. Под вечер, уже окончательно задолбавшийся, Попов материт несчастный разбившийся стакан и идет собираться на вечернюю прогулку. Она частенько его успокаивала, приводя мысли в порядок. На дворе стояло тридцатое число августа, на часах было уже за десять вечера, а на улицах Питера количество людей не превышало десять-пятнадцать человек. Идеально. Прямо в домашней футболке и наскоро натянутых джинсах, Арсений хватает ключи с полки в коридоре и выбегает в подъезд, захлопывая входную дверь. Питер, хоть и славится дождливой погодой, все же иногда радует теплой сухостью. Август выдался именно таким. Нервы были ни к черту, поэтому недолго провозившись с запутавшимися наушниками, Попов плюет на это дело и убирает их обратно в карман. Ночная прохлада освежает мысли, а ноги сами несут его по таким знакомым улочкам и дорожкам. Где-то вдалеке начинает виднеться Большой Крестовский мост. На улице действительно спокойно как никогда. Люди, как оказалось, отсутствовали напрочь, решив отсидеться сегодня дома. Подходя ближе к мосту, Арсений видит темный силуэт стоящего возле ограды человека. Проклиная свою везучесть, он уже хочет развернуться и идти другой дорогой, но что-то не даёт ему это сделать. На секунду остановившись, он все же решает подойти к горе-суициднику, уже сидящему на этой самой ограде. И когда успел только? — Сидим? – и приз за самый тупой вопрос уходит Арсению Попову, учителю литературы старших классов. — Сидим, – парень не оборачивается, но по голосу чувствуется, что на разговор он особо не настроен, – проблемы? — Да нет, никаких проблем. Я присоединюсь? – Арсений медленно облокачивается на ограду задом, становясь рядом с парнем. — Да вроде присоединился уже, нет? – Парень скептически выгибает бровь дугой, – Чё надо-то? — Да ничё не надо, чё ты сразу, – собственное красноречие иногда убивало Арсения, – разве что, если сигареткой угостишь, буду премного благодарен. Тот хмыкает, лезет в задний карман джинс, но из-за резкого движения опасно покачивается в сторону речки. Нервы у Попова, как известно, ни к черту, но сейчас это только на руку. Он резко дёргается в сторону парня и перехватывает его за талию, не давая свалиться в ледяную не по-августовски воду. — Так, пацан, ну-ка слезь с ограды, а то нахрен ещё утопишься, а меня потом посадят, – Арсений криво усмехается. — А может я хочу утопиться? – Парень снова скептически поднимает бровь, но руку не отталкивает. — А я, знаешь ли, в тюрьму пока не собираюсь. — Пока? – Пацан хмыкает, а брюнет медленно тонет в темноте его глаз. — Ну а вдруг, когда-нибудь в будущем, меня из себя выведет какой-нибудь нагловатый парень и я его утоплю? – Арсений тихонько посмеивается с вытянувшегося лица шатена. — Не надо меня топить! Я не собираюсь помирать от рук незнакомого мужика! – наигранно возмущается парень, после чего легко усмехается. — Ну так а что мешает нам быть знакомыми? – Попов всё ещё тихо смеётся, – Арсений Сергеевич Попов. — Антон Андреевич Шастун, – парень в открытую смеётся, – но топить меня все равно не надо.***
Арсений в очередной раз хмыкает в тишину ночного Питера, выбрасывая окурок в пустую темноту. Странное, конечно, получилось знакомство. Они всю ночь тогда гуляли, под утро обменявшись аккаунтами ВК, и разошлись хорошими знакомыми. Каково же было удивление брюнета, когда Шастун пришел на линейку первого сентября, да ещё и занял место среди класса, порученного Попову. Антон же выглядел совершенно спокойно, даже когда заметил недавнего знакомого. Его, видимо, не напрягало даже то, что они до этого никак не пересекались в школе и так просто пересеклись на улице. По крайней мере, так думал сам Арсений. Возле Антона постоянно крутились какие-то два низкорослых парня. Это позже он узнал от других учителей, работающих в том классе, что эта компания неразлучна. От воспоминаний разрывает голову и Попов с чувством бьёт по ограде. Та, тихо скрипнув, начинает покачиваться из стороны в сторону. Мысли снова уходят не в то русло, а сердце делает кульбит. Грудную клетку неприятно сдавливает. Почему же он ушел? Все ведь хорошо было. Может просто Арсений ему приелся? Их отношения жили без семи месяцев четыре года. Брюнет поднимает глаза к звёздам. То ли в немом вопросе к ним, то ли чтобы банально не заплакать. Он ведь сильный. Хочется спуститься в квартиру и снова напиться, забыться, уснуть и больше никогда не просыпаться. Только в квартире будет хуже: появится как желание, так и возможность попросту вскрыться. Рапира ведь до сих пор лежит в ванной на полочке возле раковины. Антон ей ампулы с лекарством открывал, когда Арсений болел. А Попов болел редко, но, как говорится, метко. Простая простуда могла вылиться в такие осложнения, что жить не хотелось.***
Антон, после долгой и хаотичной подготовки ко всему сразу и к поступлению в частности, чуть не чокнулся на глазах у брюнета. А когда до злосчастного вступительного экзамена остается меньше недели, Антон вообще чуть в обморок не шлёпается. Тяжело вздохнув, Арсений тормозит вновь паникующего парня, быстро целует его в губы и обнимает. Шастун медленно успокаивается и обнимает его в ответ. Через час они уже сидят за учебниками, и повторяют тот материал, который парню действительно может понадобиться. Педагог он всё-таки хороший, нужную информацию выделить смог. То, что это того стоило, Арсений понимает, когда счастливый Антон налетает на него прямо на пороге их квартиры и гордо сообщает, что поступил на бюджет. Только что вернувшийся с работы Попов, до этого уставший и злой, как собака, мгновенно пронизывается этой энергией. Злость куда-то уходит, а усталость уже на втором плане. Они решают отметить это событие на такой полюбившейся крыше. О том, что это плохая была идея, они понимают, когда на следующий день Арсений слегает с простудой. Причем на простуду это похоже меньше всего: у него поднимается температура, закладывает нос и появляется кашель, закладывает правое ухо. Антон, правда, узнает об этом чисто случайно, поцеловав брюнета в лоб и почувствовав под губами обжигающую кожу. — Арс, блин, ты почему мне не сказал, что у тебя температура? – Шастун хмурится. — У меня температура? – Арсений медленно переводит расфокусированый взгляд на своего парня, – простыл, наверное. Все нормально. — Какой нормально? Ща врача вызову, подожди, – Антон выползает из теплых, даже горячих, объятий и шарит по карманам в поисках телефона. — Не надо, Тош, все хорошо. Само пройдет, – брюнет пытается хоть как-то остановить парня, но заходится в кашле. Пришедший врач, как и ожидалось, диагностирует простуду с намеком на осложнения. Попов эту песню знает уже с детства, он тогда часто цеплял всякие болячки. Выписанные лекарства уже покоятся на столе в кухне – когда Антон успел их купить неизвестно – сам же юноша пытается открыть какие-то ампулы с порошком, который, видимо, надо разводить с водой. — Антош, ты так без пальца останешься. Кто ж лезвием-то открывает? – Арсений тихонько усмехается.***
Слеза всё-таки стекает по щеке. Больно. Почему же так больно? Неужели Антон так сильно въелся в его жизнь, сердце и душу? Ограда под натиском крепких рук все сильнее поскрипывает, Арсений лишь сжимает ее крепче. Костяшки уже до предела белые, а мышцы немного ноют от напряжения. Нервы, убитые алкоголем и стрессом, начинают сдавать позиции. В голову уже лезут нехорошие мысли, Попов тихо скулит, не сдерживая слез. А что, если Позов врёт ему и с Антоном что-то случилось всё-таки? Брюнет медленно отпускает железку и отходит на пару шагов назад. Сердце сжимается, опасливо ускоряя ритм. А вдруг? С Шастуном могло случиться абсолютно что угодно, начиная от автомобильной аварии и заканчивая убийством. Судорожно выдохнув, Попов безрадостно усмехается. Вряд-ли, Димка бы о таком молчать не стал, ему это не нужно. Он обхватывает себя руками, кожу оголённого предплечья начинает холодить металл кольца на среднем пальце. Арсения будто током прошибает. Он помнит, это его, Антона, кольцо. Брюнет до сих пор помнит, как кольцо это к нему попало.***
Антон совсем перестал хоть как-то уделять ему внимание, погрузившись в постоянные прогулки с друзьями и одногруппниками. Он часто приходил домой в нетрезвом состоянии и просто заваливался спать. И так уже несколько месяцев с начала учебного года в институте. Арсений, в конце концов, тоже человек. Он тоже хочет ласки и хоть какого-то проявления любви, чего от Антона, видимо, было не допроситься. Час назад Антон снова пришел слегка подшофе. Попов пытается донести ему что-то, но толком даже сказать ничего не успевает. Улыбка с лица зеленоглазого медленно сползает и он трёт переносицу. — Арс, не еби мозг, – единственное, что слышит от него Арсений, прежде чем тот скрывается в ванной. Простояв в ступоре добрых пару минут, Попов медленно плетется в кухню. Ставит чайник, подходит к окну и опирается на подоконник. Слова Антона больно задевают его чувства. Брюнет не понимает, почему к нему вдруг так резко охладели. Что он такого сделал-то? В кухню тихо заходит причина его нехороших мыслей. Шастун выключает закипевший чайник и заливает кипятком чайные листья в одной кружке. Попутно достает вторую, сыплет заварку и тоже заливает кипятком. Оставив их завариваться, он подходит сзади к глубоко задумавшемуся Арсению. Попов отмирает, когда его торс обвивают теплые после душа руки. Движения до ужаса нежные, но он ведь обиделся на Шаста. Сбросив такие любимые руки, брюнет молча и очень тихо уходит в спальню. Падает на уже расстеленную кровать, закутывается в плед и закрывает глаза. Кожей мужчина ощущает, как в комнату заходит Антон. — Да ладно, Арс, ну ты чего? – Антон садится на кровать, – ну Арсе-е-ений. Арсений делает вид, что успел уснул за несколько секунд, смертельно обидевшись на Шастуна. Ну правда, он ведь ничего не сделал такого, а Антон отстранился от него. Просто так. Это обидно, вообще-то. — Ну Арс, ну что я такого сделал? – Шаст пытается погладить мужчину, и это становится последней каплей. — Что ты такого сделал? Шастун ты серьезно? Ты уже гребаных четыре месяца приходишь либо пьяный, либо настолько уставший от тусовок, что просто валишься спать. А утром молча уходишь в универ раньше, чем я просыпаюсь, даже когда тебе ко второй. – Арсений переводит дыхание. Он даже не заметил, как подскочил на ноги, когда начал говорить. – Ты вообще перестал со мной контактировать. От тебя ни слов, ни нежности. Такое ощущение, что ты просто резко остыл, но я не понимаю, что я такого сделал. Под конец своей импровизированной речи Попов медленно сдувается, переходя на шёпот. К горлу подкатывает ком, глаза неприятно жжет. — Арс, я...– Антон сидит, ошарашенно смотря на него. Потом аккуратно поднимается на ноги, – Арс, я не остыл, ты что. Нет. Я просто так долго ждал этого студенческого времени, ждал, когда же уже смогу почувствовать себя взрослым и самостоятельным, что ушел с головой в момент. Нырнул в постоянные вечеринки, тусовки и прогулки. Я даже не подумал что тебе от этого станет так... Одиноко. Арс, я правда не хотел. Прости, пожалуйста... Антон провел рукой по лицу. Сейчас он выглядел максимально искренним, видимо душ выбил из него остатки алкоголя. — Не подумал... – эхом отзывается Арсений, – а когда десять минут назад попросил меня не ебать тебе мозги? К Попову возвращается самообладание, он говорит четко, тихо, но от того голос звучит более устрашающе. Он же не истеричка. — Или об этом ты тоже не подумал? А о чем ты тогда думаешь вообще? – Арсений спиной отходит на пару шагов к выходу. Он уже разворачивается и подходит к двери спальни, когда Антон резко хватает его за запястье и разворачивает к себе. Врезается бешено в тело Попова, сжимает его до хруста костей и тычется носом в шею. — Арс, не уходи, пожалуйста. Прости меня, я правда не подумал, – он дрожит мелко, будто от страха, – Не уходи только, пожалуйста. Арсений теряется. Он никак не ожидал такой реакции от Шаста. Какой угодно, но не страха, что он, Попов, уйдёт сейчас. Злоба и раздражение отступают, не остаётся никаких сил больше на ссоры. Он никогда не мог злиться на этого парнишку слишком долго, что бы тот не творил. Слишком любит наверное. Арсений аккуратно прижимает к себе все ещё дрожащего Антона. Тот, кажется, немного успокаивается, но дрожать не перестает. — Тош, успокойся. Я не уйду никуда. Куда ж я от тебя денусь, придурок ты мой. – брюнет тихонько зарывается носом в волосы парня. Позже, когда они, уже вдвоем, лежат в кровати, Арсений аккуратно прокручивает кольца на пальцах Антона. Тот, уже полностью успокоившись, ловит его руку. Снимает со своего безымянного пальца серебряное кольцо, купленное уже очень давно, и надевает на палец Арсения. Сначала тоже на безымянный, но туда оно приходится велико, и он перемещает его на средний правой руки. Брюнет удивлённо смотрит на Антона, подняв голову с его плеча. — Считай, что это мой примирительный подарок тебе, а заодно и память, – он улыбается так ярко, что невозможно не улыбнуться в ответ.***
Арсений крутит то самое кольцо на том же пальце. Он его с тех пор вообще не снимал. Купался с ним, спал, работал. Оно — напоминание о них с Антоном. Сейчас оно обжигает воспоминаниями. Той ситуации больше не повторялось. Были ссоры, да, но уже из-за других причин. Они были настолько мелкими и незначительными после этой, что причин сейчас уже и не вспомнить. В кармане в который раз вибрирует телефон. Попову это уже настолько надоело, что он поспешно вытаскивает гаджет и принимает звонок, даже не посмотрев на имя. — Арсений, ты почему трубки не берешь и дверь не открываешь? Я надумал себе уже тут, – Позов облегчённо выдыхает. — Я просто хочу побыть один. Что такое? — Я у твоей двери стою, открой, – чуть подумав, добавляет, – пожалуйста. — Я не дома. – Попов трёт переносицу. — Ну так спустись с крыши и открой, в чем проблема? — Откуда ты... – Арсений слегка ошарашен, – сейчас спущусь. Они одновременно сбрасывают. Закрыв за собой дверь на крышу, ключ от которой ему доверила вахтерша Валентина Степановна, брюнет спешно спускается на свой этаж. Там действительно стоит Позов, очки протирает. — Хуево выглядишь, Арс. Бухал что-ли? – Дима поправляет очки, уже надетые на нос. — Бухал, – честно признается Попов. — Один? — Да. А как ты узнал, что я на крыше? И вообще, пять утра, ты чего подорвался? — Да я покурить на балкон вышел, а с него крышу твоего дома видно. Ну, я тебя и увидел, решил прийти. Мало ли. Они заходят в квартиру, из которой уже на пороге веет мертвецким холодом и одиночеством. Даже на улице не настолько холодно сейчас. Дима ёжится, скидывая ветровку на вешалку. Мёрзнет он постоянно, даже летом. Арсений же просто стягивает кроссовки и идёт на кухню, ставит чайник. Позов проходит за ним и садится за стол. — Чай, кофе или что покрепче? – Попов поворачивается от шкафчиков к другу. — Давай чай, – он подпирает голову рукой, – Арс, сколько ты выбухал, и почему один? Арсений молчит, возится с кружками и заваркой. Поворачивается на секунду, будто сказать что-то хочет, но тут же возвращается к делу. — Арс, с ним действительно все хорошо. Уже полгода прошло, а ты все убиваешься. Не пора бы забыть? — Дим, – у Арсения стальной тон, – такое не забывают. И я все ещё его люблю. Ты знаешь же, так зачем говоришь ненужное? Вопрос риторический. Ситуация тяжёлая. Обстановка накаляется. Дима хочет что-то сказать, но молчит. Он тут бессилен, Арсений действительно все ещё любит, ждёт чего-то. Наверное, что однажды он вернётся, что все станет как раньше. У них всех негласное табу: имени Антона они между собой в разговорах не произносят. Так легче, так спокойнее. Попов ставит две кружки на стол. Сам садится напротив собеседника, так чтобы видеть его. — Ты ведь себе только больнее делаешь, – Позов блеснул очками. – Причем осознанно. Если бы ты хотел, ты бы забыл его уже, но ты не хочешь. Мазохист ты, что-ли? Как он вообще так тебя к себе привязал? — Ты думаешь, я знаю? Как-то со временем само вышло. Ты ведь к Кате тоже привязан такими канатами, что не разрубить. — Что правда, то правда, но у нас любовь, а у тебя больная привязанность, – Дима отпивает чай, — холодно у тебя тут. — Окно не закрыл, когда уходил. — И одиноко. Арсений усмехается, грея руки об чашку и отпивая немного. Когда тут был Антон, было хорошо, тепло. Всегда. До его появления было также, как сейчас. Пусто, холодно и одиноко. Попову вдруг вспоминается, как они вообще пришли к этим отношениям.***
— Тох, поехали ко мне Новый год отмечать? – Арсений улыбается в экран телефона, они говорят по фейстайму, – а, блин, у тебя же бабушка. После смерти матери Антон жил у вышеупомянутой бабушки, матери его матери. В отличии от Майи, Евгения Николаевна любила внука очень сильно. — Бабушка к подругам уходит праздновать. Меня с собой звала, но я не хочу, чтобы меня там затискали насмерть, – Антон смеется как-то неестественно, он вообще перестал быть самим собой, – я, если честно, вообще праздновать не хочу. — Я понимаю, Антош, но отвлечься надо. Ты почти уже месяц сам не свой ходишь. Бледный, поникший. Давай вместе отметим, – Попов слегка улыбается, – меня кинули все. Пашка с женой и сыном празднует. Мои родители к друзьям собрались, в педсоставе в школе я праздновать не собираюсь. Вот и получается, что я один остаюсь. Лицо Антона медленно приобретает задумчивое выражение. Вместе с этим на нем отражаются все эмоции и сомнения. В глазах Арсений видит сомнение, даже через экран телефона. Он уже хочет сказать, что не заставляет, но Шастун вдруг решительно задает вопрос: — Ты сможешь заехать за мной часа в четыре сегодня? Заодно за салатами и продуктами заедем в супермаркет. — Так, через два часа, получается, за тобой приехать? Хорошо, без проблем. Только надо будет убраться к твоему приходу, – Попов искренне улыбается, радуясь согласию, – давай тогда, я позвоню как выезжать буду. — Хорошо. Пока. Арсений отключается, бросая телефон на диван, на котором лежал до этого. В квартире порядком и не пахнет. Предоставленные праздничные выходные в школе он просидел один дома, пытаясь занять себя всем, что под руку попадалось. Вот поэтому сейчас в квартире и царил хаос: стирка так и осталась незаконченной со вчерашнего дня, пылесос стоял в углу и смиренно ждал своего часа, а посуда в раковине лежала также, как и днём ранее. Арсений тяжело вздыхает. Дел по горло, времени мало. Хорошо хоть за продуктами они с Шастом поедут, а то времени нет, а в холодильнике уже мышь повесилась. Первой из списка уходит посуда, тщательно вымытая и по порядку разложенная в шкафчике. Уже закидывая все подряд в стиральную машинку, Попов бьёт себя по лбу и делит все вещи на цветные и черные. Черных больше, поэтому они первые. Пока стиральная машина делает свою работу, Арсений пылесосит абсолютно везде, а не как обычно. Полы он тоже на всякий случай решает помыть. Правда три раза поскальзывается, но это так, бытовые мелочи. Когда Попов уже закидывает цветное белье в стиралку, а чёрное уже сушится в зале, внезапно вспоминается, что надеть ему тоже, собственно, что-то надо. Промычав ругательства себе под нос, он запускает машинку и идёт искать фен. Тот, как ни странно, находится в той же ванной. Арсений чувствует себя странно, когда сушит черную футболку с пришитой к ней маской для сна и надписью «всё видел» феном. Но делать нечего, время не резиновое, он уже, вроде как, опаздывает. Футболка самодельная, но ему она нравится намного больше остальных. Антону уже отправлена СМС, что он, скорее всего, опоздает на полчаса. Ответ «хорошо», в принципе, успокаивает. Когда мужчина выезжает, на часах уже половина пятого. Слава богу, что он знает адрес Шастуна, вернее его бабушки. Подвозил его не раз после школы. Антон очень много времени у нее проводил. Евгения Николаевна однажды их увидела и заставила брюнета выпить с ними чаю. Пришлось согласиться, не расстраивать же пенсионерку. Да и желанием уходить Попов не горел. За разговором они обсудили очень многое. Как оказалось, Антон представил его не как своего учителя, а как друга. Арсению это льстило. Брюнет аккуратно заруливает во двор, окружённый шестнадцатиэтажками. Возле одного из подъездов уже сидит Шастун, втыкая в телефоне. Подъезжая к нему, Попов опускает стекло возле себя. — Эй, девушка, прокатиться не желаете? – характерный кавказский акцент даётся ему с лёгкостью, Матвиенко научил. Шастун поднимает голову на знакомый голос и медленно расплывается в улыбке. — С таким-то мачо, – Антон умело пародирует женский голос, – грех не прокатиться. Арсений выходит из джипа, подходит к пареньку и протягивает ему руку. Антон же, со всей своей грацией, принимает жест и идёт за мужчиной, вальяжно виляя бедрами. Открыв перед юношей дверь автомобиля, брюнет усаживает его, закрыв за ним дверь. Ещё только подходя к водительскому месту, Арсений уже слышит смех мальчишки. Замирает с поднятой рукой у самой ручки двери и невольно улыбается. Трясет головой и садится всё-таки. — Ну что, куда держим путь? – Попов заводит машину. — В торговый центр! – с видом знатока вытягивает палец вверх Шастун. В торговом центре, собственно, они и закупаются всем, что нужно: продуктами, парочкой салатов и шампанским. Антон пытается выглядеть по-настоящему счастливым, но грусть во взгляде выдает его с потрохами. Конечно, ему всё ещё больно после смерти матери, это и ежу понятно. А Арсений ведь умнее какого-то там ежа. Когда время подбирается к десяти, они уже накрывают небольшой журнальный столик в гостиной. Салаты разложены по хрустальным салатницам, доставленная минут пятнадцать назад пицца так и лежит в коробке, фрукты аккуратно уложены в блюдцах. Украшает эту холостяцкую идиллию ещё не открытая бутылка шампанского. Уже вторая, кстати. Первую они безжалостно выхлестывают в процессе приготовлений. — А-арс, ну давай повесим гирлянду, – Шастун уже неприлично долго капает на мозги Арсению с этим предложением, – ну пожалуйста-а. — Так, Антон, я сказал уже, что мы не будем её вешать, – Попов пытается уйти от мальчишки в кухню, но тот хвостом идёт за ним. Не выдерживая, брюнет резко тормозит. В спину ему врезается не подозревающий остановки Антон. Тяжело вздохнув, Арсений поворачивается к нему. — Ладно, вешай свою гирлянду. Если что-нибудь скинешь, убью, – и, всё-таки, уходит в кухню. Радостно что-то пробормотав, Антон уходит. Арсений же допивает остатки шампанского из первой бутылки, подходит к окну и думает. О том, что год уходит. О том, что произошло столько всего, что не описать. О том, что самое приятное из этого всего, это знакомство с Позом, Шастом и Матвиенычем. Они именно так просят их называть, но Арсений наперекор зовёт их по именам. Весёлый выдался год. — Арс, я повесил, иди посмотри, – в кухне появляется воодушевленное лицо Антона. — Господи, Антон, ты такой ребенок, – Арсений улыбается, идя по пятам за парнем. — И ничё я не ребенок, смотри-и, – Шастун правда гордится проделанной работой. — Да ладно, криво же, – мужчина прикидывает, по какой схеме вообще вешались светодиоды. — Я те дам криво, я же старался! – Антон скрещивает руки на груди и обиженно смотрит в макушку учителя. — Ладно-ладно, не криво, а с творческим подходом, – Арсений примирительно вскидывает руки, поворачиваясь к юноше. — То-то мне, – Шастун довольно улыбается, – идём голубой огонек смотреть. Они падают на диван почти одновременно. На стене позади этого самого дивана горит гирлянда, больше никакого включенного освещения в квартире нет. Антон предлагает открыть вторую бутылку шампанского уже сейчас, потому что "Ну хули время терять-то". Они оба уже под градусом, хоть и небольшим, когда Антон предлагает сыграть в правду или правду. А Арсений и не против, собственно. Сначала идут вопросы довольно простого содержания, по типу «какой твой любимый цвет?» или «во сколько лет ты поцеловался». На фоне из телевизора орет голосом Баскова «голубой огонек». — Так, ладно, моя очередь, – Арсений переводит взгляд со своей тарелки с пиццей на Антона, раздумывая над задаваемым вопросом, – на что ты очень долго не можешь решиться? Шастун призадумывается, отводит взгляд в потолок, хмурится немного. Со стороны за этим достаточно забавно наблюдать, особенно когда ты в легкой стадии опьянения. — Ну-у, есть одна вещь, – Антон возвращает взор на Арсения, – я вряд-ли на нее решусь когда-то. — А если ближе к сути? – Попову становится интереснее. — Мне нравится один человек, и, в общем, у меня есть желание его поцеловать. Но на это я не решусь, потому что человек этот будет против, – юноша выдыхает, смотря в одну точку где-то в столе. Внутри Арсения что-то обрывается. Настолько неожиданно даже для него, что хочется взвыть. Что это, Попов не знает. Возможно, выстроенные надежды. Возможно, какие-то глупые мечты. Он не знает. Он потом с этим обязательно разберётся. — О, смотри, – Антон через чур воодушевленно указывает на телевизор, – речь президент уже толкает. Шастун приподнимается и разливает шампанское по фужерам. Протягивает один брюнету, а тот, будто заторможено, перенимает его и смотрит в экран. Действительно, минут пять до нового года осталось. Правда вся речь мимо ушей пролетает будто, каждый из них просыпается, когда уже идет обратный отсчёт. — Семь, – шепот Шастуна режет тишину. — Шесть, – тоже шепотом. — Пять. — Четыре — Три. — Два. — Один. С новым годом, Арс. — С новым счастьем, Тош. Они чокаются и залпом выпивают все содержимое фужеров. На экране телевизора с уже выключенным звуком эстрадные звёзды поздравляют всех с новым две тысячи восемнадцатым. — Можно дать тебе совет? – Брюнет переводит взгляд на профиль Антона. — Давай, – Антон не поворачивается. — Если ты уверен в своих чувствах на сто процентов, то скажи об этом тому человеку. Хуже от этого не будет ведь. Если не можешь прямо сказать, то намекни как-то что-ли. — Я... Хорошо, спасибо за совет. Обязательно воспользуюсь им. Идем салют смотреть? – Шастун вымученно улыбается. — Идём. За окном и правда громко взрываются салюты. Оконный проем небольшой совсем, они еле умещаются вдвоем, чтобы все было видно. А потом они с горла допивают по очереди шампанское и неловкость уходит. Они обсуждают еще что-то. Арсений не помнит даже, как они заваливаются спать. Но просыпаются они в двуспальной кровати брюнета. Вернее это Попов просыпается и находит рядом с собой еще спящего Шастуна. В голову спросонья лезут нехорошие мысли, но парень одет в те же вещи, что и вчера. Это успокаивает и брюнет идет умываться. Когда он уже идёт ставить чайник, из комнаты доносятся признаки пробуждения Антона. Отборный мат, хоть и шепотом, сложно не услышать. Улыбаясь, Арсений даёт парнишке прийти в себя и всё-таки идёт на кухню. В чайнике вроде есть вода, но какое время она там уже пробыла, мужчина не знает, поэтому решает не рисковать и наливает свежую. Вернув чайник на подставку, он опирается копчиком на столешницу, руками сжимая ее по краям. В кухню медленно вползает Антон. Лохматый, в мятой майке и спортивках Арсения. — Доброе утро, – голос у парня хриплый, хотя тот уже успел умыться. — По тебе не скажешь. Ощущение, что ты вчера без меня где-то литр водки сожрал, – Попов невесело усмехается, – ты в моих вещах? Когда успел... Хотя, в принципе, примечание на счёт вещей мужчину не волнует: ходить в одной одежде даже пару дней не сильно комфортно, а юноша в ней ещё и спал. Антон трёт глаза, смотрит исподлобья на мужчину, медленно подходит к нему и опускает голову на его плечо. Арсений тихо офигевает. — Извини, вчера неловкий разговор вышел, – Шастун бубнит это куда-то в футболку Попову, – есть аспирин? — Нет, кончился, – брюнет сглатывает, – у самого голова болит. Шастун притихает на минуту, потом поднимает голову и смотрит в глаза, пронзительно так. — Знаешь, какое лучшее лекарство от похмелья? – Антон мимолетно облизывает сухие губы. Арсений выгибает бровь в немом вопросе, но в следующую секунду они подлетают вверх от неожиданности. Антон быстро прижимается к его губам своими, мимолётно целуя. Внутри Арсения ещё раз что-то рушится. Антон, так же быстро, как и прижался, отрывается от губ и отходит на шаг, в его глазах читается испуг. От сонливости не остаётся и следа. — Прости, я... – он прижимает правую ладонь к губам и разворачивается спиной к Попову, – я не должен был... Брюнет приходит в себя, хватая парнишку за левое запястье. В зелёных глазах всё ещё испуг, но теперь к нему примешивается удивление. Внутри Арсения все постепенно встаёт на места. — Тош, – мужчина тянет Шастуна на себя, – иди сюда. Арсений – взрослый мужчина, который осознает свои поступки. И он определенно не жалеет о своих действиях. Он не жалеет, что сам целует парня. Ему нравится то, с каким трепетом ему отвечают. Ему определенно нравится Антон. Кислорода становится недостаточно, они разрывают поцелуй для вдоха, но лишь на пару секунд. Второй поцелуй заражает бешеным ритмом их итак колотящиеся с огромной скоростью сердца. Руки Попова гуляют по спине Шастуна, пока его футболку сминают окольцованные пальцы юноши. Где-то глубоко мечется глупая мысль, что неправильно все это, постепенно исчезая. К черту всё, к черту всех. Если в омут, то с головой, Антон того определенно стоит. Наконец-то в душе все чувства расставлены по местам. Наконец-то Арсений чувствует, что все действительно на своих положенных местах.***
Сейчас Попов таким похвастаться не в силах. Он уже не считает себя таким взрослым, а в душе творится такой бардак, что его квартира просто в сравнении не стоит. Дима медленно допивает чай, думая о чем-то своем. На его лице ярко отражается сомнение в чем-то, хоть тот и пытается его скрыть. — Арс, а как вообще так получилось, что вы начали встречаться? Антон ведь нам с Серёгой так и не рассказал, – Позов поправляет очки на переносице — муляж, он уже давно сделал себе коррекцию зрения. — Он тогда приехал ко мне новый год отмечать. Я сам его пригласил, – Арсений нервно выдыхает, – мы выпили, и начали задавать друг другу вопросы. Ну я и спросил что-то о его самой неисполнимой мечте. Он ответил, что мечтает поцеловать кого-то, но этот кто-то будет против. У меня тогда внутри рухнуло все, он же мне тогда уже нравился пиздец. А на следующее утро он поцеловал меня. Хотел потом сбежать, но я не дал. Как-то так. — Про вас можно книгу писать, слушай, – Дима усмехается, но как-то невесело. — Кто бы говорил, про вас с Матвиенко можно что похлеще книги написать, – Арсений язвит, но позже прикусывает язык, – прости, вырвалось. — Знаешь ведь, куда бить надо. История, в принципе, старая, забей. Арсений знает. Слишком много, наверное. Помнит, как однажды после уроков Антон остался с ним, а парни ушли. Помнит, как на следующий день пришел только Сережа. Помнит, как ему позвонил Дима и попросил встретиться. И как потом узнал, что они набухались и трахнулись в тот вечер, тоже помнит. Дима просил его тогда ничего не говорить Антону, да и никому другому тоже. Позову нужно было выговориться, а Антон мог попросту втащить Серёже. Юношеский максимализм, как выразился тогда Позов, в Шастуне перекрывал рациональность и обдуманность, заставляя того поступать безрассудно. Позов очень долго не мог нормально общаться с Матвиенко, а потом появилась Катя Добрачева. Позов ушел в нее с головой, влюбившись. С ее появлением отношения между друзьями более менее наладились. Девушка влилась в их компанию очень даже быстро. Антону наконец-то было с кем разделить свою любовь к футболу, потому что Димка постоянно учился, а Арсений к спорту относился равнодушно. Даже Матвиенко вел себя спокойно, когда Катя находилась рядом с ним, не огрызался, не язвил и относился к ней по-доброму. А Позов смотрел на нее так, как смотрят только на любимого человека. Впрочем, это не поменялось даже сейчас. Вообще, с того времени ничего почти не поменялось. Правда у Димы с Катей дочь родилась, Савина, а Сережа научился думать и работает сейчас на любимой работе ведущим мероприятий. Матвиенко, кстати, настолько полюбил маленькую Позову, что иногда балует ее больше родителей, а она в ответ рисует ему картинки. В свои год и восемь месяцев девочка смышлёная не по годам: разговаривает во всю, рисует и даже пытается что-то станцевать. Арсений последний раз был у них месяцев семь назад, когда Антон ещё не ушел, и всю информацию черпает из рассказов Позова и Матвиенко. И ещё одна деталь изменилась. Попов теперь один. Антон ушел. — Почему он ушел, Дим? – Арсений залпом выпивает чай. — Я... – Позов замялся, – я не могу тебе сказать, Арс. Обещал ему. А потом Димка уходит. Не сразу, нет. Часа через полтора. И все призрачное тепло уходит вместе с ним. Позов часто приходит к нему в последнее время. Пашка тоже хотел бы приходить чаще, но у него двое детей и вторая работа: брендовый магазин с дизайнерскими вещами от него самого. Там и пара футболок дизайна от Попова есть, что очень ему льстит. Арсений выпадает из реальности, падая на кровать; сворачивается клубочком и тихо вздыхает. Позов поднял больную тему при разговоре. Ну не может Попов Антона забыть, чувства по щелчку не выключить. Один раз даже дошло до того, что брюнет пытался найти Шастуна в Инстаграме, а когда не смог, еле сдержался, чтобы не швырнуть телефон в стену. В ВК было бесполезно что-то даже пытаться найти, Антон его давно забросил и удалил. На душе неприятно скребется что-то. Чувства, наверное. Как бы он не хотел, не в его силах найти Антона. Тот нигде не отсвечивал, вот прям абсолютно. Стены предательски давят. Играется память. «тут мы смеялись, а тут...» — Стоп. Надо оставить, – Арсений начинает дышать тяжелее, – в прошлом. Только вот даже кровать, на которой он свернулся, вышибает дух. Попов никогда не страдал от хорошей памяти, даже наоборот. Но сейчас он предпочел бы забыть все к чёртовой матери. Как договаривались пойти в ресторан на день рождения Арса. Первый день рождения, празднуемый с Антоном.***
— А-а-арс, у тебе же день рождения завтра? – Антон растягивается звёздочкой на кровати, занимая все место, – Что тебе дарить? Арсений за столом проверяет тетради. Черт, в тетрадях одиннадцатиклассников такие ошибки, которые он в пятом не делал. Вот, что значит не было нормального учителя до него. Вопрос Шастуна он слышит не сразу. — Лучший мой подарочек, – напевает, – это ты! Антон хмыкает. На лице у него появляется ядовитая ухмылка. — Ну смотри, Арсений, я тебя за язык не тянул. Давай завтра сходим в ресторан? Попов щурится, косится на парня, медленно кивая. — Я не знаю, что ты задумал, но хорошо. Давай сходим. Тем более завтра суббота, так что почему нет.***
И продолжение того вечера тоже забыть, выцарапать из памяти.***
— Антон, ты уверен? – Арсений лежит на их кровати, опираясь локтями в изголовье матраса. — Ну ты же сам сказал: я лучший твой подарочек. Вот и получай, хоть и не всего меня, но частично. Пока. – Антон нависает над ним, мучительно медленно облизывая свои губы.***
Забыть ту ночь, те чувства и эмоции, и все ощущения тоже.***
— Господи, какой же ты невозможный, – Арсений стонет, поддаваясь ласкам юноши. Антону говорить некогда. Проходясь в очередной раз языком по шее, он всасывает молочную кожу, кусая и оставляя отметку. Обводит кадык языком, слегка прикусывая. Арсений стонет, в очередной раз теряясь в ощущениях. Внизу живота уже скручивается узел, а внутри о ребра бьются горящие страстным огнем бабочки. Сердце уже давно сбилось с ритма у обоих, а дышать ровно не представляется возможным. Шастун тем временем покусывает ключицы. Спускается ниже, цепляет губами сосок, втягивая, заставляя давиться воздухом и стонать. Проходится по нему шершавым языком, второй покручивает пальцами. Выцеловывает каждый кубик пресса. Попов задыхается собственными эмоциями. Антон – чертов наркотик, от которого он уже не в силах отказаться. Антон вытворяет с ним такое, чего Арсений не испытывал никогда. Он никогда не был обделён вниманием, у него было множество партнёров до Шастуна, но с ним не сравнится ни один из них. Зелёные глаза смотрят снизу вверх с такой похотью и животной страстью, что задерживать взгляд на них равноценно смерти. А Антон стягивает остатки одежды с мужчины. Медленно обхватывает член рукой проводит пару раз вверх-вниз, размазывает капельку смазки по головке. Брюнет стонет от этой картины. Бабочки в животе давно сгорели, а мозг изначально затуманен. Арсений задыхается стоном, когда Шастун проходится языком по стволу, очерчивая вены. Медленно заглатывает все больше. Языком ласкает головку и ствол. Попову даже знать не хочется, откуда такие навыки. Мужчина опускает взгляд и теряется в зелени глаз парня, тот смотрит доверчиво и с такой похотью в глазах. Оргазм волной накрывает, топит взрывом эмоций. Антон кончает тоже, когда Арсений целует его, быстро надрачивая. Вкус собственной спермы на губах его парня не смущает совершенно. Позже, когда они лежат и говорят ни о чем, Антон говорит такие простые, но нужные слова. — А-арс, я тебя люблю, – Шастун поднимает голову с плеча и заглядывает в чёртовы океаны глаз напротив. — Я тебя тоже люблю, солнце, – Арсений аккуратно чмокает его в нос.***
К горлу подкатывает комок из чувств, а глаза горят. Как же он устал себя изводить, как же он устал от одиночества. Как же он устал любить его. Стоило бы, наоборот, ненавидеть Шастуна. Тот просто сбежал, ни слова ни сказав. Бросил. Но Арсений не может. Это же Шастун. Шаст. Такой теплый и родной. Такой по-своему весёлый и лопоухий. Ребенок в теле двадцатиоднолетнего оболтуса. Его нельзя ненавидеть. Антон столько счастья и эмоций в его жизнь принес, раскрасил серый мир. Сейчас все в разы тусклее, а от когда-то ярких деталей квартиры остались лишь разводы сквозь заплаканные глаза. Арсений слабак. Он хороший учитель, с лёгкостью может поставить на место любого одним едким комментарием, на равных общается со всеми. Но он слабак конкретно в этом случае. Если быть точнее, он сломлен. Если в омут, то с головой, да? А о последствиях кто думать должен был? Он, но было все равно. Все начиналось так красиво и закончилось в момент. За все нужно платить. За ошибки, за халатность. И за счастье тоже. Людям свойственно это все, но отдуваться ни один не хочет. Правда, кто спрашивает? Паническая атака накрывает в момент. Кто бы знал, почему именно сегодня. Тринадцатое июня. — Ровно полгода. Сегодня ровно полгода, как он ушел, – дыхание спирает сильнее от осознания. Это как наркотик. Арсений раньше почти всегда был один и никогда не страдал от этого, порой даже наслаждаясь. Но стоило только испытать все те эмоции, какие принес в его жизнь другой человек, одиночество начало бить поддых. Сейчас это не остатки любви, это больная зависимость. Возможно и раньше была она, но никто не замечал. Внутренности скручивает с новой силой. Дышать тяжело, воздух удается ухватывать по кускам и никак иначе. Чертов Шастун. Чёртовы эмоции. Чертова школа, из-за которой они встретились. Чертова слабость. Как же Арсений ее ненавидит. Страх сковывает, заставляя сворачиваться в позу эмбриона. Короткие ногти проходятся по молочной коже, оставляя почти кровавые следы. Будут синяки, но сейчас на это так все равно. Пересиливая себя, Арсений поднимается на негнущихся ногах и еле добирается до ванной комнаты. Подходит к раковине, включает ледяную воду, ополаскивая ей лицо. Этого хватает, чтобы более менее прийти в себя. Брюнет заглядывает в зеркало, и никого, кроме помятого мужчины с потухшими глазами не видит. За спиной в отражении видно полную стиральную машину грязных вещей. Решение прибраться принимается спонтанно, чтобы отвлечься. Не убирался Попов уже очень долгое время, да и в последний раз не слишком заморачивался. Вещи из стиралки разделяются на цвета и первая партия уже крутится в барабане под монотонное гудение пылесоса из гостиной. На этот раз мужчина не халтурит и пылесосит везде, двигая мебель. Когда очередь доходит до спальни и Арсений аккуратно отодвигает письменный стол, из-за того вываливается смятая футболка Антона. В том, что это именно его вещь, голубоглазый был уверен. Медленно отключив пылесос, он наклоняется и поднимает ее, расправляя. Любимая Антоновская "ENEMI". Брюнета передёргивает: он знает, как футболка здесь оказалась. Вернее помнит. Они тогда от Серёжи Матвиенко вернулись, у которого гостили в тот день.***
— Тош, я в душ, – Арсений быстро закрыл за собой дверь в ванную. — Э-э, я первый хотел! – от возмущений Антона Попов лишь рассмеялся, – чё ты там ржёшь? Парень сам смеялся, хоть и пытался это скрыть за возмущением. — Да ладно тебе, не злись, – Арсений настроил воду в кабинке и, раздевшись, встал под теплые струи. Настроение у обоих сегодня было хорошее, даже несмотря на то, что они вчера опять разругались из-за мелочи. Серёже, как и всегда впрочем, удалось их помирить. Смыв с себя мыло, брюнет вытерся полотенцем. Однако обнаружилась проблема: сменных вещей на своем привычном месте не оказалось. Мужчина хлопнул себя по лбу. Он ведь ещё утром постирал всё. Правда на стиральной машинке обнаружилась футболка Антона, в которой тот часто щеголял по дому. Быстро найдя брошенные на ту же самую машинку боксёры, уже свои, Арсений натягивает их и ту самую футболку с принтом "ENEMI". Футболка откровенно на нем висит. Ну а как иначе? Шастун уже года два как не хрупкий мальчик. Переходный возраст дал о себе знать и теперь из костлявого мальчишки Антон превратился в здорового парня. Когда они только встретились, Шастун был ростом с брюнета, однако за три года вымахал до без трёх сантиметров двух метров. Из-за ежедневных тренировок его мускулатура подтянулась, даже кубики пресса видно. Он изначально был немного крупнее Арса, а теперь Попов спокойно может спрятаться за его спиной так, что его никто не увидит. — Ша-аст? Ты где? – Арсений выходит в коридор, в квартире, однако, тишина. — На кухне, – видимо, Шастун курит у окна. Попов останавливается на пороге кухни, парень действительно стоит у окна. Сигареты Арсений не одобрял, хотя сам когда-то курил, но переубедить Шастуна ему так и не удалось. Однако зеленоглазый не курит, просто стоит, задумавшись. Брюнет тихо подходит к нему сзади, обнимая, дотягивается на носочках до загривка и целует выпирающую косточку позвоночника. Антон поворачивается лицом к Попову и улыбается, тепло так, что аж мурашки бегут, обнимает в ответ. — Ты в моей футболке? — Угум, я все вещи утром постирал, – Арсений утыкается лбом в плечо Шаста, уже переодетого в домашнюю майку и треники. — Тебе она больше идёт, чем мне, – Антон целует темную макушку. — Она же висит на мне, – голубоглазый тихонько посмеивается, прикрывая глаза. — Зато ты такой домашний в ней, что пиздец, – Шастун приподнимает голову мужчины за подбородок и целует. Поцелуй медленный, тягучий, но до бабочек в животе приятный. Арсений отвечает, приподнимаясь на носочки и обвивая шею руками, пока руки Антона медленно гладят его спину. Отрываясь, Антон целует его в шею, оставляя после этого голову на плече голубоглазого. — Я люблю тебя, Арс, – он проводит носом по оголеному плечу. — Я тебя тоже люблю, солнце, – теперь уже Попов целует парня в висок. Антон снова целует брюнета, на этот раз углубляя поцелуй. Подхватывает Арсения под ягодицы и несёт в спальню, опрокидывая на кровать. Мужчина тянет зеленоглазого на себя, стягивая с него майку, в очередной раз поражаясь красоте его тела. Антон гуляет руками под футболкой, выцеловывая шею, оставляет пару засосов на ней. Брюнет стонет, пока парень стягивает с него свою футболку, швыряя ее куда-то в сторону, начинает целовать грудь. Вылизывает соски, очерчивает языком пресс. Арсений зарывается рукой в пшеничные волосы, наслаждаясь ощущениями. У них не было секса больше месяца из-за нехватки времени, поэтому сейчас все чувствовалось в разы острее и приятнее. Шастун тем временем уже выдавливает смазку, взятую из тумбочки, на пальцы, предварительно стянув с мужчины боксеры. Поочередно вставляя два пальца в колечко мышц, Антон наклоняется и целует голубоглазого. Нежно, будто впервые. Закидывает его ногу себе на плечо и прикусывает молочную кожу на внутренней стороне бедра, зализывает. Добавляет третий палец. Арсений стонет вновь, ему хорошо, ему не хватало этого всего. Ему мало Антона. Парень стягивает с себя остатки одежды и выдавливает смазку на член, размазывая и смешивая с естественной. Аккуратно входит, медленно, давая привыкнуть. Арсений выгибается в спине, отвык за месяц от этого ощущения наполненности, но от этого не менее приятно. Он чувствует пальцы, сжимающие его ногу, чувствует поглаживания и лёгкие поцелуи на внутренней стороне бедра, откровенно кайфуя от этих ощущений. Привыкает быстро, начиная насаживаться на член, стонет громко. — Какой же ты красивый, – Антон медленно проводит ладонью по боку старшего, восхищается. Наклоняется, целует, постепенно ускоряя движения внутри брюнета. Попов стонет в поцелуй, упивается чувствами. Выгибается в спине, притягивает ближе, чтоб телом к телу, душа к душе. И наслаждается, потому что знает — парень чувствует то же самое. Это видно. По глазам, смеси нежности и страсти в них; по движениям с той аккуратностью и любовью, присущими только ему. Шастун любит, Арсений это знает. Чувствуя приближающуюся разрядку, брюнет ведет короткими ногтями по спине зеленоглазого. Целует в плечо, кусает, зализывая. Оргазм накрывает, сначала одного, потом и второго. Антон аккуратно валится рядом, притягивает ближе, обнимает. — Арсюш, я очень сильно тебя люблю. Запомни это, хорошо? – Он нежно целует голубоглазого в висок, – что бы ни случилось, я буду тебя любить. — Солнце, я знаю, – брюнет тянется, целует мимолётно, – я тебя тоже люблю, и всегда буду. Оба улыбаются, прежде чем уснуть.***
— Он уже знал, что уйдет, – Арсений горько усмехается, он ведь именно из-за этих слов верит в светлое будущее. Верил. Футболка летит к грязным вещам, на стирку. Полностью убравшись в доме, Попов одевается. Старая футболка «всё видел», джинсы, кеды. В карман летит ключ от крыши. Закрывает дверь, поднимается. Дверь на крышу поддается не сразу, но все же открывает проход. Прикрыв скрипящее чудище, мужчина подходит к краю крыши. На одной ее стороне не было половины ограды, сорвало во время грозы месяца три назад, чуть не прибив соседского кота Ваську и его хозяина-алкаша Петра Иваныча. Как тогда ругалась женщина из третьей квартиры, Любовь Андреевна, ей окно чуть не пробило. Вообще в доме, где жил Попов, было много разных интересных кадров. Но ни с кем из них близко мужчина не общался. Бабушки на скамейке постоянно косились то на него, то на Антона. Все таки двое парней, живущих в одной квартире вызывали подозрения. Арсений садится прямо на край, свесив ноги в пустоту. Медленно проходится взглядом по дому напротив. В этой шестнадцатиэтажке живут Позовы. Попов молится всем богам, чтобы друг был занят своими делами и не увидел его. Ему итак вопросов хватает. Он все равно уже все решил для себя. Антон не вернётся, это понятно уже, а без него и жить особо не хочется. Вообще не хочется. — Как же это слабо, – темная макушка опускается, – в кого ты меня превратил, Антон. Он сидит неподвижно пару минут, улыбаясь. Это не улыбка — оскал. В кармане вибрирует телефон, стойко игнорируемый хозяином. Дверь сзади скрипит, но мужчина списывает все на ветер. Встаёт, отходит на пару небольших шагов от края. Выдыхает, делает резкий выпад вперед, полностью готовый сорваться вниз. Жмурится, страшно все таки. Но вместо ощущения полёта ощущается лишь падение. Назад, на спину. И сильные руки на талии, которые и потянули его назад. Арсений резко переворачивается в чужих руках, которые даже после этого не разжимаются, и нависает над тем, кто не дал ему упасть. Глаза невольно расширяются, а из лёгких вышибает воздух. Ему мягко улыбаются, хоть в глазах и читается страх. — Антон?