Прятаться и целоваться

      Каждый день, с тех пор как Кагеяма поступил в старшую школу и подружился с Хинатой, он много времени проводил в доме Хинаты. Там было хорошо и тепло — не так тихо, спокойно, но все же как-то мирно — полная противоположность его собственному дому. Взрывы смеха освещали комнаты и заставляли его расслабляться в мягком кресле, которое младшая сестра Хинаты дразняще называла своим. Бывали моменты, когда Кагеяма мог просто закрыть глаза и заснуть прямо здесь и сейчас, а проснуться через несколько часов с одеялом на плечах и не более чем шепотом: «хорошо спал?» — с нежной заботой о его благополучии.       Это было странно неудобно, но в то же время неотразимо и маняще, как гостеприимно семья Хинаты относилась к нему. Сначала он подумал, что это подозрительно, они даже не знали его, и все же они относились к нему как к члену семьи? Он подозревал уловку, какой-то коварный план, но чем больше мать Хинаты улыбалась ему, и чем больше Нацу цеплялась за него, тем больше он понимал, что это было не что иное, как искреннее принятие и любовь. Они приняли его не только как друга Хинаты, но и как его собственную личность, как своего собственного друга.       И по мере того, как его дружба с Хинатой развивалась, он стал постоянным гостем в доме Хинаты. Для матери Хинаты не было ничего необычного в том, чтобы попросить его помочь по хозяйству, и Кагеяма всегда соглашался, это было самое малое, что он мог сделать, чтобы отплатить ей за доброту, которую она всегда проявляла к нему. Для него тоже не было ничего необычного в том, чтобы играть с Нацу. Она была хорошим ребенком и так не походила на Хинату, что Кагеяма чувствовал, что улыбается каждый раз, когда она делала что-то, чтобы напомнить ему об этом. Она была больше похожа на мать Хинаты, добрая и веселая, но когда злилась — сила, с которой приходилось считаться.       Как в тот раз, когда они ели бутерброды перед телевизором, и Хината разбросал крошки абсолютно везде, Нацу потребовался один взгляд и самая симпатичная надутая губка, которую Кагеяма видел до сих пор, чтобы заставить Хинату сглотнуть и послушно убрать беспорядок. Или в другой раз, когда они тренировали новую быструю в саду, используя бельевую веревку в качестве сетки, и — совершенно случайно — испачкали все белье, когда Хината споткнулся. Глядя со стороны, Нацу разозлилась самым очаровательным образом, топнула ногой и надулась. Но когда эта обида была направлена на тебя… Кагеяма до сих пор помнил затянувшийся стыд, который он испытал, увидев разочарование в глазах восьмилетнего ребенка.       Он никогда не любил детей, небольшой опыт общения с ними оставил ему шрамы на всю жизнь. Но Нацу была исключением. С яркими улыбками, несколькими печеньями тут и там, чуть больше чем объятие в день и несколькими подарками ручной работы — которые Кагеяма надежно хранил в нижнем ящике своего стола — она согрела себе место в его сердце. И в этот момент Кагеяма действительно ни в чем не отказал бы ей, если бы она только попросила.       Поэтому, когда однажды она подбежала к нему, когда они с Хинатой придумывали новые способы использования своих странных способностей, и попросила поиграть в прятки, ему было трудно сказать «нет». Его спасла мать Хинаты, которая попросила сына сбегать к соседке и одолжить немного сахара для печенья. Кивнув другому подростку, Кагеяма встал.       — Иди, — сказал он. — Я поиграю с твоей сестрой, пока ты не вернешься.       Когда рыжая голова скрылась за дверью, он повернулся к Нацу с легкой улыбкой. — Хочешь спрятаться первой?       — Ага! Ищи меня!       И, по-детски хихикнув, она ушла. Кагеяма медленно сосчитал до десяти. Играть с Нацу всегда было весело, она была творческой для своего возраста и так довольна всем, что делала, что Кагеяма с трудом сдерживал улыбку. Они много играли в прятки, это была одна из любимых игр Нацу, поэтому у него не было особых проблем с ее поисками. Неторопливо пройдясь по дому, он проверил все ее лучшие тайники — шкаф под лестницей, свободное место за холодильником, старый шкаф в гостиной и нижнюю часть кровати в ее комнате.       Наконец он вышел в сад и увидел ее, скорчившуюся за стволом большой яблони. Она заметила его одновременно с тем, как он потянулся к ней, но было уже слишком поздно. Он схватил ее и поднял, подбросив в воздух на секунду, а затем поймав снова. Она наполовину пискнула, наполовину хихикнула от удивления, и Кагеяма усмехнулся, увидев, как ее глаза заблестели от радости.       Она быстро обняла его за шею и поцеловала в щеку, слегка покраснев.       — Новое правило, — гордо ответила она на его вопросительный взгляд.       — Конечно, — он улыбнулся, борясь с желанием добродушно закатить глаза, и опустил Нацу.       — Теперь ты будешь прятаться, иди! — она погнала его прочь. — Один… Два… Три…       И они играли. У Кагеямы не было особых проблем с поиском Нацу, но что удивительно, она нашла его еще быстрее, как будто у нее был радар, который указывал ей прямо на него. И каждый раз она требовала поцелуя, потому что «так говорят правила», и у него не было причин не подчиниться. Вскоре он начал делать это автоматически, что вызвало ее самую лучезарную улыбку. «Оно того стоит», — подумал Кагеяма, улыбаясь про себя.       Хината вскоре вернулся, но Нацу так просто не сдалась. Она скулила и умоляла, и Хината, наконец, неохотно согласился сыграть с ними последний раунд. Кагеяма ушел вслед за Нацу, которая, хихикая, сбежала вниз по лестнице и не смог удержаться от удивленного покачивания головой. Он выбрал тайник в старом шкафу в гостиной и стал ждать.       Секунды превратились в минуты, и Кагеяма зевнул, даже не потрудившись прикрыть рот. Было уже поздно, и ему, вероятно, скоро пора возвращаться домой. Он вздохнул. В конце концов, они не нашли никакого нового применения своей быстрой. Они должны, они не могут рассчитывать только на то, что у них есть, это не поможет им сильно, он знал. Он снова зевнул, глаза слегка слезились, когда он услышал мягкие шаги прямо за шкафом.       У него перехватило дыхание, и ему пришлось прикрыть глаза, когда дверь открылась и впустила свет. Сидение в темноте в течение этих нескольких минут сделало его вялым и непривычным к свету. Он по-совиному моргнул и схватил протянутую руку Хинаты, позволив поднять себя. Он вышел из шкафа, наклонился, рассеянно поцеловал Хинату в губы и повернулся, чтобы уйти.       — Что… Что…       Кагеяма в замешательстве обернулся и увидел свекольно-красного Хинату, борющегося за слова, и в этот момент он понял. С нарастающей паникой, горло и желудок сжались, и дикий румянец появился на его собственном лице, он понял. Он только что поцеловал Хинату. Он поцеловал Хинату в губы. Он бы сгорел от стыда прямо здесь и сейчас, если бы не был в таком шоке. Он мог бы не думать о том, что он поцеловал Хинату, но тот факт, что он поцеловал Хинату и на самом деле не возражал против этого, было причиной того, что у него перехватило дыхание.       Кагеяма подавил шок, пристально глядя на другого подростка и готовясь к худшему. Паника, крики, споры, черт возьми, он даже был готов к кулачному бою. И все же, глядя на розовое лицо Хинаты, он странно успокоился. Он заметил, как ясность прояснила его сознание, словно холодное полотенце коснулось лихорадочного лба. Не позволяя себе больше думать о своих чувствах, он выбрал самый простой выход из этой передряги.       — Такие правила, — сказал он с совершенно пустым выражением лица, которое он сделал в тот момент с большим трудом. — Не я их придумал.       Он почувствовал, как горит его шея, когда вспомнил, что произошло несколько секунд назад, и изо всех сил старался не покраснеть. Это тоже было хорошо, потому что Хината только таращился на него, открывая и закрывая рот, совершенно безмолвный.       — Спроси Нацу, если не веришь мне, — Кагеяма небрежно пожал плечами, повернулся и пошел прочь.       Сердце бешено колотилось в груди, он с трудом сглотнул. Это была просто ошибка, он ошибся, вот и все. Он целовал Нацу так много, что автоматически поцеловал и Хинату. Глупая, глупая ошибка. Неосторожный, он должен быть более осторожным. Это была просто невинная, честная ошибка. Ничего больше. Кагеяма почувствовал, как румянец заливает его щеки. Он поцеловал Хинату, и ему это понравилось. О боже.       «Я больше никогда не буду играть в прятки», — подумал он со стальной решимостью. Никогда.