Мужики не плачут

Геркулес Хансен прошёлся по комнате и в стотысячный раз протёр все видимые поверхности влажной губкой, после чего распылил в воздухе мятный спрей. «Сын бы оценил», - решил Хансен. Чак всегда был чистюлей, и, чего уж там говорить, перфекционистом. Больше старшему Хансену на Шаттердоуме развлекаться было нечем; Тендо поехал отчитываться перед мировым правительством, а доки наполовину опустели. Большая часть персонала обреталась в городе. В Гонконге уже несколько дней гремел карнавал со всеми атрибутами: бумажными драконами, флагами, серпантином, маскарадом. Местные поп-звёзды драли глотку с огромной сцены и днём и ночью. Хансен даже узрел по телевизору счастливые физиономии Рэйли и Мако. Отметил про себя их телегеничность. В той же передаче показали, как местный контингент благодарных гражданских умудрился украсить несколько домов изображениями Бродяги и Страйкера Эврики во весь фасад. Герк же сказался больным, и уже третий или четвёртый день (он не помнил точно) не покидал свой отсек. Хотя самочувствие как раз не подводило: рука себя превосходно чувствовала и без повязки. Прославленный пилот драил своё жилое пространство, ностальгируя по старым добрым дням в австралийских ВВС. Майор Бёрк, старый хрыч, гонял всех летёх нещадно, приучая их, двадцатитрёхлетних салаг, к дисциплине. Количество нагоняев на душу населения всегда зашкаливало. Геркулеса парни прозвали Счастливчиком, потому что «залетал» пилот на удивление редко, как в быту, так и на службе. Может, поэтому Геркулес до сих пор жив? Он самый старший из всех, кто когда-либо дрифтовал внутри восьмидесятиметрового робота. И на его счету самый богатый послужной список. - А ещё у меня самая голодная собака, - усмехнулся Герк. Макс съежился на аккуратно заправленной койке Чака и неподвижно лежал там часами. Геркулес пытался соблазнить пса и консервами, и вяленой свининой, и его любимыми сушёными потрохами, но бульдог не реагировал. За всё это время он два раза слез вниз полакать воды. - Эээй, так не годится, ты же у нас тяжеловес! Макс приподнял свою морщинистую морду и заскулил - сначала тихо, потом громче и отрывистей, а затем и вовсе завыл, как волк в лунную ночь. Хансен присел рядом с ним, сочувственно потрепал шерстяные складки его забавной мордахи, погладил уши и мокрый нос. Геркулес смотрел на своего пса, и ни одна мышца не шевелилась на лице заслуженного героя. Он водил своими светло-голубыми, как северное небо, абсолютно сухими глазами под аккомпанемент нескончаемого собачьего воя, и сглатывал огромный, сухой, царапающий ком в горле. - Ну что же ты раскис, браток. Терпи. Бульдог заскулил на полтона тише. - Ты же мужик, Макс. А мужики не плачут. Никогда.