baby rat

Солнечные лучи пробиваются сквозь плотную льняную ткань штор. За окном вовсю щебечут птицы. Их пение проникает в комнату вслед за утром, все больше набирающим обороты. Чонгук уже минут пятнадцать рассматривает парня, что так плотно прижался к его боку. Он не отказывает себе в соблазне легко прикасаться к нему: плавно проводить пальцами по округлым ушкам на затылке, поочередно почесывая их; гладить по голове, иногда зарываясь пятерней в белоснежную копну шелковистых волос. Ведь у него такой прекрасный мальчик: нежный, хрупкий, с чуть ли не светящейся изнутри фарфоровой кожей. Ушки Мина иногда подрагивают, а длинный хвост обвивает ногу Чона. Рука, что до этого увлечённо поглаживала голову, плавно опускается ниже. Чонгук ведет ей по обнажённой шее, пересчитывает кончиками пальцев позвонки, а позже, полностью опускаясь уже на спину и ведя ладонью по ней, собирает волны мурашек парня, который пока так и не проснулся. Юноша рассматривает следы своих деяний этой ночью: шея, плечи, спина, бедра, а кое-где и на округлостях виднеются наливающиеся алым следы, что так ярко контрастируют с белоснежной кожей. Ночью Чонгук был ненасытен. Ему всегда его мало. Он медленно опускается ещё ниже, поглаживает основание хвоста, и, завершая свой путь, останавливается на оголенной ягодице, не сильно сжимая её. Чонгуку плохо. Очень плохо. Половинка чуть ли не полностью умещается в его широкую ладонь. Какой же Юнги маленький. Видимо, всё-таки почувствовав прикосновения, крысенок ворочается, затем немного приподнимается, чтобы перекинуть свои конечности на Чона. Юнги укладывает подбородок и смотрит сонными глазами на парня. Тот не может сдержать улыбки, полностью затаскивая его на себя, принимая полулежащее положение и устраивая между своих коленей. Мин мягкий, а Чону ничего не может доставить того удовольствия, что прикосновения к его тельцу. Светловолосый поддается вперед к рукам, когда те начинают оглаживать его скулы, щеки. Чонгук чуть подтягивает его к себе выше, продолжая ласкать пальцами лицо, но добавляя свои губы. Он покрывает лицо россыпью мягких поцелуев, задерживается на губах, поочерёдно покусывая их, лижется в уголки, после глубоко целуя. Чонгук крепче прижимает его к себе за талию, да так, будто хочет слиться с ним, срастись. Одной ладонью спускаясь ниже и ниже, начинает массировать хвост, под конец чуть сжимая. — Ну я же просил тебя — не трогай его! — бурчит, хмуря бровки Юнги. — Просил, но я так и не понял. Не трогать потому, что это твоя эрогенная зона или потому, что тебе это не нравится? — лукаво уточняет парень. — И то, и другое! На это Чонгук лишь смеётся, сжимая ягодицы, одной рукой проникая меж половинок. Реакция следует незамедлительно, проявляясь в моментально учащенном дыхании. — Опять? Тебе всегда мало? — изумленно выгибает бровь крысенок, неосознанно начиная тереться о тело под собой. — А тебя бывает много, малыш? — после сказанного тут же припадает губами к основанию шеи, двигается выше к линии челюсти, обновляя метки оставленные этой ночью. Юнги приподнимается и пересаживается Чону на живот, снимает резинку, удерживающую чёрные как смоль волосы в хвосте, и зарывается в них пальцами. Смотрит в глаза, хитро прищурившись и растягивая губы в полуулыбке. Чонгук подхватывает парня резко, но очень мягко укладывая спиной на кровать. Он знает, что его малыш не терпит грубости, и сам не позволит её себе. С этой же крохой только так и надо: мягко и нежно. Темноволосый утыкается носом в щеку, затем, передвигаясь к губам, проникает языком меж губ, что тут же пропускают его внутрь, и начинает систематически мокро вылизывать. Не дав соскользнуть ни капли их смешивающихся слюней, всасывает язык Мина, сталкивая его со своим, и просто упивается эмоциями, когда чувствует, что ему отвечают с не меньшим напором. Оторвавшись от губ, Чонгук скользит ниже. Выдыхает горячий воздух на твердеющие соски, лижет один из них. Прокладывает поцелуями дорожку, ведущую вниз к самому сокровенному. Чонгук разводит его колени в стороны и лицом опускается ниже, чтобы широким мазком языка провести от основания до головки члена, которую, отдельно обхватив губами, посасывает. Юнги откидывает голову назад, а с его губ срывается негромкий протяжный стон. Они любят именно так. Чтобы всё искренне, без криков, будто кого-то режут, а только друг для друга. Ловя каждый вдох и выдох, стон, чувствуя чужую дрожь. Когда они вместе, все рецепторы и чувствительность достигают апогея удовольствия. Вместе, тело к телу, нежно. Чон с ума сходит, его малыш так бурно на него реагирует. Жмурит глаза, ручками то сжимая, то поглаживая его волосы. Его попискивания просто лучшая услада для ушей, он хотел бы слушать эти звуки вечно. Чону до пятен хочется сжимать его тело, ощущать тепло бархатной кожи, будто из хрупкого фарфора отлитой. А миновы ушки, что за прелесть? К ним так и хочется приникнуть, покусывать, почесать за ними, прикасаясь к белоснежным волосам, поражающими своей мягкостью. Темноволосый отрывается от вылизывания своей крохи и, заваливаясь на спину, снова усаживает сверху парня. Тот в свою очередь заводит руку за спину, охватывает ею эрегированный член, из которого обильно сочиться смазка, и плавными движениями принимается водить вверх-вниз, иногда замедляясь и немного сжимая. — Начнём? — улыбается Чонгук. — Или, скорее, продолжим, крысенок? — Думаю, продолжим, — смеётся в ответ Юнги. — Ещё не заканчивали. Мин двигается по его животу ниже, рукой подставляет член парня к своему отверстию и, с лёгкостью его принимая, медленно опускается до конца. Удобно усаживается, немного подвигавшись из стороны в сторону, приступает к движениям. Чонгук теряется в своих ощущениях, чувствуя как орган погружается в горячее нутро по самое основание. С губ срывается рваный выдох. Он никогда не привыкнет, нет. Тело, что сейчас на нём, поистине прекрасно, он жадно руками по нему блуждает, никак не насытится. Чонгуку безумно сильно хочется угодить своему мальчику. Сделать так, чтобы он плакал от того, насколько ему хорошо. Юнги кажется ему таким крохотным. Он переплетает с ним пальцы, такие аккуратные, красивые, музыкальные. Чон подносит их соединённые ладони к своему лицу и поочерёдно целует чужие костяшки, затем фаланги, лижет кончики пальцев, несколько обхватывая губами. Они проходят в глубину рта, пока он жадно заглатывает их. Юнги протяжно стонет, чуть надавливая подушечками пальцев на чужой язык, аккуратно проводит острыми короткими коготками по нему, вытаскивает и собирает слюну, после облизывая свои пальцы. Чонгук не выдерживает. Вот совсем. Он подхватывает парня, снимает с себя, после возвращая в исходное положение под ним. Он раздвигает чужие колени, удобно устраиваясь между ними. Принимается языком ласкать шею по всей длине, поднимаясь выше и выше, находя губы Юнги. Когда их языки сливаются в совместном танце, Чон плавно проникает внутрь, двигаясь уже самостоятельно. Юнги прикрывает глаза, брови к переносице сводит, тихонько поскуливая и подставляясь под губы своего парня, покрывающее всё лицо лёгкими, почти невесомыми касаниями. Его прошибает дрожью, когда Чонгук, отыскав заветную точку, продолжает двигаться под тем углом, сам, кажется, уже готовый откинуться. Через несколько минут Юнги чувствует, как достигает своего пика, начиная утопать в чувствах. Ушки плотно прижимаются к голове, пока хвост обвивает ногу Чонгука, а сам начинает вылизывать и клеймить шею Чона, покусывая и зализывая, оставляя засосы. У Юнги перед глазами фейерверками рассыпаются искры, низ живота приятно сводит, по нему же стекает белесая жидкость. Он чувствует вес Чонгука, что практически лежит на нём, как сперма мажется между их телами, как, сделав ещё несколько толчков, Чон кончает вслед за ним и обмякает, удерживая свой вес на локтях над ним. Чонгук носом водит по виску, поднимается выше, покусывая ушки и кончиками пальцев почесывая за ними, чувствуя мурашки чужого тела, и как это самое тело тянется к рукам, подставляется под ласковые касания. — Люблю тебя, — куда-то в шею шепчет ему Мин. — Очень сильно. — Я тоже, малыш, — брюнет чмокает его в затылок. — Даже ещё сильнее. Чон, ощутив слабый щипок на боку, заливисто смеётся, после чего вновь переворачивается, укладывая парня на себя и крепко обнимая. Кажется, сегодня, кроме душа, они никуда и не встанут.