Vous les hommes vous êtes tous les mêmes

Он полз, буквально отхаркивая огромными сгустками свои внутренности. Силы идти (а точнее еле передвигать ноги) кончились ещё в лифте, когда очередной приступ болезненного кашля снова подкосил Рюноске. Он продолжал двигаться по направлению к одной известной ему двери данной многоэтажки.          Ну кто ж знал, что его порежут всего в квартале от дома Чуи-сана?          Свалившись на кафельный пол, он начал стучать ладонью по железной двери коллеги.          Послышались чьи-то шаги, хотя Чуе проломить дверь и снести всё к чертям, но, видимо, не сегодня...         Дверь с грохотом распахнулась. На пороге стоял рыжий эспер в домашних штанах и рубашке, застегнутой наспех на две пуговицы всего.         Бледная рука Акутагавы бессильно упала на холодный пол, в ушах стоял почти что набат, вопросы из ряда Что за хуйня? Кто это тебя так? слышались не так отчетливо.         Он чувствует лишь чужие руки у себя на талии, ощущает, как его осторожно усаживают на диван. Пиздец покрывалу. - У тебя вся рубашка в крови, - констатирует Накахара, осторожно касаясь изрезанного и окровавленного шелка. - Помочь раздеться?        Звучало, возможно, не так, как должно было. Но какая разница, если сейчас этот парень сидит перед ним, истекая кровью.        Получив в ответ лишь короткий кивок головой, Чуя осторожно снимает с парня рюшчатую рубашку, отбрасывает в сторону. Так, рана не очень серьезная. Жить будет...         Он маленькими каплями льет перекись на багровые разводы, слышит в ответ шипение. И жидкости, и Акутагавы. - Терпи, - звучит, как приказ. И брюнету не остается ничего другого, кроме как подчиниться. Но боль невыносима, и, устало опрокинув голову на спинку дивана, он отключается...        Два часа спустя, открыв глаза, он видит аккуратную перевязь у себя на боку. Болит ещё, но уже терпимо. - Как себя чувствуешь? - Чуя стоит, оперевшись рукой о дверной косяк. - Нормально, - Рюноске откровенно не знает, что дальше делать. Оставаться здесь больше нельзя, он в конце концов заявился вот так, без приглашения, к старшему по званию. Что он про него подумает?        Брюнет собирается уже вставать с дивана, но резкая боль в боку заставляет его снова упасть обратно. - Вообще, я, конечно, не советую тебе вставать...          Рыжий в два шага оказывается прямо перед ним, тянется длинными пальцами к бинту. Акутагава лишь в тот момент понимает, что всё ещё сидит без верхней одежды, хватает эспера за запястье. Чуя смотрит ему прямо в глаза, читая, считывая все эмоции младшего мафиози. - Я просто посмотрю, - чеканит он каждое слово. Но брюнет не отпускает. - Слушай, я мог бы тебя оставить там на пороге. Поэтому, дай мне посмотреть на твою ебаную рану, пока я сам тебя не убил, - звучало уже серьезней. Акутагава отпускает тонкие запястья мужчины, вызывая на его лице эту довольную ухмылку.          Чуя ведёт двумя пальцами от груди вплоть до перевязи, слегка надавливает. Рюноске на диване ерзает, пытается приподняться. - Больно? - почти шепчет. - Да, - стонет обладатель Расемона. Накахара улыбается, его это чем-то забавляет, убирает пальцы. - Интересно получается. Ты почти каждый день причиняешь боль другим, вырезая людей одного за другим... Но стонешь от боли, когда я всего лишь трогаю твою рану... - Я чувствую боль каждый день... Вам не понять, Чуя-сан...        Накахара устало садится в кресло напротив, зарываясь рукой в огненные пряди. - Всё-таки, ты правильно сделал, что пришел ко мне сегодня ночью...         А действительно. Кто бы ему ещё помог? Уж точно не Дазай.         Дазай Осаму. Одно лишь это имя вызывало внутри рыжего бурю эмоций. Исключительно отрицательных. Почему, интересно, он вспоминает о нём даже когда смотрит на этого мальчишку, помирающего от серьезной болезни? - Где моя рубашка? - осипшим голосом спрашивает брюнет.          Чуя усмехается. Неужели, это единственное, что его сейчас волнует? - Её пришлось выбросить, ткань хорошенько изрезали вдоль и поперек...          Акутагава сжимает зубы до боли. - Боже, только давай без истерик, - Накахара подходит к своему шкафу, долго ворошится, вытаскивает износившийся белый свитер, бросает в эспера. - Оденешься в это...        Рюноске неспеша натягивает свитер на себя. Больно. Жутко.          Выглядит нелепо. Неестественно бледная кожа и свитер этот растянутый. Да что за день такой? Сначала тройка придурков на полоски изрежут, потом твою рубашку выбрасывают. Но поблагодарить коллегу стоило. Он мог бы спокойно бросить Рюноске умирать, но Чуя не оставил...          И это странно, наверное?          Но где-то мысленно Акутагава обводит имя Накахары красным цветом. Держаться близко можно.           Добавляет ремарку Но на допустимом расстоянии. - Ты, кстати, можешь выговориться уже, - Чуя всё ещё стоит возле шкафа, не решаясь на него взглянуть. - Что? - Ну я же вижу, что ты в себе всё держишь. Раз уж обстоятельства сложились именно подобным образом, то почему бы тебе не рассказать мне обо всём?          Идея, вообще-то, хорошая. Посидеть с кем-то, высказаться по поводу своего существования в Мафии. Чуя слушает. Молча, сверля взглядом, изредка задавая вопросы, не говоря фразы из ряда я тебя понимаю, всё будет хорошо... Нет, Чуя-сан, не понимаете. И хорошо уже никогда не будет. - Можно дать тебе совет? - спрашивает внезапно Накахара. Ответом служит короткий кивок головой. - Можешь приходить, дверь всегда открыта... - Зачем? - нет, а, действительно, зачем? - Мне понравилось тебя слушать. Ты... - рыжий задумывается на секунду, бегает взглядом по полу. - Интересный... Интересный... Какое странное слово. Оно прозвучало из уст мафиози в виде комплимента, по сути таковым не являясь. Интересный. Хорошо это или плохо? Акутагава уходит уже под утро. Держась за ноющий бок, он заходит к себе домой, валясь с ног. Ну и ночка... В квартире пусто. Гин ещё нет, на задании, видимо. Акутагава думает. Он размышляет. Размышляет обо всех. Дазай-злой, жестокий, Дазай его не любит. Чуя-добрый? Добрый. Это понятие настолько эфемерно, что, в принципе, применимо ко всем людям. Он, Рюноске тоже добрый, в каком-то смысле. Чуя не добрый. Чуе просто можно доверять. Как это можно было понять всего-то за одну ночь? Можно, если этот мужчина корпел над твоим телом почти всю ночь, разговаривал, слушал. Рюноске слишком долго смотрел в глаза Накахары, чтобы хоть как-то сопротивляться. Это всё его демоны. Они гораздо сильнее Расёмона, в этом и проблема. А проблема ли? Пёс Портовой Мафии снимает с себя свитер коллеги, подносит к носу, втягивает этот тягучий аромат. Божественно. Чуе стоило лишь намекнуть на возможность встречи, и Акутагава придет. И снова железная дверь открывается. И снова радужка заинтересованных глаз блестит демоническими огоньками. Акутагава молча протягивает ему свою руку, позволяя затянуть себя в пространство комнаты, грубо впечатать в стеллаж с книгами. Рюноске опускает бледные ладони на его плечи. Чуя ниже. Да и похуй, как-то. Брюнет тыкается в его губы своими, ища ответа. Да, Чуя, пожалуйста, вы же тоже это почувствовали... Рыжий его целует напористо, не давая шанса на сопротивление. А нужно сопротивляться? Это слишком опьяняюще, слишком прекрасно. Делать это с ним, как особый вид прекрасного. Особенно, когда в определенный момент вся мебель в комнате начинала беспорядочно парить из-за способности рыжего. Трахаться с Чуей в воздухе станет его сладостным сном. Акутагава жадно впивается в его шею зубками, целует сразу же. - Ты очень красивый, - почти шепчет Чуя, покрывая висок и ухо эспера короткими поцелуями. И Рюноске бессильно падает в этот омут с головой, не желая уже сопротивляться. На утро Чуя снова заварит ему чай, без сахара, зеленый. Себе нальет в большую чашку вязкую жидкость-кофе по-турецки. Накахара снова будет молча смотреть, как коллега одевается, коллеблется у двери. - Можно к вам ещё прийти? Конечно, можно.