…и время всякой вещи под небом

В тишайшем на первый взгляд Ватикане пахло ладаном и миртом, слишком сильно, почти тревожно. Может, из-за дождевых облаков, плотной пеленой накрывших весь Вечный город, стоило Лео прилететь. Ему эти облака напомнили неизменный туманный купол над другим городом, что на краю бездны. Да так сильно, что улыбку пришлось стирать ладонью, потому что стюардесса у трапа испуганно окликнула его по-итальянски: «Синьор?..» Сейчас сквозь облака изредка пробивался солнечный свет — золотым сияющим потоком из тонких, как струны, лучей, и тёплая земля римских холмов после ливня курилась белой дымкой, и отмытые от пыли листья вечнозелёного кустарника под открытыми окнами кабинета во влажном воздухе источали просто одурманивающий аромат, от которого кружилась голова и хотелось покрепче ухватиться за край подоконника, чтобы удержаться на ногах. Лео постоял немного, наслаждаясь яркими настоящими красками после всегдашних солнцезащитных очков, — и заставил себя разжать пальцы, отпустить. — Что, постарел? — усмехнулся за его спиной Абрамс. Ладаном как раз пахло от него. Ладаном — и ещё, едва заметно, виски из маленькой серебряной фляжки во внутреннем кармане видавшего виды макинтоша. Так случается изредка: некоторые вещи не меняются. Постарел?.. Совсем нет, хотел откликнуться Лео, чуть покривив душой: сколько лет прошло с их первой встречи, — но вовремя обернулся и по одной ухмылке всё понял. Абрамс говорил не про себя. Вместо ответа Лео пожал плечами. Иногда казалось, что ему тысяча лет, иногда — что ему вчера исполнилось девятнадцать. Во времени он почти потерялся, а если бы не календарь и не заметки в айфоне, бумажные стикеры в ежедневнике и на рабочем столе в главном штабе Либры, голографические дашборды и древние доски, исчерканные маркерами, «летучки», диктофонные записи о самом важном — давно упустил бы и саму последовательность событий. У всех ли носителей Глаз Бога такое случается — спросить было некого. И в собранных за тринадцать лет записях об известных случаях удачной имплантации Глаз про это не было ни слова. Никто из тех, с кем Лео делил судьбу — бремя, проклятие… дар, — не оставил ни дневников с личными впечатлениями, ни хотя бы разрозненных заметок на полях книг из личной библиотеки; они просто смотрели — и всё. Всегда были только воспоминания посторонних. «А ты — почему не запишешь, Леонардо Уотч?» — спросил его как-то Магра де Грана, наблюдавший за очередным осмотром в госпитале Брэдбери. Я пытаюсь, собирался ответить Лео. Я всё ещё пытаюсь. Абрамс сам разлил по изящным фарфоровым чашкам чай, принесённый расторопным послушником; парень едва не растянулся на пороге кабинета, удержавшись на ногах с помощью какого-то почти акробатического этюда, со звоном посуды грохнул поднос на стол и поспешил обратно бегом, подобрав полы одеяния и пригнувшись. Лео почему-то пришло в голову совершенно нелепое: на кухне наверняка бросали жребий — кто в этот раз понесёт Блицу Т. Абрамсу чай. Немного подумав, Абрамс вытащил из-за пазухи фляжку и плеснул в обе чашки виски. Но Лео благоразумно не стал даже прикасаться к своей: или чай разольётся будто сам по себе, или ручка треснет и отвалится, когда он за неё возьмётся, или чашка лопнет прямо у него в руках. В лучшем случае оказавшийся слишком горячим чай обварит ему язык, а потом… «Некроз! Гангрена! Идиотская смерть, лобкоголовый!» — пугал его Запп Ренфро, когда много лет назад Лео обжёгся утренним кофе: торопился доесть свой подхваченный на бегу завтрак, пока не отобрали и не начали дразниться. Помнится, подавившись и получив пару-тройку смачных хлопков по спине, которые ну вот вообще не помогли, он подумал ещё, что на Заппа наверняка сильно повлияло постоянное общение с докторами Брэдбери и медиками госпиталя Святого Араниада: у кого ещё он мог набраться таких слов? Рядом с Заппом до сих пор нельзя было оставить без присмотра пакет с фастфудом или подставку с кофе навынос — вот уж на ком годы не сказались. Внутри, не снаружи. Снаружи… да взять хотя бы руки сплошь в шрамах, до самых локтей. «Главное, лобкоголовый, что пальцы целы, — сказал Запп, после того как отошёл от наркоза и выслушал от девочки-копии Люсианы Эстевес объяснение про раздробленные кости, спицы, винты и долгую реабилитацию. — Переломай тот упырь пальцы — и мне была бы пизда. А так — переживу, не в первый раз». Шею у него тоже расчертили шрамы, змеями уползающие под воротник куртки. И… и к остальному Лео просто не присматривался. Абрамс, взявшийся за свою чашку, сдержанно погрустнел, словно мысли его читал. У Лео дрогнуло сердце: а ведь он взаправду постарел — сильнее, чем готов признать. И ослепительно-синий взгляд с насмешливой искоркой был тем же, что раньше, и по-прежнему лихо выглядела всегдашняя небритость, и осанка оставалась всё такой же уверенной, и седины в чёрных волосах оказалось куда меньше, чем должно быть, но неснимаемое проклятье Кровавого Рода уже не так злобно бросалось на оказавшихся рядом, и Абрамс не мог этого не замечать. Рано или поздно удача начнёт его подводить. Пропускать удары. Лео уже видит. — Когда обратно? — Абрамс попробовал чай и отставил чашку. — Буду завтра, — Лео моргнул, отбрасывая, загоняя в самую глубь подсознания подкравшееся вдруг дурное видение. — Вечером у меня самолёт. Он заберёт из Archivum Apostolicum [1] заранее заказанную копию записей монаха-бенедиктинца, жившего в одно время с известным носителем Глаз Бога, добрых четыреста лет назад, — и сразу же обратно, в Новый Иерусалим, домой. Нельзя надолго оставлять этот город. — Теперь ты слишком пристально смотришь, — проговорил Абрамс, глядя в сторону и как будто даже укоризненно. Лео снова пожал плечами и чуть опустил веки, обратив внимание, что по фарфору на подносе скользят синие блики — неприятно яркие. Заметные — сработала привычка не светить Глазами. Он промолчал в ответ. Здесь нечего было обсуждать, не о чем спорить: он использовал Глаза Бога так, как ему советовали — сам Абрамс и советовал, лет десять тому назад; но напоминать об этом Лео не стал. Сейчас он лучше понимал Стивена Старфейса. Я делаю то, что нужно, мог бы сказать Лео. Я просто делаю. Это не означало, что он рвался в Новый Иерусалим как одержимый — или словно его к этому городу привязал слишком короткий поводок со строгим шипастым ошейником, начинающим душить, стоило только отойти подальше. Совсем нет. Не было ни поводка, ни одержимости. Было что-то другое. И это не означало, что ему не хотелось бы задержаться в Риме: прогуляться по весенним ватиканским садам, подняться на купол Святого Петра в бело-розовом рассветном полумраке, пешком преодолев все ступени, ровным счётом пятьсот пятьдесят одну, постоять под высокими, светлыми и золотыми, сводами базилики Санта-Мария-Маджоре, задумавшись о красоте и Боге, пройтись по сувенирным лавкам Ватикана, проникнуться атмосферой этого старого города, представить, что здесь можно было бы остаться — на день, на год, навсегда. Но в его жизни уже был Новый Иерусалим — вечно изменчивый. Был Новый Иерусалим — никогда не меняющийся. Город, который как первая любовь — на самом деле не забывается. Город, который тоже по-своему любил Лео — не убил же его до сих пор. Абрамс осторожно отпил чаю, и Лео смутился, поймав его взгляд поверх чашки: он опять смотрел так, будто читал мысли и всё-всё понимал. Время идёт, попытался бы признаться Лео. Я этого не чувствую, но оно идёт. — Я мог бы забрать письма, если хотите, — вместо этого сказал он. «То, что нельзя доверить электронной почте, телефону, видеосвязи. Оно всегда было и всегда будет, вы же знаете». — Всё равно лечу обратно почти с пустыми руками, — добавил он. — Только для Мишеллы взял духи из ватиканской аптеки. Её с Тоби близняшкам такое дарить пока рановато — а плюшевых медведей или котов можно купить и в Штатах. Абрамс глубоко вдохнул и ответил: — Конечно, Лео. Как там Клаус и все остальные? «Жив. Живы. Пока». — Все в порядке, — достаточно коротко и ясно. — Передавай им привет. Где-то через месяц, после того как закончу здесь дела, думаю побывать у вас, в Адском Уделе, давно не виделись. «Ты поймёшь меня правильно». Лео дёрнул головой и ослабил узел галстука, который вдруг начал сдавливать горло. Чай так и остыл нетронутым. Блиц Т. Абрамс не стал провожать его до аэропорта. В Ньюарке, как обычно, было ветрено, а в этот день — ещё и пасмурно: сказывалась близость туманной бездны. Сквозь тонкую пелену туч просачивался блёклый свет, оставляя на лицах прилетевших и встречающих какой-то странный отпечаток будто бы нездешнего сияния. Лео прищурился под своими «авиаторами», скользнув взглядом по толпе: вроде бы чисто, ничего и никого подозрительного; багажа у него не было, только ручная кладь — кейс с двойным дном, не прикованный к запястью, как у Абрамса, конечно, но тоже неплохо защищённый от попыток украсть. В Новый Иерусалим Лео попал почти без приключений. На мосту через барьер сегодня было очень мало автомобилей, и стражи, похоже, заскучали: провожали каждое авто настолько пристальными взглядами, что нестерпимо захотелось отвести им глаза. Лео вздохнул с облегчением, когда граница осталась позади, а желание использовать Глаза Бога утихло, будто его и не было. Он задумался, просчитывая вероятности. Как добраться до штаба Либры? Взять такси? Купить билет на автобус? Спуститься в метро?.. Настойчивый ветер обогнал его, прозрачными пальцами перебрал волосы, коснулся лица, будто прижался прохладной от весеннего воздуха щекой: «Здравствуй. Хорошо, что ты вернулся. Я ждала. Я скучала». И он улыбнулся ветру, краем глаза заметив, как среди прохожих мелькнул кое-кто очень знакомый: светлые волосы, выцветшая бейсболка, серая толстовка. Цепкий взгляд на бледном лице — контакт на доли секунды. Не только она ждала его возвращения. «Метро», — решил Лео. Если внимательно смотреть по сторонам, можно будет увидеть немало интересного — найдётся что обсудить вечером со Стивеном. За чашкой фирменного травяного чая от Гилберта. «Узнаю, что ты заливаешь в кофе энергетики или просто пьёшь больше трёх чашек в день, — нежнейшим голосом предупредила Люсиана Эстевес, когда Стивен оказался на больничной койке, — скажу Чейн остановить тебе сердце, раз оно всё равно не нужно». Стивен тогда усмехнулся, но без особой уверенности: она сказала не «если», а «когда», выходило, что с Чейн они всё-таки уже сговорились. …поразительные женщины. Лео остановился ненадолго у перекрёстка и достал айфон: за те пару дней, что его не было, могло измениться многое, не хотелось бы попасть на ветку с выживаемостью в десять процентов. — …Эй, сэр, вы турист? Экскурсия по городу — за двадцатку! Лео вздохнул — ещё даже не обернувшись на голос. К нему никогда и ни в одном городе Земли не привязывались уличные торговцы, гиды, попрошайки всех мастей: Глаза Бога могут быть очень полезны, если применять их аккуратно — переключать внимание или, как в этом городе, слегка сгущать за своей спиной туман, на автомате, даже не глядя. Он всё же обернулся — проверить, нет ли опасности. Оказалось — никакой. Разве что парень сумел замаскироваться так, чтобы обмануть Глаза Бога. Парень как парень, тощий, темноволосый, лет пятнадцати, видно, что местный, но переехал совсем недавно, месяц-другой назад — иначе не ошибся бы с выбором «жертвы»: все, кто прожил в Новом Иерусалиме дольше трёх месяцев и выжил, с первого взгляда отличают здешних от чужаков. Джинсы, футболка с Человеком-Пауком, разваливающиеся кроссовки с цветными шнурками — в правом красные, в левом синие. Под мышкой — обклеенный стикерами ховерборд: с тех пор, как три года назад одна новоиерусалимская корпорация выпустила их на рынок, увидеть подростка на скейте стало почти невозможно, а толчея на городских тротуарах, и раньше невыносимая, вылезла за все возможные рамки. — Всего двадцатка, — повторил парень, заметив, что на него обратили внимание. — Выгоднее ни у кого не найдёте, клянусь. Взял бы дороже, да деньжата нужны, починить мою игрушку. Он потряс ховербордом. Лео снова вздохнул. Больше всего на свете ему хотелось скорее попасть в штаб: избавиться наконец от надоевшего галстука, расстегнуть пиджак, закатать рукава рубашки, ограбить кофемашину на пару чашек двойного эспрессо, обложиться купленными по дороге свежими газетами, парой планшетов, айфоном, засидеться глубоко за полночь, изучая последние новости: и те, о которых пишут, и те, о которых не написали. А вместо этого — вот. Надо было поймать такси. Лео на пару секунд прикрыл глаза. Достал бумажник и протянул парню две бумажки по десять зеро: — И что ты можешь показать? Тот сунул деньги в задний карман джинсов — точно живёт в Новом Иерусалиме недавно, убедился Лео — и сразу оживился, обогнал и зашагал впереди: — Как насчёт станции метро Иггдрашиад — конечной у самого Великого Ничто? Или знаменитой арены с подпольными боями? Или садов с мемориалом Великого Краха? Или самого известного городского госпиталя? Ещё вы можете увидеть мемориал, посвящённый тысяче двадцати жертвам Первой войны с вампирами… — Тысяче трёмстам двадцати, — машинально поправил Лео. — Что?! Они резко остановились. Парень развернулся, приоткрыв рот. «…попался». — Мемориал посвящён тысяче трёмстам двадцати жертвам, — сдавшись, медленно проговорил Лео, выделяя каждое слово. — И это была Вторая война с вампирами. Не Первая, не перепутай в следующий раз. «Не все в этом городе отреагируют так спокойно». В Новом Иерусалиме было несколько мест, которые Лео старался по возможности избегать, выбирая маршруты, — исключительно из чувства самосохранения. Майский — как его ещё называли — мемориал относился к таким местам. Его установили девять лет назад на месте самых ожесточённых схваток с Кровавым Родом, и Лео, оказавшись рядом, против воли и желания постоянно проваливался в прошлое, в чёрно-красную мешанину без рассвета и надежды, к стонущим теням и мертвецам, хватающим его за руки. После тех дней в мае многим было бы что рассказать этому парню. Стивен на смену погоды осенью и зимой бледнел, начиная отчаянно и безуспешно скрывать, что правое колено у него сгибается с трудом. Клауса фон Райнхерца удержало на этом свете чудо — и чудо звали Люсианой Эстевес, но никто и никогда не спрашивал, чем она заплатила. Дэниэлу Лоу Вторая война стоила левого глаза и всех подчинённых — он прикрыл пустую глазницу чёрной повязкой, начал зачёсывать волосы назад и перестал запоминать имена тех, кто с ним работает. Зед О’Брайен, едва выйдя из госпиталя, женился. Сам Лео наконец-то прислушался к мудрому совету Блица Т. Абрамса. «Глаза Бога — просто инструмент; используй его с умом — но используй». — Ты можешь нажить неприятности, если будешь и дальше так легкомысленно относиться к важным для жителей города событиям, — очень спокойно сказал Лео. Парень выдохнул сквозь стиснутые зубы. — Вы меня обманули, — обиженно проговорил он, ковырнув асфальт побитым носком кроссовка. — Я?.. — Сказали, вы турист, — парень поднял голову и уставился исподлобья: — Что, весело было? — Но я не говорил, — попробовал объяснить ему Лео. — Ага, не говорили, как же!.. — отмахнулся тот — и осёкся, видимо, сообразил. — Ты спросил: турист ли я. — …и вы не ответили, а дали мне двадцатку, — пробормотал парень. Уныло протянул: — Чёрт… Обидно-то как, — и полез в карман. — Вот ваши деньги, забирайте. Надо уже найти нормальную работу, правильно мама говорит. — Оставь себе, — Лео выставил раскрытую ладонь. — Как тебя зовут? — Джас, — парень чуть замялся. — Джастин Блэнкеншип. — Говоришь, тебе нужна работа, Джастин Блэнкеншип? — Лео смерил его задумчивым взглядом: конечно, в парне пока было больше решительности, чем ума, осторожности и интуиции, но что-то же заставило его из всей толпы выбрать именно Лео, ошибиться, разумеется, но выбрать — и суметь позвать. …а ведь большинство тех, кто обращал на Лео непрошеное внимание, на полпути просто забывали, чего хотели. — Угу, — осторожно подтвердил Джастин, кажется, начиная нервничать и подозревать. Лео улыбнулся углом рта — очень по-Стивеновски, если подумать: — Вот моя визитка, позвони, если посчитаешь нужным. Визитка у Лео была очень скромная — далеко до визиток Клауса фон Райнхерца. Просто — белый фон, чёрные буквы, шрифт с засечками, никакого декора. «Леонардо Дж. Уотч, консультант».