Геройские монологи

      В кабинете архонта почти всегда царит приглушённый полумрак. Северное крыло цитадели Аль-Бетиля плохо освещается светилом, а оттого находится в тени. В такой же тени, в какую на многие годы погружается сам Белкет, добровольно принимая тьму и её прохладные объятия.       Он скользит взглядом по разложенному перед собой пергаменту, однако поток мыслей уносит его далеко от дел насущных. Подпирает рукой щёку, оттого чуть склоняя голову; во второй руке, расслабленно вытянутой на столе, бездумно вертит перо. Раздумьями своими он пребывает совсем далеко от вопросов урегулирования очередного пограничного конфликта с имперцами.       Качнув головой, архонт отогнал от себя задумчивость. Встал из-за стола, отходя в сторону, шурша одеждами и перьями на расслабленных крыльях, подошёл к длинному большому витражному окну, устремляя долгий взгляд наружу.       Кабинет архонта располагался на самой вершине одной из шпилястых башен цитадели Аль-Бетиля, отчего из окна ему открывался широкий панорамный вид на город. Угрюмый и мрачный, вырезанный сплошь из тёмного камня, он словно был отражением своего создателя и владыки. Даже купцы из других городов Семи Городов или какого другого уголка Асхана, обычно разодетые в пёстрые одежды, надевали на себя самые неказистые и простые наряды, поддаваясь гнетущей и размеренной ауре города.       Жителям Аль-Бетиля во многом некуда было спешить. Ведь бо́льшую часть населения составляли те, кто шагнул за грань, отринув всю мирскую суету и спешку, приняв и разделив с владыкой своим существование нежизни.       Некромантия не была случайным открытием. Белкет шёл к ней целенаправленно и упорно, потратив немало времени и сил на расшифровку утраченных знаний и возрождение забытого искусства. Он принёс её в Аль-Бетиль, проводил эксперименты и опыты на осуждённых к смерти преступниках и повесах и бедняках, кто едва успели почить. Лишь после множества провалов и неудачных попыток удалось ему создать первых упырей да поднять первых скелетов. А после — успешно обращать своих учеников, сохраняя их разум, душу и тела почти без изменений.       Это был долгий путь, и разделившие учение и философию с Ангелом Смерти с уважением приняли его. Однако далеко не все жители Аль-Бетиля, как могло показаться, изначально заинтересовались некромантией. Ведь Аль-Бетиль был одним из многих городов магов, и прибывали в него желающие посвятить себя философским размышлениям и изучением природы магии и её метафизических свойств.       Некромантия же давала для этого бесконечное количество времени и возможностей. Самое главное — подпитывала беспокойные умы новыми философскими и экзистенциальными вопросами. Многие поначалу прельстились таинственным мрачным искусством, договаривающимся со смертью, именно по этой причине.       Первые некроманты, добровольно принявшие нежизнь, были, как и Белкет, философами. Постепенно их ряды начали пополнять амбициозные интриганы и выскочки, силу и умения которых Белкет использовал и обращал во благо процветания Дома Этерна. Медленно, но уверенно желающих разделить с архонтом и братьями-во-смерти вечность становилось всё больше, и они сами начали именовать себя орденом. Поклонниками и мастерами восьмой школы магии, стоящей отдельно от Изначальной Магии и магии шести стихий.       Белкет не препятствовал им и не поощрял. Сам пытался в некромантии найти ответы, которые ему не давала ни одна другая школа магии, желая успокоить свой беспокойный дух и напоить жаждущий ум. Но никогда не ставил себе цель создать орден или, тем более, культ, в который некроманты превратились с появлением Королевы Пауков.       Мечущийся в бесконечных поисках, Белкет основал Дом Этерна как символ вечной жажды познания и всё тех же поисков высоких смыслов и причин. Он не собирался ограничивать своих последователей и учеников жёсткими рамками какой-либо организации. Все они были свободны и вольны выбирать любой путь познания, благословенный Асхой, и дух их не был скован запретами и границами. То, что они, в итоге, сами выбрали дорогу ордена, а после культа — было их сознательным выбором, в котором Белкет также не был намерен их ограничивать.       Сам же себя он не считал причастным ни к ордену, ни к культу. Стоял в стороне, наблюдал из тени, скользя внимательным, но рассеянным, равнодушным, но настороженным взглядом. Был он отдельным от них и в то же время связанным с ним. Отцом, защищающим своих выросших детей в час опасности, утешающим их в час нужды. Но во всём остальном — он оставил их предоставленными самим себе.       Ибо таков был его собственный выбор.