Геройские монологи

      Он погружается на самое дно. Одинокий, никому не нужный безумец. Медленно сходящий с ума от вины, дурманящих порошков и голосов в голове. Все они вместе стучат отбойными молотками, пульсируют болью и, не затыкаясь, талдычат, что это он сам во всём виноват.       Его сторонятся будто прокажённого. Обходят десятой дорогой безумца, и даже такие же неадекватные, что успели заброситься алкоголем или накачаться наркотой, сходят с ума по одиночке, стараясь держаться подальше от этого психа. Он то смеётся, то плачет; то кричит, то бормочет себе что-то под нос. Впивается в собственные волосы, словно пытаясь выдрать их с корнями, и качается из стороны в сторону, стеклянным взглядом глядя куда-то себе под ноги. Самый натуральный безумец — ему и закидываться ничем не нужно.       Одинокий и отвергнутый всеми, снедаемый чувством вины и ненавистью к самому себе — в ту пору Соршан был особенно жалок. Одно упоминание его имени заставляло других кривиться в презрении — что уже и говорить о том, чтобы завязать с ним знакомство и хотя бы короткий разговор! На собственной шкуре Соршан почувствовал, что такое чужое пренебрежение и высокомерие, которыми сам он так неосторожно разбрасывался, кажется, целую вечность назад.       Он всхлипывает, чувствуя себя жалким куском дерьма. Впрочем, разве не им он и был всё это время? Просто сейчас, как гнойный нарыв, Маласса безжалостно вскрыла его, являя миру саму его суть — мелочную, слабую и ничтожную. Недостойную сострадания и даже жалости — лишь насмешек и презрения.       Он упивается — буквально и фигурально. Смотрит расфокусированным пьяным взглядом, перед которым всё плывёт. Алкоголь заглушает чёрное шипение голосов в голове и притупляет восприятие, отчего Соршан может хоть немного отдохнуть. В первую очередь от самого себя.       Он затихает и печально смотрит на свои дрожащие руки. Чувствует на себе неодобрительный осуждающий взгляд хозяина притона, в котором он фактически поселился. И тем не менее ублюдок наливает такому же ублюдку ещё, и одни эмоции стремительно сменяют другие. Печаль смывает истерическим смехом, и Соршан в злобной иронии кривит губы в ухмылке. Хочет сказать что-то, но в этот момент рядом с ним опускается кто-то, и слова выдувает непомерным удивлением. — Налей мне и этому парню чего покрепче. Да побольше — ночь длинная, я не хочу скучать, — в негромком спокойном голосе слышится непомерная усталость и безразличие, и Соршан щурится, встряхивая головой, тщетно пытаясь навести резкость зрения и сфокусировать взгляд на внезапном соседе.       Хозяин притона равнодушно пожимает плечами, но бросает на Соршана недовольный взгляд. Тем не менее достаёт кружки, щедро вливая в них прозрачное ядовитое пойло. — Соршану я бы больше не советовал наливать, — кивает небрежно в его сторону, и сосед с приятным голосом с удивлением окидывает его взглядом. Наверняка сейчас тоже фыркнет презрительно и демонстративно встанет, уходя от безумца подальше. — Заткнись и делай как тебе велено! — однако не встал, а лишь рыкнул недовольно и угрожающе, вызывая у Соршана ещё больше изумления.       Странный парень, которого он всё-таки умудряется кое-как рассмотреть, оказывается первым, кто не шарахается от него. Подталкивает ему пойло и стукается своей кружкой с его, бросая самоиронично «будем здоровы». Пьёт почти залпом всё содержимое до дна и требует налить ещё. Покалеченная душа, погрузившаяся в отчаяние — Соршану как никому известно это состояние. — Эй, парень, — он подсаживается ближе, и подёрнувшиеся дымкой аметистовые глаза с уставшим вопросом смотрят в ответ. — Чего ты здесь? — Раилаг, — он поджимает губы. — Какое тебе дело, безумец, что привело меня сюда?! — рычит с тлеющей яростью, и Соршан отшатывается назад. — Тебе всё равно не понять, приятель. Никому не понять... — остывает так же стремительно, как вспыхивает, и в тихом голосе его — извиняющаяся тоска.       Соршан вскидывает брови и присматривается к собеседнику получше, действительно признавая в нём старшего отпрыска Туидханы. Надо же... Отчего-то ему кажется, что он понимает и видит его боль даже лучше, чем Раилаг может себе представить, а потому...       Соршану всё равно терять больше нечего, и он наобум делает шаг навстречу. Язык его развязывается как в далёкие времена, когда разум его был ясен и здоров, и он завлекает принца в неспешную долгую беседу, с удивлением отмечая, как же всё-таки приятно иметь живого и настоящего собеседника, а не одни лишь галлюцинации в своей голове. Оказывается, он так по этому скучал...       Случайная встреча, спонтанное знакомство переворачивают с ног на голову жизни Соршана и Раилага. Воистину неисповедимы пути Малассы, что свела их вместе в час наибольшей нужды и отчаяния судьбоносной беседой, в итоге ставшей регулярной традицией. Исцелением, искуплением и надеждой, что оба они ещё могут послужить на благо самим себе и своему народу. Что смысл в их существовании ещё не догорел до своего конца.