Простота

Милли рассказывает об этом просто. В тот день она, как обычно, готовит завтрак на двоих, моет посуду, убирает на кухне, а после — выходит из дома и принимается сметать со ступенек нанесенный восточным ветром песок. Метла деловито шуршит по вытертым до белизны доскам, Мэрил задумчиво следит за ней взглядом — сидя в скрипучем кресле-качалке и положив на колени растрёпанный сентиментальный роман без обложки и первых семнадцати страниц, найденный среди брошенных владельцами дома вещей. В старательной неторопливости движений Милли, подметающей уже чистые ступени, чудится что-то тревожное; Мэрил покусывает нижнюю губу, не понимая, что именно её беспокоит. Милли, непривычно тихая и сосредоточенная с самого пробуждения? Приснившийся под утро дурной сон, не оставивший в памяти ничего, кроме ощущения смутного волнения? Или то, что Вэш уже должен был вернуться, наверное?.. Милли прислоняет метлу к стене, садится на ступени, опирается спиной на столбик навеса, складывает руки на коленях, улыбается каким-то своим мыслям. Она не смотрит в пустыню. Это Мэрил то и дело окидывает взглядом горизонт — Милли просто ждёт. …и всё ещё молчит. Мэрил уже открывает рот, чтобы окликнуть её, прекратить эту звенящую от напряжения тишину, когда Милли разворачивается и говорит — очень серьёзно: — У меня будет ребёнок, мэм. Лицо у неё спокойное. Ничего ведь страшного не произошло. Это просто жизнь; это просто мир и его явления, которые принимают как данность и непреложные истины: небо синее, облака белые, в пустыне не бывает дождя, песок шершавый, вода стоит дорого, за один патрон можно купить четыре пончика, Милли Томпсон любила Николаса Д. Вульфвуда со всеми его грехами и страстями и теперь ждёт от него ребёнка. Мэрил пытается подобрать слова, как-то отреагировать, — знать бы ещё как! — но у Милли вдруг по-детски жалко и жалобно кривятся губы, и она заливается слезами. — Не реви! — одёргивает её Мэрил и спохватывается, беспомощно бормочет, обняв себя за плечи: — Ох, Милли, как же ты… Договорить она не успевает. — Да вы не беспокойтесь, мэм, я сильная! — Милли мотает головой и вытирает щёки, но слёзы катятся и катятся. — И здоровье у меня крепкое, вы же знаете, я справлюсь. Она уже думает о будущем. И это просто будущее, единственное возможное, Мэрил может видеть его так же ясно, как видит сейчас саму Милли: выносить, и родить, и вырастить, и воспитать; дать имя, заботу, любовь, землю под ногами — не взаймы, а навсегда; рассказать об отце всё — и в то же время только самое лучшее — смуглому синеглазому мальчишке, как две капли воды похожему на него, или черноволосой тоненькой девочке, в которой больше мягких черт Томпсонов, хотя бы внешне. Горизонт плывёт и расслаивается от зноя — или из-за песчинок, попавших в глаза: ветер не меняется, он по-прежнему упрямо дует с востока, в лицо. Милли упирается подбородком в сложенные ладони, шмыгает носом и тихонько вздыхает. — Всё будет хорошо, — говорит ей Мэрил, самое банальное из всех банальных утешений. — Конечно, мэм! — Милли оживляется. — И господин Вэш, он вернётся. Обязательно. Она безмятежно уверена в том, что будет дальше. Мэрил, кажется, ей немного завидует.