Сборник по классике

      

Кто-то мчался, падая с ног, плыл против течения, ехал на красный Просто чтобы сказать, что всё будет хорошо, что всё не напрасно Но ошибся дорогой, и не рассчитал траекторий полёта И мне снова приходится быть для тебя этим «кто-то»        Разумихин любит всех людей. Почти всех. Он любит насмешливых, слегка наглых и аляповатых, любит целеустремлëнность во взгляде, любит силу. Особенно силу. Дмитрий сам считает себя из породы сильных и привлекают его такие же. Поэтому, он тоже, как и все, смотрел на Раскольникова, будто на какого-то мерзкого таракана. Вечно слабый и хнычущий, держащийся особняком ото всех, худой, почти костистый. Такого только пни, — рассыпется. Расколется на осколки, как фарфоровая кукла изящного покроя. Но больше всего вызывает отвращение взгляд, взгляд жертвы: вечно загнанный, опущенный в пол, вечный страх на этом лице и дрожащие ресницы. Разумихин принюхивается, сплëвывает на пол. Отвратительное создание, никчëмное. Таким нечего делать в этом мире, только паразитировать среду, угнетать её своими грустными глазами, призывая к жалости. Дмитрий и рад был бы пожалеть, но и жалость удел для слабых. Он слабым себя не считал никогда.        Раскольников для всех жертва. И относятся к нему подобающим образом. Пинают и толкают, делают это настолько сильно, что он не удерживает равновесие, падает на пол. Сбивает собственные колени. Пытается подняться под всеобщий гам и смех. Раскольников не смотрит на обидчиков, взгляд всегда в пол, словно он боится поднять глаза и разозлить их ещё больше. Разумихин даже злиться начинает, свирепеть. Он думает о том, что нужно проучить этого жалкого заморыша, показать ему его место, установить контроль. Мысли неприятные и злые, как шальные пули, но он снова сплëвывает на пол, находя в них некое сладострастное удовлетворение. Его успокаивает эта внезапная злость, эта буря внутри, которая пробирает его до самых костей, это желание как-то спугнуть, загнать подальше в угол, посмеяться. Дмитрий не был садистом, по своей природе мучить не любил, но этот заморыш, Раскольников, раздражает. Раздражает не его немощь, а подавленность, попытка молчанием спасти себя. Это не удел даже слабых, это удел совсем безвольных. Раскольников был безволен, как кукла, тряпичная и с выпирающими нитками, такая кукла, которую в детстве Димка видел у вечно хныкающих девчонок. Раскольников не плакал, но это не отменяло факта его ничтожности.        На следующее утро, Дмитрий специально поджидает его. Идёт навстречу, толкает со всей силы. Раскольников даже вскрикивает, оседает на пол. Народу ещё мало, но даже они подтягиваются, чтобы посмотреть на стычку, перешептываются. Раскольников смотрит в пол с минуты, стискивает собственные пальцы. Кажется, что они совсем побелели, как и лицо. Оно всегда было бледным, но сейчас стало совсем фарфоровое, без единого прилива крови, пустое уж совсем.        — Разве можно так… — шëпотом проговаривает он. Его дрожащий голос вызывает у Разумихина раздражение и злость, непонимание и отторжение. Хочется подойти и пнуть, сделать хоть что-нибудь, чтобы вопрос жертвы не висел в воздухе, как петля для повешенного. Скрежещет:        — Что ты там шипишь? Скажи громко и чётко! Чтобы слышно было всем! Взгляд полный ненависти, обращённый к нему, заставляет Дмитрия вздрогнуть, будто ушатом ледяной воды облили. Раскольников смотрит колючим взглядом и злым, говорит, но уже громче, срываясь на фальцет:        — Разве можно так с человеком обращаться? Даже, если он и слабый, не может заступиться за себя, то это повод издеваться? Да, я жалок и смешон, я признаю это. Но как и всякий человек, я имею право существовать. Хватит отравлять мою жизнь, будучи сильнее меня! — на последних словах его голос срывается, заглушается. Разумихин видит в его глазах непрошенные слëзы, но Раскольников спëрто вдыхает воздух, не позволяет следам слабости показаться на лице. Такой разгорячëнный, но вместе с тем, трогательный Раскольников, представляется Дмитрию с другой стороны. Что-то в нём есть особое, притягивающее. Это не сила. Это что-то намного больше, больше, чем сила.        Этот заморыш молча поднимается, проходит вперëд. Под чужим взглядом сводит лопатки вместе, стараясь выглядеть, как солдатик, но Разумихин видит дрожь его угловатых плеч. Парниша вызвал интерес. Странный, необъятный. Он всколыхнул мечущуюся душу, раздробил скорлупу личного катехизиса, поставил ребром идеалы.        Разве может быть что-то могущественнее, чем сила?