—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—
Что именно, она попыталась спросить в коридоре, когда они случайно пересеклись в полночь. У торгового автомата. Годжо плёлся откуда-то в растянутой футболке и спортивных штанах, сонный и растрёпанный. Почти человек. Сакура возвращалась с ночной пробежки: не более, чем попытка загнать себя до отключения функции «думать». Лунный свет ложился на деревянный пол решёткой окон. Банка газировки глухо упала вниз. Годжо наклонился и достал её из автомата. — Ничего не слипнется? — спросила Сакура. Она уже сделала несколько глотков воды, купленной в этом же автомате. — Не твоя забота, — отозвался Годжо. — Ты прав, не моя, — кивнула Сакура. Повертела бутылкой, рассматривая, как бегают по воде пузырьки воздуха. — Как здоровье госпожи Годжо? Сатору замер с пальцами на алюминиевой открывашке. Всего на секунду. Но Сакура уже всё поняла. — Позвони да спроси. Ваши ведь в курсе уже наверняка, как её сегодня утром скрутило. — Она сильная, Годжо, и не из такого выбиралась. — Не строй из себя заботливую старшую сестру. Ты можешь быть ей Мине, но не мне. Сакура усмехнулась, но беззлобно. Годжо добавил: — И да, я знаю, что мать из ваших… что она сильная. Была... — Ты же не в… — Ты тоже хороша. Сакура опешила. Так резко сменилось выражение лица Годжо: из сердитого, угрюмого подростка — которого приучали не переживать за мать, ведь он в приоритете, но что-то человеческое и чуткое всё равно пробивалось сквозь асфальт — в непринуждённого, снова прежнего, беззаботного. Дальше не пустят. Сакура поняла. И она уважала это, хотя иногда боялась, что Годжо не до конца понимает значение человеческих чувств и важность временами быть искренним. Из-за чего может наделать ошибок. — Смотря в чём. — Ты же вроде целибат соблюдаешь. Сакура приподняла брови. Мать Годжо была из сестёр. Она знала некоторые практики, которым следовали послушницы, чтобы быть сильнее. — И? — Сугуру охомутать захотела, старая дева? Между вами так и искрит, — Годжо нагло скалился во все тридцать два обманчиво здоровых зуба. Сменил тему так сменил. — Это у тебя в башке закоротило, — сказала Сакура. — Я же вижу. — Чё ты там видишь? — Чё надо, то и вижу. — Тогда посмотри в зеркало и разгляди, наконец, что ты идиот. Я его ещё ребёнком знала, совсем мальчишкой, так что… — А при чём здесь это? — перебил её Годжо. — Сейчас-то он взрослый парень. Красавчик. Праведник к тому же. Как раз для таких ведьм, как ты. — А ты, значит, в красавчиках разбираешься? — улыбнулась Сакура. Годжо почему-то от этой улыбки передёрнуло. — Глаза-то у меня есть, — хмыкнул он. — С этим спорить трудно. Они у тебя пол морды занимают. Годжо громко фыркнул. — Ваще я думал, что тебе девчонки нравятся. — Нравятся, — кивнула Сакура. — А тебе? — Нравятся, — сказал Годжо. — Я ща не понял… И парни тебе тоже всё-таки нравятся? — Тоже нравятся, — Сакура улыбнулась чуть шире. — А тебе? Годжо на секунду опешил. Открыл рот, чтобы ответить что-то резкое. А потом закрыл. Сакура наклонила голову вбок, не переставая улыбаться, и произнесла: — Не торопись с ответом. Ведь змейка за змеем, Годжо Сатору, змейка за змеем. Спокойной ночи. Сакура оставила недовольного Сатору одного, тут же зашагав в одну из комнат общежития. В крыле, которое часто пустовало, их отводили специально для сестёр ордена. Все комнаты в общежитии не могли заселить физически, потому что студентов всегда было мало, пусть каждый год и разное количество. Сакура обитала в самой дальней — от чужих глаз и ушей на приличном расстоянии. Мина спала на краю кровати, свернувшись калачиком. Почти повторяла позу лежащего в ногах Куроо. Тот мгновенно поднял голову, услышав звук открывающейся двери. Два зелёных глаза остро сверкнули в темноте. Но потом взгляд смягчился. И кот снова устроил морду на лапах. Тяжело вздохнул. Почти как человек. Сакура подошла к шкафу, чтобы переодеться. Здесь хранились некоторые её вещи, чисто из практических соображений. По большей части для тренировок, простые и удобные, не подчёркивающие её принадлежности ни к ордену, ни к техникуму. В голову навязчиво пробирались скверные мысли. Будто старуха гнилыми пальцами копошилась в долго не заживающей ране. Сакура думала, что орден и техникум не сильно отличаются друг от друга, как части одной системы, в которой заклинатели — это инструменты. Запчасти механизма, которые из-за скверного отношения мастера быстро ломаются, а из-за отсутствия должного ухода и вовсе приходят в негодность. И не то чтобы запасные запчасти было легко найти. Некоторые и вовсе незаменимы. Но кого это волнует? Сакура тряхнула головой. Рассуждать о живых людях, как о чём-то механическом и бездушном — значит ничем не отличаться от верхушки. Не важно какой — знати, ордена, старейшин. Сакура снова посмотрела в сторону Мины, потом подумала о Годжо. И внезапно о своём отце. Сильнейшем в их роду и одиноком человеке, чья магия превратила в пепел горстку скорбящих людей, в том числе и её мать. Их, в отличие от Мины и Сатору, никто против воли не сватал, не навязывал брак. Мать вышла за отца по собственному желанию с благословения настоятельницы. Аято Нанами, прежде чем стать Куран, принадлежала ордену. Но настоятельница легко её отпустила, пусть и обязала выполнять некоторые послушания. Со стороны могло показаться, что это милосердие великой старицы. Но когда Сакура узнала её поближе, то поняла: старуха ничего не делает без выгоды. Тем более бы не отпустила Принцессу удачи так просто. Увольте, техника её матери стоила в десятки раз дороже, чем техники большинства заклинателей. И отпустить Нанами к тому, кого называли палачом, не что иное, как расчёт. Но на что? Сакура помрачнела и тихо закрыла дверцу шкафа. Как однажды сказала мать-настоятельница: — Тебе повезло ещё в утробе матери. Или не повезло — с какой стороны посмотреть. Ведь когда в семье заклинателя рождается больше одного ребёнка за раз — это дурной знак. Сакура тогда разливала чай амача по пиалам. Игра в сёги была отодвинута в сторону. Широкий просторный зал наполнялся запахом озона после дождя. Начался их сезон. И в саду пышно цвела голубая гортензия. — Прошу, не говорите загадками, — сухо сказала Сакура. Мать-настоятельница усмехнулась. В отличие от испещрённого морщинами лица, глаза её всегда оставались молодыми и блестящими, будто у проницательной молодой лисицы. Сакура знала, что накануне старуха гадала на китайских гадальных костях. Ведьма, а не маг. — Но мне так нравится, как ты их разгадываешь. Мать-настоятельница приложила к узкой полоске рта кисэру. Сакура ничего не сказала, лишь продолжала смотреть на старуху. — Одной из самых опасных и агрессивных видов акул считается песчаная… — Понятно, внеурочное занятие по биологии, — сказала Сакура. — Для тебя крайне полезное, так что слушай внимательно, — настоятельница не поменялась в лице. — Свою агрессивную и жестокую натуру эти акулы проявляют ещё в утробе матери. Особенно отличается вид песчаной тигровой акулы, которой мудрое мироустройство подарило две матки. Это предполагало бы появление большого потомства, если бы не внутриутробный каннибализм. Маленькие акулята пожирают братьев и сестёр в утробе собственной матери. Жестоко и жутко, не находишь? Она как та самая акула, что плавно кружила вокруг истекающей кровью добычи. Ещё чуть-чуть и вцепится, чтобы оторвать приличный кусок мяса. Но у Сакуры тоже были зубы. — Это жестоко и жутко с точки зрения человеческой морали, не с животной. Они делают это не из прихоти, а чтобы выжить. Так что не вижу здесь ничего жестокого и жуткого. — Твой цинизм иногда пугает меня, — мать-настоятельница взяла в руки пиалу. — Но ведь так иногда происходит и у людей, когда один ребёнок в утробе матери буквально убивает другого. Тоже скажешь — естественный отбор? — Зачем вы мне это говорите? — А ты не понимаешь, к чему я клоню? Мать-настоятельница сделала глоток чая и посмотрела на Сакуру поверх пиалы. Девушка почувствовала, как от лица отлила кровь. То, что мать-настоятельница — прожжённая насквозь лживая бестия, можно было увидеть и без божественных глаз Ачалы. Но сейчас она ничуть не лукавила, манипулировала, но правдой. Не сказанной вслух, но ударившей Сакуру тихим осознанием по затылку. — Хотите сказать, что я была акулёнком? — Я готова стоя аплодировать твоему самоконтролю. Ни единой мышцы на лице не дрогнуло. За это я тебя награжу. Ты никого не ела в прямом смысле. По крайней мере, зубы в этом процессе не были задействованы. Только материнская пуповина, через которую ты отнимала у брата всё. Сакура мрачно усмехнулась. — Попытка взрастить вину из-за смерти того, кого я даже не знала и не помню, и в смерти которого нет моей вины — жалкая. Вы способны на более тонкие манипуляции. — Не замечала за тобой моральный нигилизм. — С возрастом все становятся невнимательными. Так что вам это простительно. Старуха запрокинула голову и расхохоталась. А вот Сакуре было не до смеха. Она ощущала себя пустой, как раковина из-под моллюска, чьё перламутровое нутро открыто для песка и грязи. — Я вовсе не хотела задеть тебя, дитя. Просто показать тебе, кто ты есть. Как в тебе сошлись везение и невезение ещё с рождения. Даже не с рождения, а в утробе матери. — Кто я? — усмехнулась Сакура. — Мне это прекрасно известно. — Не будь настолько самонадеянной, — сказала мать-настоятельница. — Видишь ли, у рода Куран есть одна особенность: они способны на абсолютную ненависть, на абсолютную преданность, на абсолютную любовь. Последнее самое опасное. Ваша любовь настолько чиста и бескорыстна, что я сомневаюсь, будто хоть кто-то из живых существ заслуживает её. Именно она причина вашего одиночества. Твой отец яркий тому пример. — За силу всегда надо чем-то платить. — За чистое сердце тоже. Сакура не выдержала, раздражённо фыркнула, скривив рот в недовольстве. Старуха продолжила: — Я хочу, чтобы ты понимала, кто ты на самом деле. И не заблуждалась на свой счёт. Несмотря на отвратительное поведение, ордену нужна твои сила и ум. Ты гораздо разумнее отца. Он не умел защищать то, что ему дорого. Ты умеешь. Чтобы защитить послушниц этого храма и наш орден, некоторых сестёр приходится делить на две категории: ценное вложение и смертоносное оружие. Ты — не ценное вложение, как, например, Годжо Тамаки. Она невероятная драгоценность, способная произвести на свет богов. По крайней мере, была когда-то способна. Сейчас её чрево мертво. Таким же редким драгоценным камнем можно назвать и Амацуки Мину, которую чуть не отдали на растерзание клану Зенин. Годжо для неё куда более выгодная партия, пусть девочке и с ним придётся несладко. Но я надеюсь, Мина справится, в отличие от её матери… Саяра, кстати, тоже была ценным вложением. — А я, значит, смертоносное оружие. В глазах матери-настоятельницы Сакура прочитало чёткое «эта особь быстро учится». — Да, а на оружии не должно быть сколов. У него не должно быть уязвимых мест. И мне бы хотелось сделать тебя ещё сильнее, чем ты есть. Это к слову, почему я дала тебе плоть и чешую Ямата-но Ороти. Потому, что из-за твоего папаши мы лишились тебя такой, какой ты могла быть. Сакура уже не скрывала презрения. — Я же просила не говорить загадками. Гнев внутри клокотал, рискуя выплеснуться наружу. — А я говорила, что люблю смотреть, как ты их разгадываешь. — Это ещё одна попытка удержать меня в ордене? Заманивание тайнами о моём отце? — Ты не особо жаждешь узнавать свою родовую силу, а ищешь её альтернативы. Мечи предпочтительнее огню, острый ум и проницательность предпочтительнее глазам бога Ачалы, физическая сила и практики ордена предпочтительнее родовым техникам. Ты избегаешь себя. А это вредит всем нам. — Я пользуюсь всем, чем располагаю. Так что ваши замечания — очередная манипуляция. — Ты смертоносное оружие, которое мало кому удаётся держать в руках, а уж сражаться им… Я пытаюсь, как могу. И позволь заметить, хватка у меня крепкая. Воспоминания о том разговоре всякий раз стальными когтями проходились по сердцу Сакуры. Она почувствовала вязкий комок, подступивший к горлу. Но быстро взяла себя в руки. Осторожно присела на край кровати, чтобы не разбудить Мину. И ещё очень долго смотрела в пустоту комнаты полным холодной антрацитовой воды взглядом.—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—
Скомканная бумажка с щелчком угодила в лоб, а потом упала у ног, стоило лишь отодвинуть створку в сторону. Мина моргнула забавно, совершенно растерявшись, а потом посмотрела под ноги. — Не поднимай, я сам. Гето поспешно встал с места и направился к двери. — Да мне не сложно. Мина присела на корточки и подцепила пальцами комок бумаги. Игнорировать смех Годжо было тяжело. То ли он смеялся над Миной, то ли над Гето. Перекидывание бумажками с сомнительным содержанием толком не успело начаться. Затеял все Годжо, а когда Гето кинул записку в ответ, Сатору ловко её отбил. Настолько ловко, что та угодила Мине в лоб. — Всё норм… — Гето не успел договорить. Мина подала ему записку, с сомнением покосилась в сторону хихикающего Сатору. Гето знал, что девочка не станет раскрывать бумажку, чтобы посмотреть её содержимое. Но мало ли. — Она бы ничего не увидела, — Годжо взялся за телефон. — Нарисовал опять похабщину какую-нибудь. — Уж кто бы говорил, — сказал Гето. — Это ты у нас любитель рисовать ч… Он посмотрел в сторону Мины, тактично решив промолчать. — Ну, договаривай, чё молчишь? — оскалился Годжо. — Члены. — Уж кто-о-о-о бы сомнев-а-ался, — Куроо заглянул в класс. — И не только, — гордо заявил Годжо. — Вы хотите показаться более раздражающим, чем есть на самом деле? — спросила Мина. — Нет предела совершенству. Это он ещё даже не начал, — заметил Гето. — Ничё я не хочу. Подумаешь, один раз кинул ему записульку на парту с нарисованным членом. Думал, разозлится или проигнорирует. А он минут тридцать что-то там калякал. — Меньше, — поправил Гето. — Неважно, — отмахнулся Годжо. — А потом кинул мне на парту. Надо ли говорить, что содержимое сломало мою тонкую душевную организацию? — Чем? — спросила Мина. — Анатомически правильным х… — Годжо не договорил, а ловко поймал несчастную записку, кинутую в него Гето. — Художественным приёмом. С тех пор я даже не раскрываю эти записки. А кидаю директору на стол, чтобы он знал, какого изврата учит. — Это он про себя, — сказал Гето, указав большим пальцем в сторону Годжо. — Тц, — цокнул языком тот. — Сугуру просто всех по себе судит. Мина посмотрела сначала на Годжо, потом на Гето и обратно. Прочистила горло, приложив кулак к губам. А потом полностью развернулась к Годжо и с уверенностью юной госпожи сказала: — Я поняла, что мне напоминает ваше поведение. Ваши попытки обратить на себя внимание Гето-сана похожи на брачный танец оленей из префектуры Иватэ. Они исполняют его, чтобы привлечь своими величественными рогами самку и отпугнуть соперников. Извините за дерзость. И поклонилась. Гето не вытерпел и пяти секунд, хотя честно хотел сдержаться, но вытянутое лицо Годжо оказалось слишком забавным зрелищем. Расхохотался. Тихонько похихикивал и Куроо. — Ты чё хотела, килька? — недовольно спросил Годжо. — Я ищу Куран-сэмпай, — ответила Мина. — Они с Сёко в морге, — сказал Гето, потихоньку переставая смеяться. — Мрачновато звучит, — заметил Куроо. — Не в этом смысле, — сказал Гето. — Должны скоро прийти. Подождёшь их здесь? — Вы думаете, я трупов не видела? В голосе Мины звучал почти упрёк. — А ты на них лишний раз смотреть хочешь? — задал вполне резонный вопрос Годжо. — Нет. Мину этот вопрос смутил больше, чем всё происходящее до этого. Она прошла в класс, с любопытством осматриваясь. Обычная школьная доска. Стол. И три одиночные парты в ряд напротив доски. В углу кабинета стояло ещё несколько, но явно сломанных. У одной вообще столешница переломлена пополам. Не от старости. Мина села за свободную парту, положив книги на столешницу. Куроо прошёл вслед за ней и ловко запрыгнул на колени. — Тут неожиданно… много места, — заметила девочка. — Ты хотела сказать — пусто, — догадался Гето. — Просто опасно ставить больше мебели здесь в целях… ну, её сохранности. — Вы же не практикуетесь в помещении? — Смотри, она не только меня оленем считает, но и тебя, Сугуру, а ещё, походу, сенсея, — протянул Годжо, качаясь на стуле. — Оленя тут действительно два и, похоже, оба любят бодаться. Как ещё техникум не разнесли с такими-то силами? — спросил Куроо. — Твоими молитвами, — посмотрел на него Годжо. — А ещё потому, что Сугуру вечно проигрывает. И успел вернуться в нормальное положение до того, как Гето выбил стул у него из-под задницы. Деревянные ножки стукнулись о пол. Сатору подпёр подбородок ладонью. Без особого интереса уставился в экран телефона. — Зачем тебе сестра Куран? — спросил Гето, приберегая силы для разборок на потом. — Хочу потренироваться до того, как меня отправят домой, — ответила Мина. — Мы с ней давно этого не делали. — А чё нас не попросишь? Или боишься? Годжо спросил, не отрываясь от экрана телефона. — Разумеется, боюсь. Вы не из тех людей, кто будет сдерживаться. И вообще, кто-то говорил, что не хочет нянчиться. — Когда это мои слова тебя останавливали? Напрасно растрачиваешь время, если боишься собственной силы и противников посложнее. Тогда лучше не становись заклинательницей. — Обойдусь и без ваших советов! — Что читаешь? Гето повернулся к Мине полностью, как будто разделив её и Годжо собой. Мина снова забавно моргнула, отвлекаясь от Сатору. И посмотрела на Сугуру. Маленькие морщинки на лбу постепенно разгладились. — «Звёздный странник» Джека Лондона, а вот эта тоненькая — Кан Кикути «И Была любовь, и была ненависть», — сказала Мина. — Что, слишком взрослые книги для маленькой девочки? — Вовсе нет. Такие книги интересно перечитывать, когда становишься старше. По-другому смотришь на некоторые вещи. — А вы их читали? — Да. Джека Лондона пока перечитывать не тянет. Для меня эта книга слишком… эфемерная. А вот Кана Кикути я бы перечитал. Просто чтобы посмотреть, изменилось ли мнение. Из-за спины Гето послышалось «занудство». — Ещё поплачь, — бросил Сугуру, не оборачиваясь. — Мне кажется эта история наивной. О всепрощении. О том, что можно простить даже за самый страшный грех. Кан Кикути может писать интереснее. Мина посмотрела на тонкую книжку. — А об искуплении грехов? Это важная часть человеческой жизни, знать, что есть ещё один шанс переродиться. — А кто определяет, какое искупление достаточное, а какого мало? Насколько грех и искупление должны быть равнозначны? Ведь одному человеку может быть недостаточно всего того, что сделал другой для прощения. Это в повести всё заканчивается хорошо. Но в жизни… злобы больше. Да и обязательно ли прощать? — Мне кажется, тут всё относительно. Ведь чёрного и белого не бывает, люди разные. Мировоззрение, воспитание, интуиция, боль — у каждого они свои. — Но нас ведь учат, что прощать правильно, — сказала Мина. — А ещё нас учат, что все старшие правы, — Годжо наклонился вперёд, чтобы посмотреть на девочку. — Скажи мне, килька, все ли взрослые правы? — Не перекладывай с больной головы на здоровую. Если ты не уважаешь старших — это не значит, что все вокруг так должны делать. Гето посмотрел на друга. — Ты тоже не уважаешь, просто слишком воспитанный, чтобы это демонстрировать. Только пыль в глаза пускаешь. Гето закатил глаза, Годжо его проигнорировал и спросил уже у Мины: — А вторая книга о чём? — Вам действительно интересно? Мина засомневалась. Она пару раз видела, как Гето-сан читал. Могла поговорить с ним о книгах. Но никогда не знала, чтобы чем-то подобным интересовался Годжо Сатору. — Раз спросил — значит интересно. Мина поджала губы, взвешивая все за и против рассказать Сатору. Вообще нормально с ним разговаривать, учитывая брошенные в её сторону грубые слова. Но отчасти жених был прав. Лишь отчасти. И права указывать ей или давать непрошеные советы, пусть даже ненамеренно, не имел. Да, Годжо был грубым человеком, но Мина не назвала бы его плохим. — Там про человека, который попал в одиночную камеру. Его многократно пытали, связывая в смирительную рубашку. Такая пытка вызывает стенокардию. И чтобы хоть как-то справиться, главный герой изобретает подобие транса, в котором путешествует по звёздам и своим прошлым жизням. Роман будто бы рассказывает, что человек, будучи в клетке, всё равно может быть свободным. Что не является правдой. Последние слова одинаково удивили и Гето, и Годжо. Парни переглянулись. — Откуда такая категоричность? — спросил Сугуру. — Ну… — Мина стушевалась, неуверенно повела плечами. — Меня так Моро-сенсей учила. Она говорила, что свободы нет — это иллюзия. Есть только границы. Пошире, поуже. Даже разум человека ограничен возможностями собственной фантазии. А после смерти свободы нет и подавно. И отчасти я с этим… согласна. — Тебе точно двенадцать? — усмехнулся Годжо. — Не сомневайтесь, — буркнула Мина. — В уставе ордена Кагэн-но-цуки говорится, что абсолютная свобода есть разрушение всего сущего, в первую очередь души и тела. Свобода — есть ограничение. Три пары глаз тут же устремили взгляд в сторону двери. Там, подпирая косяк плечом, стояла Сакура. На ней были спортивные штаны и эластичная майка с горлом. Отсутствие рукавов демонстрировало жилистые руки в белых, тонких полосках шрамов. — Ты так по моргу щеголяла? — Думаешь, кого-то засмущала? — Сакура посмотрела на Сатору. — Скорее отморозила себе что-нибудь, — ответил он. — Температура моего тела выше на несколько градусов, чем у обычных людей. Так что холод мне не страшен, — Сакура окинула взглядом присутствующих. — Философские разговоры ведёте, как я погляжу? — Просто о книгах разговариваем, — улыбнулся Гето. — В вашем ордене правда считают, что свобода есть ограничение? Сакура улыбнулась в ответ. — Когда ты находишься в таком крупном сообществе, как орден, нужно как-то ограничивать свободомыслие. — Разве без свободомыслия есть развитие? — Смотря что ты подразумеваешь под свободомыслием. Оно ведь тоже может быть разного содержания. Развития нет, когда разум хаотичен, неспокоен, лишён критического мышления. В уставе сестёр четко прописан путь Совершенствования, он достигается путём баланса разума, души и тела. А ещё жертвы. Чтобы узнать что-то новое — мы жертвуем временем. Чтобы достичь гармонии тела — мы много тренируемся и в чём-то себя ограничиваем. Ставим некие рамки. Например, соблюдаем особый рацион, уходим в отшельничество или воздерживаемся от секса. — Даже не дрочите? — спросил Годжо. — За всех говорить не буду, Годжо-кун, — сказала Сакура. — Тело — это всего лишь инструмент, как для обычного человека, так и для заклинателя. А силы без жертвы не бывает. Тебе ли этого не знать? Годжо поджал губы. Гето удивился. Какую жертву мог принести Сатору? Да и сам Сугуру никакую не приносил, вроде бы. Может, его жертва — это невыносимая часть, где нужно поглощать проклятых духов? Она тяжёлая. Не конфеткой полакомиться. Да и после самочувствие оставляет желать лучшего какое-то время. Человек привыкает ко всему. Заклинатель тоже, каждый день сталкиваясь с уродливой природой проклятых духов. Но к их вкусу Гето не мог привыкнуть до сих пор. Или его жертва — это попытка задвинуть себя настоящего подальше, чтобы не приносить никому неудобства? А, может, это одиночество до того времени, пока он не встретил Годжо? Ведь Гето так долго считали странным и могли избегать, пока он не научился быть «удобным». Но Сугуру не видел в этом ничего плохого. Или пытался убедить себя, что не видел. Из мысленного улья, от гудения которого начала болеть голова, Гето вытянул голос Сакуры. Она обращалась к Мине: — Ты ведь хотела потренироваться? Пошли на полигон, пока время есть. Только волосы собери, пожалуйста. — Конечно, — Мина спохватилась собирать волосы в хвост, а потом задумалась. — Я резинку забыла… — Могу одолжить, у меня есть запасная, — предложил Гето. — Я не могу её просто так взять. Вдруг она вам понадобится, — сказала Мина. — Давайте обмен? Вы мне резинку для волос, я вам книгу Кана Кикути? Вы ведь её перечитать хотели. — Ладно, — улыбнулся Гето. И достал из кармана чёрную резинку для волос. Протянул Мине. Та ловко собрала волосы в хвост, не особо заботясь об аккуратности. — Вам точно она не понадобится? — уточнила девочка. — Нет, у меня их много. Приходится таскать запасные, потому что кое у кого руки загребущие, — Гето кивнул в сторону Годжо. — Ну поплачь, — усмехнулся тот.—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—
Годжо победил. Его напряжённое лицо быстро озарилось ликованием, подсвеченное ярким экраном. Белая палочка леденца торчала изо рта. Гето отложил джойстик в сторону. Сегодня он явно не в ударе, как сказал Годжо после второй победы. Эта была третья. Ребята сидели на полу. Зелёный коврик у кровати был небольшим уже обитаемым островом на двоих. Из пропитания вокруг валялись упаковка до конца не приконченных чипсов, множество фантиков и несколько пустых банок газировки. Была ещё парочка не открытых. Стопка манги сбоку от Сатору. У бедра Гето лежала одолженная Миной книга. Он собирался прочитать её, когда Годжо затащил его поиграть в какой-то забористый простенький файтинг, который на деле оказался не таким уж простеньким. — Ещё раз? — спросил Годжо. — Ну нет, — отмахнулся Гето. — Боишься продуть? Опять, — улыбнулся Годжо. По-лисьи нагло. Убрал палочку от леденца изо рта. Гето лишь тяжело вздохнул. — Твои провокации сегодня не сработают. — В спортзале же сработали. — И? Как итог мы убирали его сами. Хотя это правильное решение учителя. — Тебя никто не просил выпускать проклятых духов, согласись? — А тебе постоянно в одном месте зудит со мной подраться, согласись? — А с кем ещё? Из всех ты единственный, с кем не скучно, — сказал Годжо. Гето бы проворчал, если бы не был такого же мнения — Годжо тоже из тех немногих, с которым Сугуру было действительно интересно. И не только драться. Сатору вытянул длинные ноги и облокотился спиной о кровать, откидывая голову назад. Уставился в потолок. За последние сорок восемь часов он впервые по-настоящему расслабился. — Ты вроде успокоился, — сказал Гето. Годжо фыркнул, напоминая большого ворчливого кота. По своенравию они были сопоставимы. — Я и был спокоен. — Вилка есть? — Какая вилка? Зачем? — округлил свои и без того большие глаза Годжо. — Лапшу с ушей снимать, — улыбнулся Гето. — Ха-ха, умник, — Годжо выпрямился. — Чего морда кислая? — Озадаченная, — поправил его Гето. — Ну, один хрен, пусть будет озадаченная. Гето не был уверен, что Годжо до конца поймёт, но всё же спросить стоило. В конце концов, он не тупой, совсем нет, просто не всё понимает или не считает нужным понимать. Отсекает лишнее, как завещал великий дядюшка Оккам. Зачем множить сущности без необходимости, если можно не множить. — Ты тоже считаешь, что силы без жертвы не бывает? Сатору поднял голову. Посмотрел на Гето со смесью удивления и настороженности. — У всего есть своя цена. Его слова прозвучали непривычно по-взрослому. Иногда Сатору мог выдать такое, что сложно было сказать: парню всего шестнадцать или уже все сто шестнадцать. Такой контраст, проявляющийся редко, всегда немного озадачивал Гето. Он знал Сатору уже несколько лет, а всё никак не мог привыкнуть. — А ты её платил? — Не думаю, — пожал плечами Годжо. — Точнее, не думаю, что это был я. Сатору всегда всё давалось поразительно легко. И быстро. За что бы тот ни брался. Другое дело, проявлял ли он к этому желание. Если нет, то просить было бесполезно. — Ты не скажешь, кто? — осторожно спросил Гето. Сатору поджал губы. — Ладно, думаю, тебе можно сказать. Я не то чтобы очень верю в равноценный обмен, привык делать выводы из того, что вижу, — сказал он. — Пусть все убеждают в обратном, но это была Тамаки. — Твоя мама… Гето не удивился. Он знал, что мать Годжо больна и практически не встаёт с постели. А ещё, что им не разрешают часто видеться. — Она самая, — Годжо потянулся, подняв руки над головой. — Пусть меня с детства и пытались переубедить, что это не роды повлияли на её здоровье. Думали, что я тупой и не вижу брехню собачью. Мама до моих восьми хоть и была больна, но мы виделись с ней чаще, чем сейчас. — Роды очень часто сказываются на здоровье женщины. Мне моя мама так говорила. — Наверное, — пожал плечами Годжо. — Судя по моей матери — это правда. Но она старалась быть со мной по возможности. Отец не давал. Не хотел, чтобы я рос, вцепившись в «мамкину юбку». Помню, когда я болел… мне, может, лет шесть было, он не дал ей прийти ко мне. Я подыхал от температуры с мокрыми полотенцами на лбу и щиколотках, пялился в потолок, а слёзы сами из глаз лились. Хреново было. Чё ты так смотришь? Сугуру и правда поймал себя на том, что смотрит на Сатору с сочувствием. А ещё он поражён. Наследника клана Годжо растили в почитании, но не любви. Иначе как объяснить, что маленькому ребёнку пришлось в одиночестве сражаться с болезнью. Гето был уверен, что за мальчиком всё равно присматривали, но не давали этого понять. Будто чувство безопасности ребёнок должен был взрастить в себе сам в полном одиночестве. У самого Гето так не было никогда. Мать всегда тряслась над ним, плавящимся от температуры. На лоб свежий компресс укладывала. Таблетку она никогда не давала горькой, всегда с чем-нибудь вкусным вприкуску или запить. Каша была приятная на вкус, а не пресная. Мультики разрешалось смотреть допоздна. Правда, из-за переживаний матери в щелях дома всегда появлялись проклятые духи. Они следили за Сугуру с потолка, выглядывали из-за дверцы шкафов, прятались у отца в рабочем портфеле. Гето тогда накрывался одеялом с головой и думал, что всё это ему мерещится из-за температуры. — Просто. Ты так спокойно об этом говоришь. И… — Да ладно, что в этом такого? Не сдох же, — нахмурился Годжо. — Мама сказала, что моей вины в её положении нет. И я ей верю. Это единственный человек, которому я мог долгое время верить. До… Он замолчал. Гето решил ничего не уточнять, побоявшись спугнуть внезапное откровение Годжо. Тот всегда мог поделиться чем-то с ним, но очень редко действительно сокровенным. — А ты сам считаешь себя виноватым? — Неважно. Но иногда я думаю, что лучше бы она была холодной и бесчувственной, как большинство из тех знатных тёток с надменными мордами. Так было бы проще. Теперь Гето замолчал. Повисла недолгая пауза. — Зато я знаю, кто точно виновен в её нынешнем состоянии. И, кстати, это к вопросу о жертвах и цене. Слыхал про близнецов Нингё? — внезапно продолжил Годжо. — Это те, которые могут сделать любые проклятые орудия за баснословные суммы? — Ага. Существует не так много способов создать проклятое орудие. Техника Сотворения клана Зенин. И когда маг создаёт проклятое орудие, вливая в него проклятую энергию или закладывая технику. Однако братья Нингё создали способ, отличающийся от всех. У их предка, Дьявольского кузнеца, была такая же фишка — он мог создать любое проклятое орудие лишь заключив сделку. — Так это техника Сотворения, только с особыми условиями. — И да, и нет, — сказал Сатору. — Братья Нингё могут создать любое проклятое орудие за очень высокую цену. Только деньги тут ни при чём. Условие активации их техники: человек должен отдать что-то очень дорогое, фактически часть себя, часть своей личности или что-то тесно с ней связанное. Так вот, мой папаша был у них полгода назад. У Гето в грудной клетке застрял вдох. Полгода назад матери Годжо стало намного хуже, начались приступы, как два дня назад. И сына она стала видеть ещё реже. Все эти полгода Сатору ни под каким предлогом не желал видеться с отцом. Гето думал, что виной тому весть о помолвке с госпожой Амацуки. Но Мина оказалась не единственной причиной. Точнее, далеко не причиной плохих отношений отца и сына. — Я думал, у меня проблемы с отцом, — протянул Гето. Годжо усмехнулся. — У меня с папашей проблем нет, это у него со мной. Кстати, ты ведь мне о своей семье редко рассказываешь. Особенно об отношениях с отцом. Только от матери приветы передаёшь. Гето растерялся. Годжо смотрел на него во все невозможно яркие глаза, в которых совсем не метафорично вращались маленькие вселенные. Иногда Сугуру хотел рассказать о том, что его отец человек безэмоциональный, совершенно не показывающий чувства, холоднее льда. И что на сына он обращал внимание лишь в двух случаях: когда ребёнок косячил или проявлял свою «особенность». Временами Гето мог сказать что-то такое. Но не считал возможным обременять Годжо своими переживаниями и проблемами. Его учили с детства: не доставляй проблемы другим. Но Годжо был с ним искренним, открытым, пусть грубым и неумелым в соблюдении приличий. — Да мне и рассказывать-то особо нечего, — пожал плечами Сугуру. — Ты уже всё знаешь. — Ладно… — в голосе Годжо скользнуло недоверие. И чтобы он не начал мысленно переваривать услышанное, Гето пихнул его локтем под бок. Стоило немного развеять напряжённую от разговора атмосферу. — Сыграем ещё раз? Или уже сдулся? Сил нет? — усмехнулся он. — Чтобы надрать тебе зад, силы всегда найдутся, — Годжо ловко подхватил джойстик. За окном на западе, между сверкающими перистыми облаками, неожиданно пробились косые красные лучи закатного солнца. Они залили тонкую полоску между закрытыми шторами. Этот узкий просвет ломаной линией лёг на пол и кровать, но пока не добрался красной границей до мальчишек, сидящих плечом к плечу.—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—
Светлячков было много. Они, как яркие огни, медленно плыли в блаженном безветрии. Души ли усопших людей или свидетельство чьего-то сердечного томления? Один из светлячков ползал по пальцам Сакуры. Переползал, перебирая крохотными лапками. Тонкие слюдяные крылья мирно сложены вдоль спины. — Прекрасна ночь в лунную пору, но и безлунный мрак радует глаза, когда друг мимо друга носятся бесчисленные светлячки. Если один-два светляка тускло мерцают в темноте, всё равно это восхитительно. Сакура процитировала «Записки у изголовья» и посмотрела на Гето. — Не спится? Он почесал затылок. Пряди выпали из наспех собранного пучка и лезли в глаза. Гето раздражённо стянул резинку. — Читал, — сказал он. В руках держал одолженную у Мины книгу. — А читал почему? Чтобы не думать? Гето усмехнулся. Сакура была человеком проницательным. Иногда это походило на мистическую способность ведьмы. Но такое умение было легко объяснить потребностью — потребностью приспособиться и выжить в той среде, где приходится обитать. — Плохо помогло. Гето сел рядом, положил книгу у бедра. Ноги сами собой принесли его к тренировочному залу. Он думал, додзё пустовало. Но нет. Сакура сидела на энгаве, одиноко любуясь светлячками в ночи. Они летали над травой и цветами, выложенными дорожками и вытоптанными тропинками. — «И была любовь, и была ненависть». Наивная повесть, пусть и показывает, что эти чувства порой ходят рука об руку. А иногда и вовсе являются двумя крайностями одной сущности. — Мне кажется, тут больше о необходимости прощать. Быть… человеком, — сказал Гето. — А всегда ли нужно прощать? — спросила Сакура, а потом рассмеялась тихо. — Нет, не думай, а то загрузишься ещё больше. А тебе на утро нужна светлая голова. На утро у них с Годжо была новая миссия. — Как-нибудь справлюсь, — сказал Гето. — Просто не могу перестать думать о ваших словах, сестра Куран. — О моих словах? — удивилась Сакура. — Что без жертвы не бывает силы. — А. Да, не бывает силы, не бывает перемен. У всего в этом мире есть своя цена. Но тебе не стоит меня слушать. Это всего лишь пафосные речи старой девы. — Вы не старая. Сакура рассмеялась. И её смех был приятным — бархатным и мелодичным. Не как перезвон серебряных колокольчиков. А как тихая музыка ветра. Гето тоже позволил себе улыбнуться. Светлячки кружили живыми звёздами над тропинками. Освещали маленькие святилища для крошечных богов. — На меня период хотаругари всегда навевал грусть, — заметил Гето. — Да, красиво, но печально. Особенно, если верить, что это души умерших людей. Сказала Сакура, а потом начала красиво и размеренно:Как горек рис вареный в этот год — он до морозов явно не созреет. А небеса все ливнями болеют — и серп забытый ржавчина сожрет.
Дожди все льют, но высохли глаза — искать ростки в грязи слеза мешала. Я месяц прямо в поле ночевала. Мороз. Теперь веду домой вола.
Светлячок осторожно перебирал лапами по пальцам Сакуры. Её голос в ночи звучал тихой мелодией:Весь урожай, пыхтя, несла продать — Но денег дали, как за пыль с дороги. Продам вола, чтоб заплатить налоги, И мысль про голод тщетно буду гнать.
Налог берут монетой золотой — Нанять солдат на длинную границу. Чиновник сыт, а нам не прокормиться — К речному богу я пойду женой…
Светлячок взлетел с пальцев Сакуры. Гето проводил его взглядом, а потом повернулся к собеседнице. Она была печальна, оттого по-особенному красива. Не то чтобы Гето не знал этого раньше. — Ты сказал про необходимость оставаться человеком. В нашем мире магии это очень важно — сохранить в себе человечность. Хотя я считаю, что это трагедия для многих магов. — Человечность нужна, чтобы защищать слабых. — Сохранить её, особенно когда тебе дана власть в виде магии, очень сложно. Как и оставаться собой. — Что вас гнетёт? — спросил Гето. — Подерёмся? Сакура так резко сменила тему. Гето не ожидал. Он захлопал ресницами, не такими густыми и пушистыми, как у Годжо, скорее выведенными в тонкую угольную стрелку. Будто у лиса. — Поздно для тренировок. — Да неужели? Сакура закатила глаза. Гето неожиданно почувствовал себя пацаном, который не в состоянии распробовать соль этой жизни. Сакура встала и вошла в зал. Гето, немного поразмыслив, поднялся на ноги и разулся. Прошёл по татами. Встал напротив Сакуры. Они поклонились друг другу. Секундная заминка. Сакура резко схватила Гето протянутой рукой за запястье и, сместив центр тяжести, перекинула через бедро борцовским приёмом. Пол и потолок резко поменялись местами. Гето распахнул глаза, уставившись в ровные доски с замысловатым природным узором. Из головы разом вылетели все ненужные мысли. Шестерёнки заработали с такой силой, что Сугуру и пяти секунд не понадобилось, чтобы вскочить на ноги. Сакура уже пружинила на своих. Но стояла не в боевой стойке, по которой можно было легко прочесть намерения противника. Амплитуда её движений большая, поскольку конечности длинные и сильные. А ещё она гораздо опытнее Гето. Он это знал. Повёл плечами. В два быстрых шага оказался возле Сакуры. Она замахнулась. Он ушёл под её руку. Хотел схватить за запястье, чтобы заломить за спину. Но Сакура слишком быстро развернулась к нему лицом, не подставляя открытый зад. В прямом смысле. У них тут не получится представления в стиле уся. Никакого крадущегося тигра, затаившегося дракона. Но изящества и красоты движений, тем не менее, ни одному не занимать. Сакура начала танцевать вокруг него, нападая, но не давая себя достать. Короткие и быстрые выпады без возможности схватить или ответить, только парировать. Отбить одну руку в сторону, потом резко другую. Гето улучил удачный момент, когда корпус Сакуры оказался открытым, и сделал выпад для удара. Очень хороший, ловкий, который мог сбить Сакуру с ног. Но не тут-то было. Его выпад — её подсечка. Сакура ушла в сторону и ударила Гето по голени той ноги, на которую он не очень удачно распределил вес собственного тела. Тут всё дело в скорости. И в опыте. Гето рухнул на татами, кувыркнувшись. Завалился на живот. Собрался вскочить на ноги, даже чуть приподнялся на руках, но тут же ощутил горячую ступню Сакуры между лопаток. Она нажала, пальцами, проминая крепкие мышцы. — Ты напряжён. Это уже ни в какие ворота. Она наступила на него, а потом, используя в качестве опоры для одной ноги, перешагнула. Встала с другого бока. Гето посмотрел на её голые ступни. Потом вскочил так быстро, что Сакура едва успела увернуться от удара ногой с разворота — Гето умудрился не замедлиться и не прерваться в движениях, а сделать очень резкую, но действенную связку «подскочил-ударил». Потом комбинация из выпадов. Теперь Сакура ушла в оборону, уворачиваясь. До Гето не сразу дошло, что она его просто выматывает. Неважно в какой позиции будет Сакура — нападение или оборона — тактика оставалась неизменной. Это раззадоривало как можно дольше продержаться. У Гето за спиной упорные тренировки и спарринги с Годжо, а ещё его учил драться Акэтора — один из самых умелых бойцов, которых встречал Сугуру. Но как только Гето принял условия игры на выносливость, Сакура пошла ва-банк. Намеренно подпустила Сугуру ближе. Схватила его за чёрную ткань футболки, увернувшись вовремя от удара, и снова сделала подсечку. Неудачную. Гето схватил её за шею и применил удушающий захват. Но что-то щёлкнуло в голове. Делать больно этому человеку Гето не хотелось. Даже в тренировочном спарринге. Пусть Сакура сочла бы это едва ли не за оскорбление. Будто бы её не воспринимали всерьёз. Но дело-то в другом. Гето очень уважал Сакуру. С того дождливого дня и фокуса с огненным драконом. Гето очень хорош в рукопашной. Даже Годжо с ним приходилось попотеть. Да, хорош. Но секундное замешательство. Сакура тут же им воспользовалась. Ушла из захвата, резко выпрямившись. Потная и красная, как и сам Сугуру. Он приготовился к новому выпаду, звериному и ловкому. Но вместо этого Сакура бросилась вперёд, нырнув под его руки, ловко обхватив Гето за торс, как заядлый рестлер на ринге. Гето сбили с ног. Он больно приложился лопатками о татами. Сакура оседлала его бёдра, совершенно не заботясь о том, в какой непристойной позе они находятся. Сакура упёрлась ему руками в грудь, возвращая обратно. Гето упрямо повторил попытку, по инерции схватив Сакуру за бёдра, чтобы то ли скинуть, то ли приподнять, отстранив от своего паха. Оба тяжело дышали. — Это было подло, — выдохнул он. Пряди чёрных волос растрепались и прилипли к мокрому лицу. — Зато эффективно, — улыбнулась Сакура. Её выражение лица изменилось. С сосредоточенного оно стало весёлым. Почти по-детски озорным. Кожу будто бы подсвечивали изнутри золотистые лучи солнца. И Гето увидел, насколько эта девушка на самом деле юная. Совсем не суровый дракон, обитающий в холодных водах под серебристой луной. Её пасть не усеяна клыками, а взгляд всегда холодных антрацитовых глаз может переливаться золотом. Сакура отстранилась от него. Гето мягко убрал внезапно обессилевшие ладони с её бёдер. — Теперь думать будешь меньше, — Сакура подала ему руку. — Это уж вряд ли, — усмехнулся Гето. И крепко ухватился за раскрытую ладонь. Сакура потянула его на себя, помогая подняться. Никто из них не знал, что эту самую руку, горячих пальцев которой Гето касался, через несколько дней откусит проклятый дух особого уровня — великая Паучиха-Мать. И на место живого придёт мёртвое со стальной хваткой.