Что ты разбил на этот раз, Чуя?
***
На улице уже холодно, и это знать отрезвляет от ревностного угара, ветер подхватывал плащ и приятно холодил открытое предплечье. Шляпа держалась руками, чтоб не улетела, гонимая порывами воздуха. Сакура уже начала отцветать, и ее розовые лепестки кружились в воздухе, словно танцуя под известную только им мелодию. Сейчас можно успокоиться и поразмышлять здраво.Чуя перегнул палку.
Первое, что он понял, когда пришел в себя, это то, что он перестарался, перегнул, наговорил слишком много. Ударил его по лицу. Да, он и до этого не скупился на удары, но он никогда, никогда, не бил его по лицу, для них это было что-то слишком неправильное. А он сделал, и теперь горько об этом жалеет. Может у всего этого действительно есть объяснение? Хотя какое тут можно придумать объяснение?! Нет, Дазай, конечно, очень способный, выдумать может всё, но никогда нельзя быть уверенным, что он говорит искреннюю правду. Хотя, может можно действительно ему поверить? Может у него правда есть объяснение для всего этого? Если действительно есть… то сколько же боли он принес своему, Чуя почти в этом уверен, любимому человеку. Просто так, просто из-за своей ревности. Ветер растрепывая волосы собранные в хвост, как ещё вчера его нежно трепал по голове Осаму, а рыжик сердился, дул щеки, но всё же прижимался к его ладони, словно довольный кот или ласковый щенок, которого гладит хозяин. Ещё вчера они вместе готовили ужин, пока Чуя ставил мясо в духовку, Дазай резал овощи, резал и снова порезался, тихо охнув. Уже даже без вопроса: "Что там у тебя, скумбрия?" Чуя достал пластырь и заклеил царапину, в то время как шатен глупо улыбался и шутил про нож-убийцу. Ещё вчера они засыпали в одной кровати, его любимый крепко обнимал его, утыкаясь носом ему в волосы, а сам мафиози что-то недовольно бурчал о том, что эта "шпала" слишком теплая с его бинтами и ему "Слишком жарко, перенестись на другую сторону кровати, дылда", Осаму лишь смеялся и обнимал его крепче, зная, что на самом деле его бывшему напарнику очень даже нравится вот так вот лежать.Теперь же он был не уверен, что это можно вернуть.
В груди неприятно ныло и болело, тянуло, хотелось ударить что-нибудь, либо кого-нибудь, сделать хоть что-то, чтобы выпустить пар, избавится от этой ноющей пустоты где-то внутри. Интересно, как там Дазай? Сильно ли он сердится? Сильно ли расстроен? Задели ли его слова? Скорее всего. Все же Чуя действительно перестарался, слишком сильно надавил, задел слишком больные места. Черт. Что же он наделал? Тихо взвыв от своей собственной тупости и ревности, из-за которой причинил боль любимому, он развернулся на каблуках и побежал в сторону дома.Вернуться, быстрее вернутся.
Ботинки стучали о каменные плиты, оглушая, сердце билось где-то у горла, нехорошее предчувствие закралось внутрь, но он отчаянно пытался его отогнать. Бежать, бежать быстрее. Хотелось прийти, обнять крепко-крепко, прижать к себе и извинится, возможно впервые так искренне и честно. Лишь бы успеть.Черт! Когда же он успел уйти так далеко?!
***
В квартире очень тихо, не слышно ни шагов босых ног по паркету, ни шума чайника, ни работающего телевизора или радио, или любой другой текники, ни звонкого, родного смеха, ни голоса, который бы что-то говорил, в очередной раз раздумывая о чем-то вслух, ни даже дыхания.Здесь слишком тихо.
Даже не раздеваясь Чуя буквально влетел в помещение, забыв закрыть дверь, и почти тут же замер, оглушенный тишиной. Вокруг полутьма, свет выключен и лишь через окна проникает свет вечерней Йокогамы.Что-то тут не так.
Так не должно быть, это неправильно. Не должно быть так пусто и холодно, не должно быть так одиноко… просто не должно быть так. Здесь должен быть Дазай, он должен делать хоть что-то, дом должен был быть полон каких-то звуков, теплом, должен быть наполнен хоть чем-то. С замирающим сердцем Накахара обошел, хотя скорее побежал, все комнаты. Пусто. Везде пусто. Тихая паника накатывает с новой силой. Куда он делся?! Он же… черт. На журнальном столике, в той самой гостиной, где они поссорились, лежал белый исписанный лист, а рядом с ним небольшая бархатная коробочка. Дрожащими руками он взял письмо и начал лихорадочно читать."Прости меня, Чуя, я ведь правда люблю тебя. Прости, что сделал тебе больно своими действиями, прости, что, наверное, снова обидел тебя, даже сам не понимая чем, прости, что всегда такой едкий, такой грубый такой… такой какой я есть. Даже забавно, но похоже только один на один с листом бумаги я могу быть… собой? Нет, не думаю. Я уже сам не знаю кто я, хотя, наверное слишком заговорился, опустим эту ненужную драму.
Любимый, надеюсь, я ещё могу тебя так называть, может ты и не веришь, но я правда могу это объяснить. Видишь ли, просто на руке той девушки было обручальное кольцо, которое, как мне кажется, просто прекрасно смотрелось бы на твоей руке… и мне просто хотелось рассмотреть его получше и узнать, где она его купила. Всё, больше ничего.
Сегодня, я хотел сделать тебе предложение, но… видимо ты действительно меня ненавидишь… Я просто хочу, чтобы ты знал, я тебя люблю, очень-очень сильно люблю. Если ты тоже, то, пожалуйста, приди в общежитие агентства до полночи… спаси меня"
Сердце Чуи замерло на пару секунд, сжимаясь от тупой боли, а когда до него дошли последние строки, оно застучало сильнее, словно он только что пробежал марафон, хотя самая важная гонка только начинается. Если он не успеет приехать до двенадцати ночи, то никогда не простит себе этого. Выбежав из дома он вскочил на байк, с места вдавливая педаль газа прямо в пол, попутно набирая номер.Гудок…
Гудок…
Гудок…
Абонент не отвечает…
Черт, черт, черт! Это невозможно, пожалуйста, нет! Выехав на трассу, мафиози разогнался ещё быстрее, хотя дальше уже некуда, мир на периферии зрения слился в одно непонятное цветастое пятно, байк ловко лавировал между автомобилями, лишь иногда царапая дорогую поверхность. Он выезжал на встречу, за секунду до столкновения лоб в лоб уходя обратно, безбожно превышал скорость, наплевал на все возможные и существующие правила дорожного движения, физики, когда с помощью гравитации перескакивал через машины, проезжал по стенам зданий, объезжая пробки, и законы логики, когда ни за что, подвергал жизни других людей и себя самого опасности, хотя нет, тут на кону стояло нечто бо́льшее, чем все, что было до этого. Он не слышал ни рев других машин, ни гудки разъярённых автомобилистов, ни крики в спину, ни испуганные возгласы – ничего, единственное, что существовало для него сейчас – биение собственного сердца где-то у горла, сбившееся дыхание и образ Дазая, которого он должен, обязан спасти. Накахара кинул взгляд на приборную панель и прибавил скорость, глотая ком в горле, пытаясь задушить подступающую панику.23:40
Ехать ещё минут десять, может двенадцать, но это все равно было слишком мало, непозволительно мало. Сейчас дорога каждая минута, секунда; сейчас любая задержка, любая преграда, любое замешательство могут быть фатальной, смертельной. От этого хочется ещё сильнее нажать на газ, но он уже и так достаточно максимум своего байка. Пролетая на красный свет светофора, прямо перед носом машин и пешеходов, он думал лишь о том, чтобы успеть во что бы то ни стало. Не хотелось даже представлять, что может случиться, если что-то пойдет не так. А могло. Очень много чего помогли пойти не по плану, слишком много "но" было сейчас. И ничего сейчас не играла в его пользу. Особенно чёртово время.23:47
Очень-очень мало времени! Надо бы… надо бы быстрее ещё быстрее… да куда уж там! Мало-мало… а если он… Нет! Нет, нет и ещё раз нет! Он успеет, обязательно успеет. Должен. Обязательно! Просто обязан! В конце концов, вот, уже видна своротка, по которой можно подъехать в агентство. Или это не она?... Пожалуйста, пожалуйста… Да, это она! Точно она! Ещё немного, совсем-совсем немного! Совсем близко… Сколько времени.23:51
Черт, мало, но должно хватить. Дазай, пожалуйста, не делай этого, помощь скоро будет, только держись, просто дождись… дождись… Уже через пару минут он бросил мотоцикл у лестницы, совсем не заботясь о том, что на нём могут остаться царапины, или его могут украсить, и побежал по ступенькам на второй этаж. Сердце стучало где-то у горла, паника накатывает все с новой и новой силой. На глаза наворачивались слезы. Господи, если ты есть, помоги! Во всех комнатах тихо, либо уже спят, либо ещё не пришли… либо в одной из них остывает труп. Нет-нет! Время ещё есть!23:53
Черт, черт, черт, чёрт, черт, чёрт! Почему его дверь так далеко?! В горле пересохло, дыхание сбилось, он задыхается, не может произнести ни слова, в ушах звенит, заглушая все вокруг, не слышно почти ничего, кроме глубоких хрипов, вырывающихся откуда-то из горла. Пожалуйста, Дазай, потерпи, совсем немного потерпи, вот, ещё чуть-чуть, совсем немного! Буквально чуть-чуть! Рука в перчатке хватается за нужную ручку, он уже готов ворваться внутрь и обнять, извиниться, прижать к себе и истерично плакать, просить прощения буквально отвечать, сотни и сотни раз отвечая, да, все что угодно! Вот-вот, совсем скоро! Он опускает руку, дверь приоткрывается, он совсем близко!23:55.
Выстрел
Н-нет… Нет, нет… Нет, нет! Пожалуйста нет! Этого… этого не может быть! Чуя буквально ворвался в квартиру, почти тут же замерев на месте, на глаза навернулись слёзы, ком встал в горле, колени затряслись, ноги начали подкашиваться, а в голове крутилось только: “это сон… кошмар… “ Пистолет с лязгом упал на пол, тихий хрип, а после кашель вырвались из горла, по подбородку стекала струйка вязкой крови, руки безвольно повисли по обеим сторонам от тела, вслед за пистолетом упал и сам Осаму, хрипло кашлял, глаза начинает застилать пеленой, веки становились тяжелее, пробитые легкие наполнялись кровью, слабеющее тело сползло по стене вниз, пачкая её кровью. Промазал, хотел застрелить себя прямо в сердце, а в итоге промазал, дуло чуть-чуть сдвинулось в бок, совсем немного, но этого хватило, чтобы пробило не сердце, а легкое, но насквозь, пуля застряла в стене позади. В ушах звенит, слёза наворачиваются от боли, дыша сквозь боль, кровь окрашивает рубашку алым. И лишь на периферии зрения он увидел, что к нему кинулась чёрная тень, подхватила на руки и прижала к себе, уже совсем не заботясь, что одежда тоже пропитается кровью.. чужой кровью… его кровью… Дазаю приходится взять себя в руки, чтобы поднять вверх глаза, когда на его лицо начали капать чужие слезы, а кто-то истерично шептал его имя, о чем-то прося, нет умоляя. Губы растянулись в подобии горькой ухмылки, после чего всё тело сотрясло от сильного приступа кашля. –Ч-Чуя… –П-помолчи… я… я сейчас вызову скорую… или Йосан-но… - он начал искать телефон, но на его руку легла чужая, слабая, холодеющая. –Н-не… н-не надо… Он прав… они не успеют… он не успел… не успел… пришел слишком поздно… опоздал… –Я… я люблю тебя, чертов придурок - слёзы застилали глаза - люблю… действительно л-люблю – в горле встал ком, говорить стало сложно, голос дрожал – П-прости… прости меня.. прости за всё… мне… мне жаль… правда жаль… – он прижал его к себе, поддерживая голову, зарываясь руками в его волосы, осторожно целуя его скулы, виски, щеки, легко касаясь его губ своими, а не его собственному лицу катились слёзы –Чуя… Ответь… м-мне… –Да?... –Т-ты… х-хотел б-бы быть… моим м-мужем?... - Дазай сильно закашлялся, сгибаясь почти пополам, пачкая руки собственной кровью –Г-господи конечно да! – он обнял его крепче. нервно сглатывая – к-конечно же… Неужели это то, что тебя сейчас интересует?... Осаму горько усмехнулся, веки закрывались сами собой и сопротивляться стал всё труднее, и Накахара это чувствует, паника и отчаяние накатывают на него с новой силой, он держит на руках умирающего любимого… и ничего не может сделать, он… бессилен. –Так странно… – снова начал говорить шатен, хотя было всё сложнее – Вроде… я сейчас наконец-то умру… - он поднял руку к лицу Чуи, слабо огладив слабой ладонью, едва улыбаясь и с такой любовью и преданно смотря в глаза, что ни одни слова не могли выразить эту самую любовь и преданность - а я почем то не рад… Рука ослабела, безвольно падая вниз, глаза остекленели, пусто смотря куда-то перед собой, грудная клетка перестала вздыматься от дыхания, а на побледневших губах застыла легкая улыбка -Н-нет… - Чуя потряс его за плечо, пытаясь справиться с подступающей истерикой. - П-пожалуйстя… ты… ты всегда был такими живучим… ты… ты не можешь.. не можешь меня оставить, особенно… когда сделал предложение - он прижал его к себе, срываясь на истерику - Ты не можешь меня оставить! Осаму! Проснись! Слёзы градом полились по его щекам, он что-то бессвязно кричал, моля вернуться, не оставлять его одного, он винил во всём себя, в том, что затеял этот скандал, в том, что ударил, в том, что ушел, в том, что просто не успел… Это его вина и только, хотя оон и знает, что Осаму не винил бы его ни в чем.. никогда бы не винил. -Прости меня… прости прости… я… я не заслуживал такого как ты… прости… я… я люблю тебя… люблю… люблю и всегда буду… … я сколько угодно раз отвечу да… сделаю все, что ты только скажешь… только проснись… скажи, что это шутка… просто шутка…. я обещаю, что даже не разозлюсь… - он легонько поцеловал его в приоткрытые, холодные уста, отстраняясь, слёзы потекли с новой силой - только открой глаза… умоляю… Но он не проснулся, и больше никогда не проснется. По квартире разнесся крик боли, в нем уже не было ни слов, ни молитв, ни слез… только злость, злость на самого себя, на бога, что забрал его, отчаяние от того, что всё потеряно и уже ничего не изменить, и тоска, звериная, нечеловеческая тоска, такая, от которой болезненно щемит сердце.00:00
Кто знал, что часы детектива просто спешат на 5 минут?..***
Чуя не помнит как добрался до дома, если честно, он даже не помнит, что произошло после этого, все происходило как в тумане, сквозь пелену слез, истерики и успокоительных. Через пару минут дверь снова открылась и в квартиру забежали Куникида и Ёсано, которые встали как вкопанные, когда увидели, как исполнитель портовой мафии, лучший боец, опасный враг, угрожающий Накахара Чуя, сидит на коленях, находясь в припадке, прижимая к себе окровавленное тело Дазая, на лице которого застыла нежная улыбка. Первой очнулась Акико, подбежав к ним, пытаясь понять, может ли она ещё вылечить коллегу, но это было бесполезно, исповедь все ещё действовала. Все были бессильны. А Чуя… он буквально молил их о помощи, наплевав на все, на статусы, на вражду агентства и мафии, на свою собственную гордость и принципы, он просто хотел, чтобы они помогли Осаму, вернули его… Но уже ничего нельзя было сделать. Сотрудница ВДА пыталась более менее успокоить мафиози, дав ему успокоительные и воду, пока Куникида вышел из комнаты, вызывая врачей и труповозку. Для них не было удивительным, что рыжик так реагировал. В конце концов для них уже давно было известно, что эти двое встречаются. Для них было очевидным, где ночует Дазай, когда не приходил в общежитие агентства, кристально ясно, о ком тот думал целыми днями, мечтательно смотря куда-то за горизонт, пропуская все упрёки мимо ушей… а теперь этого не будет: с Дазаем умерло все это. Когда приехали сотрудники похоронного бюро, Накахара наотрез отказывался отпускать тело любимого, держа его, прижимая к себе, словно они пытались отобрать у него ещё живого человека… жалкое зрелище. Он шипел на них, огрызаясь, так и норовя укусить протянутые руки, как пёс, охраняющий свое самое ценное сокровище, к которому пытаются прикоснуться чужие и незнакомые люди, забрать его. По сути он таким и был: верный, преданный пёс, до последнего защищающий своего хозяина. Пришлось вмешаться Доппо и Акико, они сумели подхватить Чуя под руки и все же оттащили брыкающегося парня, пока тот, как сумасшедший, что-то бессвязно кричал вслед ритуальщикам, которые забирали тело Дазая. Дальше приехала скорая, врачи лишь только окинули Накахару взглядом и тут же вкололи какое-то сильное успокоительное, и уже через пару минут он перестал брыкаться, истерить, просто стал смотреть куда-то в стену абсолютно пустым взглядом. Дальше медицинские работники были бессильны, и они уехали. Куникида тяжело вздохнул, понимая, что этого невменяемого придется вести ему. Путь до дома представлял из себя затуманенную череду картинок, он лишь смотрел в окно пустым взглядом, не воспринимая больше ничего: ни оклики, которые доносятся со стороны водительского сидения, ни то, что его куда-то везут, по, вроде бы, знакомым путям, ни на тряску машины. Потом его кое-как вывели из нее и закинули в знакомую, но такую пустую по ощущениям квартиру и, не желая с ним больше возится, закрыли входную дверь. Чуя прошёлся до дивана и сел на него, пусто, без эмоций, совершенно равнодушно, смотря в стену напротив, которая была скрыта за книжными полками. Часы тикали на стене, отмеряя секунды и минуты, которые складывались сначала в час, потом в два. Луна находилась в своем зените, улицы опустели, ветер и дождь начали бушевать на улицах отчего последние люди скрылись домах, а в этой пустой, тихой и холодной квартире, в этой комнате, где всего часа два назад произошла ссора, одиноко сидел в кресле рыжий парень, который пытался осознать лишь одну мысль, прочно засевшую в голове, но такую нереальную… далёкую…Он мертв.
Тихий смешок, похожий сначала просто на выдох воздуха, разнёсся по комнате, а потом снова, и снова, и снова, и снова, пока он не перерос в истерический, нервный, сумасшедший смех и хохот. Чуя смеялся как сумасшедший, только что сбежавший из психбольницы; его руки, которыми он зарывался в волосы, оттягивая пряди до боли, дрожали как у алкоголика с многолетним стажем; из глаз лились слёзы, очерчивая по лицу мокрые соленые линии, срывающиеся на колени, мгновенно впитываясь, оставляя после себя темные пятна. На его лице застыла улыбка, какая-то сумасшедшая, выдавленная улыбка, похожая на ту, что всегда красовалась на его лице во время порчи. Только теперь уже нет того, кто мог бы остановить его. Накахара кричит в голос, срывая связки, кричит что-то невнятное, нечленораздельное, вкладывая в этот крик всю свою душераздирающую, безграничную и острую боль. Он кричит сквозь истеричный смех, сквозь отчаяние, сквозь неверие, сквозь слёзы. Он не верит, что это правда, что это действительно произошло, что полчаса назад он умер, что это произошло на его руках. –Господи… – хриплым, сорваным голосом вопрошал он в пустоту, пока его плечи безвольно подкрашивали он рыданий – Господи, за что?... Это… это карма?... Карма за всю кровь, на моих руках?.... Тогда… тогда почему… – он стиснул зубы, впиваясь ногти в руки – Почему умер он?! Голос снова сорвался на крик, истеричный, несдержанный, он звенел в тишине беззвучной комнаты, заполняемой лишь его словами. Больно. Так чертовски больно. –Почему он?! Я должен был умереть! Я! Почему именно сейчас?! Почему?! ПОЧЕМУ?! Он упал на колени, ударяя руками в пол, крича, утопая в своей истерике. Чуя толкнул журнальный столик, с него все свалилось на пол, отчёты и бумаги разлетелись по комнате. Что-то откатились к шкафу.Немного полегчало.
Вскочив на ноги мафиози кинулся к ближайшему шкафу и с силой смел на пол то, что находилось на полке: хотелось выплеснуть всю ту энергию и злость, то отчаяние и тоску, что накопились в нем. На пол летело все, что плохо лежало: книги, документы, сувениры, фотоальбомы, карандаши и ручки; что-то хрупкое разбилось об пол, своим звоном напоминая разбившиеся души; через всю комнату, ударившись о другую стену и разлетаясь на осколки, как сердце, пролетела какая-то кружка, вроде бы подаренная Дазаем на какую-то годовщину их первой встречи; за ней небольшой горшок с очередным кактусом. Земля рассыпалась во все стороны. Подлетев к последней нетронутой полке, Наказала схватил что-то и уже хотел было кинуть об пол, но знакомый деревянный узор фоторамки немного прояснил разум. Ладонь затряслась, когда он опустил ее и посмотрел на фото. Они с Дазаем стояли в обнимку, на фоне едва-едва побелевшие от первого снега деревья, шатен наклонился, чтобы поцеловать рыжика в висок, нежно улыбаясь, а тот смеялся, обхватив партнёра одной рукой за далию, а вторую поднося к его подбородку, намереваясь взятся за него и нежно поцеловать в губы. Сердце больно защемило. Они сделали это фото всего неделю назад… ещё неделю назад они были счастливы, а сейчас… а сейчас он больше никогда не услышит его голос, не увидит его теплую улыбку, не почувствует, как худые руки обнимут, он больше никогда не почувствует Дазай рядом с собой, больше никогда он не поцелует свое бинтованное сокровище, никогда не потребляет его мягкие волосы, никогда больше Осаму так мило и по-детски "обиженно" не надует губы и щеки, а Чуя никогда больше не посмеётся над этим, обняв его.Никогда.
Слёзы с новой силой покатились по щекам, Накахара прижал фото к себе и упал на колени. Руки трясутся. –П-прости… прости меня, сокровище… я… я виноват… это я виноват… Прости, прости!... Я… мне жаль… правда очень жаль… Я не должен был… не должен был кричать… я не должен был тебя ударить… прости… Я все разрушил… Это все произошло по его вине, ведь это он не дал ему рассказать, ведь это он ударил его, ведь это не звонил эту глупую, как и все до этого, ссору. А ведь Дазай никогда не начинал их первым, потому что не любил, ценил минуты счастья и спокойствия рядом с рыжим демоном… Осаму просто терпел или решал все разговором, а не скандалами.А Чуя никогда этого не понимал.
Рядом с ним валяется та самая бархатная коробочка. Накахара дрожащими руками открывает ее, снимает перчатку и надевает кольцо. Слёзы снова катятся по щекам. А ведь все могло быть по другому… если бы он дал ему сказать, если бы он не ушел так далеко, если бы вернулся раньше, если бы поторопился… если бы часы в ВДА бы не спешили… если бы… Он уже лежит на полу, поглаживая большим пальцем черты лица Осаму на фотографии, через силу улыбаясь, истерично хихикая, жмурясь и тресясь. –Что же мне теперь делать, Осаму?... Вопрос эхом раздается в тихой комнате, и ветер треплет его волосы. Чуя уснул, свернувшись на полу в позе эмбриона, прижимая руки с фото и кольцом к груди. И никто не увидит, как рядом с ним садится на корточки полупрозрачная тень, еле видная в свете полной Луны и осторожно гладит рыжего по голове, отчего тот жмурится и расслабляется, чувствуя что-то схожее с такими родными прикосновениями… –Прости меня, Чуя…