Петербургский дождь

Дождь… Вроде бы еще июль, а погода какая-то осенняя. В таком состоянии Питер кажется совершенно серым. Даже пестрые зонты блекнут в этой серости. А дождь все продолжал и продолжал падать с неба. Воздух был наэлектризован, но ни молний, ни грома не было. Только танцующая вода. Лето, а люди в куртках и плащах ходят. В Питере всегда так. Такой это город. Мне казалось, что воды с неба упало меньше, чем пролилось слез за какой-то час. А время тянулось действительно долго. Если быть точным, то оно вообще остановилось. Рассыпалось, разбилось, разлетелось… Какие-то совершенно незнакомые люди подходили ко мне и что-то говорили. Я не слышал слов. Только машинально кивал. Тихо звучала музыка. Знакомый голос пел о лесничем. Веселая некогда песня сейчас наводила грусть. А дождь не прекращался. Дождь, слезы… Слезы, дождь… Фанаты черным нескончаемым потоком лились лентой. Некоторые клали цветы, другие кивали нам. И почти каждый плакал. Некоторые, правда, пытались скрыть слезы. Парень в косухе, подойдя ближе, перекрестился и перекрестил гроб. Мать показала ему «козу» и чуть улыбнулась. За солнцезащитными очками мне не было видно, плачет она или нет. Я тихо подошел к ней и положил руку ей на плечо. - Мам, - только и сказал тихо я. - Миша? – Вздрогнула она и обернулась ко мне. Рука у меня дрогнула. Я знаю, что голоса у нас схожи с братом. Многие мне это говорили. Да, и сам Мишка это подтверждал. Поэтому мы и не стали совместно записываться на «ТODD»а как раз по этой причине. Мама тяжело вздохнула и погладила меня по руке. Ее пальцы были тонкими холодными. Я взял ее за руку, пытаясь передать ей свое тепло. Нам с Мишей никогда не нравилось на людях проявлять свои чувства или как-то откровенно говорить о родных. Это нас всегда смущало. Я посмотрел в сторону гроба. Казалось, что Миша просто уснул. И вот сейчас он встанет, зевнет, посмотрит на всех и спросит: «Что за траур? Кто-то умер?» А что бы я тогда сделал? Наверное, кинулся бы к нему и обнял. И к черту все чувства. Мне его не хватало. Все же надо было открыть ему тайну, что Анфиса умерла от наркотиков. Только родители просили не говорить этого. Да, и смог бы я открыть ему это? Мы поддерживали его, когда он сорвался в очередной раз. Мы ведь семья и должны поддерживать друг друга. Но я чувствовал себя в каком-то долгу перед ним. Отец что-то говорил маме на ухо. Я не стал им мешать и тихо вернулся на место. Дождь все не прекращался. Как и слезы. Рядом я заметил Князя. Он смотрел на друга и не двигался. Казалось, что даже не дышал. - Я не верю… - Тихо проговорил он. - Никто не верит. – Ответил я. - Соболезную. – Его голос дрогнул. Я лишь кивнул в ответ, подавив в себе желание взглянуть на него. Ольга стояла в нескольких шагах от нас. Она кусала губы, стараясь прервать слезы. Но они все же стекали по щекам. Вдова смахивала их белым платком. Как же это тяжело звучит – вдова… Они ведь только начали жить. Собирались помириться после неизвестной ссоры. Я тогда помог Мише добраться до родителей. Он был пьян в стельку. Не помню, когда брат в последний раз так напивался. А тогда мы узнали, что в его жизни вновь появились наркотики. Наверное, от этого они с Олей и поссорились. Я не стал тогда задавать ему какие-либо вопросы. Только уложил в постель и долго гладил его по голове. Он пытался что-то говорить, возмущаться, материться, но язык заплетался. Я подождал, когда брат уснет и только тогда ушел, оставив его на попечение родителей. Эх, Миша, Миша… Зачем ты так? Я ушел за колонны, чтобы укрыться от всего этого. Спрятаться от его голоса. Я прислонился затылком к холодному камню и жадно втянул воздух. Нужно успокоиться. Рука сама потянулась к карману, где лежали сигареты. Щелкнула зажигалка. Во рту почувствовался горьковатый привкус дыма. Только сейчас я почувствовал, что на меня капает дождь с крыши. Волосы моментально прилипли к телу. Брызги попадали за шиворот. Я выдохнул дым в воздух, подставляя лицо живительной влаге. Она успокаивала. Я даже прикрыл глаза, вновь наполняя легкие губительным никотином. - А еще сигареты нет? – Раздался внезапно рядом голос. Я даже подпрыгнул на месте, уставившись на источник звука. Передо мной стоял… Михаил. И улыбался. Я опешил, глядя на своего брата. «Этого быть не может!» - кричал мозг, но хотелось верить… Он стоял совершенно как живой. Я уронил сигарету в лужу недокуренной. Волосы уже совершенно намокли и неприятно прилипли к лицу. А вот он был совершенно сухим в своей излюбленной рубашке с «Ramones» и с вечно взъерошенными волосами. Я смотрел на него, совершенно не зная, что сказать. - Леха, кивни хоть… - Он сделал неуверенный шаг мне на встречу. Я резко дернулся назад, стукнувшись затылком в колонну. В глазах заплясали звезды, но видение брата не исчезало. - Блядь! – Громко выругался я, потирая ушибленное место. - Нехер материться! Ты же на похоронах! – Усмехнулся он и поднял руку, собираясь похлопать меня по плечу. Но передумал, отстранился. - Что происходит? – Неуверенно спросил я. – Так не бывает! - Бывает. – Он встал рядом, облокотившись о колонну. – Я не могу это объяснить. Поэтому просто поверь. Я лишь кивнул. Небо озарила яркая вспышка. Молния расчертила зигзагом серость туч. Фанаты загудели за спиной. Заиграла знакомая песня «Дурак и молния». - Дурак… - Сам ты дурак! – Миша улыбнулся. Точнее это выглядело не улыбкой, а оскалом. - Я про песню. – Я смахнул налипшие волосы. - Ну… Похоже. – Пожал он плечами. – Куда меня потом деть собираетесь? - В крематорий. Ты же сам так просил. – Странно говорить с покойным о его же похоронах. - Да, именно так. – Он замолчал и посмотрел на меня. - А почему именно так? - Потом расскажу. – Отмахнулся он. – Но я не просто так пришел. У меня есть неоконченные дела. - А тебя только я могу видеть? – Я почувствовал легкое головокружение. Надо уже идти. Сейчас его повезут в крематорий… - А хуй его знает! – Вновь усмехнулся он. – Главное, что хоть кто-то может со мной говорить. - Ага. – Я отстранился от стены и собрался было вернуться на церемонию прощания, но голова вновь закружилась. Чудом лишь мне удалось устоять на ногах. Проклятые нервы… - Тише ты! – Брат стоял рядом. – Главное не упади. Иначе набегут сейчас фанаты-кукрыниксяне и порвут тебя на маленьких ягодят! - Чего? – Я ошарашенно посмотрел на него. - К гробу, говорю, шагом марш! – Заорал он. Я вернулся на площадку. Фанатов здесь уже не было. Только родные и близкие люди, журналисты и какие-то личности из похоронного бюро. Полицейские бегали туда-сюда. Мама быстро подошла ко мне. - Лёш, пора. – Она взяла меня под руку, и мы подошли к гробу. Я смотрел в лицо Миши. Волосы совсем седые. Что же это были за галлюцинации там, у колонны? Я видел его призрак? Или как еще это объяснить? Нужно мыслить трезво – его нет… - Его нет… - Тихо произнес я. - Хера се! А с кем ты тогда там говорил?! – Я поднял голову и встретился с сурово-насмешливым лицом брата. Мне хотелось закричать, расплакаться. В горле уже застрял ком. С волос на лицо падала вода. Я смахнул их, поглядывая на призрак. - Только без слез давай. – Он сделал пару шагов назад. – Ты тут прощайся, да. Потом поговорим, понимаешь, да? Он пошел прочь от гроба. Прочь от самого себя. Я лишь смотрел ему вслед. Вот он вышел под дождь. Но капли проходили сквозь него. Какие-то люди попросили меня отойти. Я машинально сделал несколько шагов назад. Тщетны были мои попытки разглядеть в толпе знакомое лицо. Призрак исчез. Крышка накрыла гроб. Удары молотков больно резали по ушам. Четверо мужчин подхватили гроб и вынесли под дождь. Аплодисменты звучали громче грома. Я смотрел вслед удаляющейся катафалке. Следом выехала цепочка байкеров. Аплодисменты и рыдания не стихали. Как и песни «Короля и Шута» за спиной. Я стоял под проливным дождем и смотрел вслед траурной процессии. «Потом поговорим», - что он имел в виду?