Пей красную кровь мою

Дарклинг умеет сдерживать обещания. Он не позволяет ей отвести взгляд, пока ненасытные волькры потрошат Мала, раздирают его на части, яростно сражаясь за куски свежей плоти. И, когда длинные пальцы, перепачканные пылью, чужой кровью и смертоносной чернотой, смыкаются на её подбородке (он жаждет переместить их на шею — беззащитно открытую там, где заканчивается костяное кружево его дара, тонкую-тонкую, совсем как тростинка, которую переломить проще простого, но выработанный столетиями самоконтроль услужливо отгоняет лихорадочные желания; до поры до времени), в голове у Алины набатом звучат слова, сказанные им, кажется, вечность назад. В те далёкие времена, когда она не была провозглашена святой — лживой, грешной, ненавистной самой себе — и отчаянно старалась верить в лучший исход. В те далёкие времена, когда ей ещё был подвластен неугасающий луч надежды. «Завтра мы отправимся в Тенистый Каньон. И тогда я скормлю твоего друга волькрам, а ты будешь смотреть, как он умирает». И она смотрит. Снова и снова. Со жгучими слезами на глазах и воплем, в котором едва ли узнаёт собственный, наблюдает, как монстр в обличье человека отнимает всё, что ей дорого. До тех пор, пока не остаётся для неё единственным пристанищем. Дарклинг знает, о чём говорит. Алина борется, борется, борется. Сражается так долго, как прежде не удавалось никому (и даже немного дольше, чем он предполагал). Пытается выплеснуть ту безграничную ненависть, что бурлящей кислотой разъедает всю её суть изнутри. Мечтает обратить эту желчь, порождение пробравшейся в душу скверны, его скверны, в неудержимый поток света. Ослепляющий, испепеляющий, способный на веки веков изничтожить тьму вместе с её неизменным жестоким хозяином. А следом утащить в небытие и саму заклинательницу, взорвавшись сверхновой у неё в груди. Потому что подобное притягивает подобное. Потому что они неправильные, противоестественные, иррациональные. Потому что таких, как они, больше нет и никогда не будет. Потому что Свет и Тьма не могут существовать друг без друга. Потому что тогда некому будет ответить на её зов. Потому что, оказывается, она тоже боится остаться одна. Но она не может продолжать вечно: жалкие силы предательски иссякают, а понимание того, что опыта для подобных игр слишком мало, настигает разум быстро и неумолимо. Вскоре она устаёт от ненависти — и от всего другого. Всё происходит ровно так, как он однажды предсказывал. Дарклинга нельзя недооценивать. Поверженная им, в наказание за совершённые грехи неоднократно познавшая горечь утраты, скованная цепями из хитрого сплава, высасывающего дикую, бессмысленно противящуюся ему энергию (он чувствует, что та, несмотря на сопротивление, страх и неприятие строптивой обладательницы, тянется к его естеству и приветствует, как старинного друга, ластится и льнёт, точно к возлюбленному, признаёт в нём единственно верного спутника, переплетая золотые магические нити с угольно-чёрными) и пугающе сильными, огрубевшими от нескончаемых войн руками, Старкова наконец усваивает этот урок. Александр притягивает к себе её тело, такое хрупкое с виду и вместе с тем скрывающее внутри нечто поразительно мощное, почти неудержимое, так же легко, как опытный кукловод — марионетку. Сжимает до треска алебастровых рёбер, до того, что она задыхаться начинает, заходясь в приступе царапающего горло кашля, и ласково целует в висок. — Ну же, Алина, — вкрадчивый мужской шёпот обволакивает, проникает в каждый уголок сознания. — Сдавайся. Тёплые губы едва касаются мочки уха. Кожу опаляет размеренное дыхание. Холодные руки стискивают всё сильнее. Словно в неё раз за разом вонзаются сотни ледяных игл. Контраст слишком резкий. Некогда главная надежда Равки, легендарная заклинательница Солнца, живая святая не может сделать и рваного вдоха. Без его дозволения. — Мне не нравится то, что с тобой творится. На это заявление Алине хочется расхохотаться громко да надрывно. Плюнуть ему в лицо, выхаркав с кровью и ошмётками лёгких ту мерзость, что он запустил в неё вместе с мыслями об уникальности, высшем предназначении. Расцарапать до крови давно затянувшиеся шрамы и добавить к ним пару десятков новых. Но она лишь предпринимает попытку отстраниться хотя бы на миллиметр. Тщетно. А что же с ней творится? Безумие, не иначе. Сплошное, непрекращающееся, персональное. У безумия кварцевые глаза, окутанное мраком сердце (в наличии которого сложно не сомневаться, даже улавливая тихое биение) и множество имён. — То, как ты себя ведёшь. Голос Короля Теней звучит практически укоризненно. Он перекрывает ей всякий доступ к кислороду и, непозволительно бережно прижимая к крепкой груди, с удовольствием отмечая, как девушка покорно, затравленно утыкается носом в изгиб его шеи, заставляет дышать собой. — Не смей — слышишь меня? — не смей угасать, — взывает к ней не с мольбой, нет, с чётким приказом, с рокочуще-рычащими нотами. Разжимает хватку. Наблюдая за тем, как она хрипит и побольше воздуха ртом ухватить пытается, по волосам поблёкшим принимается гладить заботливо, будто бы успокаивающе. И уже в следующее мгновение наматывает их на кулак. — Выпусти свой свет. Воссияй для меня, Алина. Старкова вцепляется в колье-ошейник, с животным ужасом взирает на браслет, чешуйками поблёскивающий на правом запястье. Убеждает себя, что не хочет этого, потому что помнит, чем подобное обернулось в прошлые разы: болью, страданиями, загубленными жизнями… И могуществом, не так ли? Её передёргивает, и она головой качает, как заведённая повторяя «нет, нет, нет». Но лжёт так погано, так неумело истинные порочные прихоти отрицает, что сама нисколько не верит. А Дарклинг, наблюдая за девичьими метаниями, только слегка кривит губы в ухмылке. Понимает: ждать осталось недолго. Ведь сила пробуждается и откликается на знакомый властный зов почти мгновенно. Попросту оказываясь честнее, не размениваясь на притворство во имя вставшей костью поперёк горла совести. Она с неимоверной скоростью растекается по сплетениям вен жидким золотом, делает нежную бледно-молочную кожу прозрачной, просвечивая сквозь неё сиянием тысячи солнц, и грозится выжечь и обратить в пепел любые преграды на своём пути, дабы воссоединиться с манящей чернильной мглой. Тьма струится из ладоней владыки причудливыми клубами, растекается вязкой субстанцией, похожей на смолу. Тьма стремительно подбирается к заветной цели, непостижимо притягательной и неоспоримо опасной, чтобы совершить предначертанное: слиться с ней воедино. Но прежде — освобождает от оков. — Не боишься, — сипло вопрошает Алина, пропуская электрические разряды меж пальцев, — что я прямо сейчас швырну в тебя разрез? Тот, кто стоит перед ней, этого заслуживает. Бесспорно. Разве устроить справедливую расправу над ним будет труднее, чем над одной из его мерзких тварей? Ей всего-то нужно сосредоточиться на бесконечной веренице мук, преподнесённых страшнейшим истязателем с особо изощрённой изобретательностью (и, должно быть, с извращённой любовью), взмахнуть рукой да опробовать на нём новообретённую разрушительную силу своей ярости. Воспользоваться шансом изведать вкус мщения и насладиться им сполна. Так в чём проблема? — Неужто готова? — он провоцирует с насмешкой-оскалом и чуть вздёрнутой бровью, вероятно, задавшись целью испытать границы терпения. Однако скоро, очень скоро меняется и в лице, и в голосе. — Отчего ж так медлишь, моя Сол Королева? Проблема в том, что отпустить Александра Морозова ей намного сложнее, чем попытаться принять. Даже после бесчисленного количества зверств, устроенных им в не столь далёком прошлом, и перед лицом многообразия неизбежно грядущих злодеяний. Даже после того, как он собственноручно оставил (продолжает оставлять) кровоточащие и гноящиеся отметины везде, где только можно: на её теле, в её искалеченном разуме, в её переломанной вдоль и поперёк жизни. Даже после того, как снял одни оковы и безмолвно пообещал вечность в других — на сей раз нерушимых. Права была Багра, называя её глупой девчонкой. Алина плотно сжимает губы, не решаясь вслух отвечать на каверзные вопросы, быть предельно откровенной и тем самым осознанно уничтожать оставшиеся крупицы чего-то, едва-едва схожего со здравомыслием. Потому что по коридорам памяти всё ещё бродят призраки тех, кого Дарклинг безжалостно бросил в когтистые лапы смерти: растерзанный Мальен Оретцев; обезображенная Женя Сафина, вынужденная глядеть, как ничегои растаскивают её возлюбленного Давида на куски; осквернённый, превращённый в чудовище Николай Ланцов; Багра с зияющими чёрными дырами вместо глаз… И это лишь начало. Имён ужасающе много, как и вещей, которые она никогда не сможет ему простить, или слов, которые вряд ли когда-то осмелится сказать. Впрочем, как созданию древнему и чрезвычайно проницательному, ему не требуется никаких слов, чтобы разобраться в причинах и скрытых истинах. А давить на неё он не собирается. Пока что. Беспощадный Король Теней знает, как и когда стоит проявить некую мягкость. Целуя, а не терзая чужие губы. Обнимая, а не впаять в себя, поглотить без остатка желая. Ликуя от того, что она с ним, а не впадая в паранойю из-за того, что завтра её вдруг не окажется рядом. Пожалуй, сегодня он может позволить себе эту роскошь. Как бы ни было, что бы ни случилось… Дарклинг всегда получает то, чего хочет.