***
В грязной витрине лежит дохлая муха. Воздух прогорклый, но они слишком устали, чтобы обращать на это внимание. В закусочной есть пара уцелевших диванчиков, и, Боже, если ты ещё есть, спасибо тебе. После двух перестрелок в дороге за день эти скрипящие старыми пружинами монстры — кусочек их рая. Фан плюхается на первый диванчик и разражается недовольным бурчанием вперемешку с кашлем: — Фу, откуда здесь столько пыли? — Чувак, — выразительно выгнув бровь, протягивает Кобра, — ты в пустыне. — Лучше бы подвинулся, — устало толкая его в бок, говорит Пати. Как только Фан почти что вжимается боком в оконное стекло, освобождая место рядом с собой, Пойзон со стоном падает на сидение и устраивает свою алую макушку на его плече с довольным вздохом. Кид закатывает глаза и отворачивается, чтобы проворчать что-то похожее на «неразлучники», и удаляется на кухню в поисках чего-нибудь получше мёртвых мух. — Я так понимаю, заботиться о ребёнке теперь доверяют исключительно мне? — тихо ворчит Джет, вваливаясь в помещение закусочной с полусонной девочкой на руках. На самом деле, он совсем не против, особенно, когда маленькие ручки так доверительно цепляются за его шею, к тому же понимает, что остальным тоже нужен отдых. Но поворчать ему никто не запрещал. Порой он чувствует себя воспитателем в детском саду. — Я не ребе-е-енок, — несвязно бормочет в шею Стару Девочка, только ближе прижимаясь к нему. — Ох, прошу прощения, мисс, за такую бестактность, — тепло улыбаясь и поудобнее перехватывая её под коленками, отвечает он. Фан приоткрывает глаза и протягивает руки за ребёнком, пытаясь не потревожить заснувшего на его плече Пати. Стар хмурится, откровенно недоумевая, куда ему ещё одного ребёнка, но Гоул шёпотом прерывает его мысленный поток: — Давай, тебе тоже надо отдохнуть, а я совсем не против побыть подушкой. Девочка, бормоча что-то во сне, оказывается на коленях Фана, который улыбается каким-то своим мыслям. Скоро у него онемеют ноги и начнёт тянуть шею, но, кажется, его это не волнует. Пока что он счастлив. Джет садится на диванчик напротив и опускает голову на сложенные на столе руки. Как раз в это время возвращается Кобра, расстроенно поджимая губы. И снова его поиски не принесли ничего. Пора бы вернуться в лагерь, но после того задания, на которое их отправили, как на верную смерть, а они посмели выжить, желания видеть этих сумасшедших не было. У многих в пустыне ехала крыша. Возможно, из их организма просто не выводились должным образом таблетки BL/ind, или же они их слишком долго принимали, чтобы сохранить остатки вменяемости. Кид опускается на сидение рядом с Джетом и поднимает солнечные очки на макушку, искренне улыбаясь. Редко когда им удавалось выцарапать себе хотя бы час покоя и тишины. А сейчас перед ним была почти что идиллическая картина: Фан, приобнимающий спящую на его коленях Грейс одной рукой и уткнувшегося ему в шею Пати другой, дремлющий Стар, задравшийся уголок куртки которого Кид бережно поправляет. Жаркое солнце нагревало ему щёку, и он бы пошутил, что на ней вскоре можно будет жарить оладьи, но на голодный уже как пару дней желудок не очень-то хочется. Поэтому, откинувшись на спинку диванчика позади себя, он шумно выдыхает и тоже старается заснуть. Его будто подбрасывает от разряда тока, прошедшего по всему телу через пару часов — солнце уже гораздо ниже, значит, перевалило далеко за полдень. Но не это беспокоит. Кид настороженно прислушивается, пытаясь понять, что его разбудило, а затем видит: вдалеке мерцают огни фар белоснежных машин. — Чёрт возьми, — шипит он и трясёт за плечо Стара. С недовольным стоном тот просыпается, но, заметив напряжённый взгляд Кида через витрину, понимает без слов, что развлечения с Чучелами на сегодня ещё не закончены. Он протягивает руку к Гоулу и ощутимо тыкает в плечо. Тому не требуется много времени, чтобы проснуться и прийти в себя. В пустыне некогда нежиться в сонной дымке. Он явно слышит гул приближающихся моторов. Фан оставляет поцелуй на виске Пойзона, который тут же вскидывает голову и хмурится. Без лишних слов он берёт девочку на руки, передаёт её брату и поспешно поднимается на ноги, затем снова забирая ребёнка к себе. Их всегда поражало, как она могла спокойно спать даже под звуки перестрелки, но иногда это было очень кстати. Правда, не сейчас. — Солнышко, просыпайся, — пропевает дрожащим голосом Пойзон, запутывая в её кудряшках пальцы. Краем глаза он замечает сжатые в тонкую линию губы Фана, проверяющего заряд их бластеров, и мысленно чертыхается. Грейс сонно моргает и трёт глаза, но затем видит снующих туда-сюда Стара и Кобру, выстраивающих из перевёрнутых столов что-то наподобие баррикад, и всё понимает. Сделать вид, что в закусочной никого нет, уже не удастся — едут явно по наводке и именно за ними, к тому же, их Транс Ам слишком явно выделяется на фоне пустынных пейзажей и обшарпанных стен здания, как бы они его ни пытались спрятать. А в этот раз они и не пытались даже, слишком измождёнными были событиями утра. Хочется стукнуться головой об стену от досады, но на это нет времени — гул слишком громкий, и поначалу не поймёшь, это кровь так бурлит в их венах или Чучел в этот раз действительно много. Адреналин кипит в них наравне с усталостью, когда наступает щекочущее кожу иголками затишье. Они рассредоточились по помещению закусочной, пока оставаясь каждый в своём укрытии, пытаясь таким образом сыграть на эффекте неожиданности — если они выживут и в третий за сегодняшний день раз, то это будет чудом. Когда уродливые криворотые маски Чучел показываются в дверном проёме, губы Фана сжимаются ещё больше, а над ухом девочки раздаётся: — Кролик, — шёпот Пати казался громче крика сейчас. — Беги. И больше повторять не нужно было. Маршрут прост — пролезть за столами, не попасть под лучи бластеров и не подставить под них неловким движением семью, проползти на кухню. А дальше — в любое место, которое сможет её скрыть хотя бы ненадолго. Так учили. Видишь Чучел — беги. Прячься, пока есть силы. Непреложная истина, пока в твоём распоряжении нет своего оружия. Раньше детей учили делать зарядку по утрам и быть вежливыми со взрослыми. Теперь это кажется смешным. Первое, что понимает ребёнок пустыни, — ему надо научиться бежать, потому что у него нет дома, а те, кто рядом, уже завтра могут растворится дорожной пылью в руках Ведьмы. Но желание обрести что-то постоянное никуда не девалось. Для Девочки этой константой была колыбельная. «Потому что у каждого ребёнка она должна быть, и пусть мы её сочинили сами». Сколько она себя помнила: эта песня ей будто под кожу въелась. Как и воспоминания. Вот её укачивают на руках по очереди, — лихорадка не оставляла её в покое несколько дней. А вот Кобра пытается заплести ей косички, стараясь не обращать внимания на хихиканье Стара, — уж он-то знает, что это невозможно. Однажды Пати и Фан забавно спорят о её культурном воспитании и том, что важнее раздобыть: «Лоракса» или потрёпанный плеер... У колыбельной, как её называл Пати, были совершенно недетские слова. Но тихие голоса членов её семьи, напевающих незатейливую мелодию у костра, чтобы она поскорее уснула, успокаивали. Она не знала ничего красивее этой песни. Она напевала её, когда было страшно, как сейчас, когда из-за тяжёлых дверей раздавались крики и звуки борьбы, когда хотелось, чтобы дрожь внутри прекратилась, а страх перестал душить. Она не хотела даже думать о том, что творится за пределами её импровизированного убежища. Но если что, с собой у неё была небольшая граната. Хорошо, что никто не знал, о существовании этой «игрушки» в её рюкзаке, — начали бы наперебой кудахтать, как куры, перемежая ругань друг с другом и нежные «котик, с этим нельзя играть, отдай». Она чёрт возьми знала. Она не маленькая, ей целых восемь лет (но кто в этом был уверен?), она должна уметь постоять за себя. Она тоже Киллджой. А они, порой, были просто невыносимы в своём желании защищать её, казалось, от всего. И она их безумно любила. А ещё боялась потерять. Легенды о Ведьме она знала. О том, что они не единственные Киллджои в пустыне — тоже. Но другие ей не особенно нравились, — с ними приходилось иметь дело в основном Пати, и он обычно возвращался жутко раздражённым. А потом им снова приходилось бежать. — З-задержи дыханье пока в небе дрозд… Послышался грохот и чей-то вскрик. Девочка вздрогнула и приложилась головой о верх шкафчика, в котором сидела. Грохот повторился, вперемешку с чертыханием. Запахло расплавленным пластиком и… Горелой плотью. Песня едва помогала держать себя в руках. — До семнадцати считай, и закрой г-глаза. Это был не первый раз, когда они попадали в передрягу. Трудно вспомнить, какой по счёту, — в такие моменты она всегда путала цифры. Но слёзы продолжали течь из широко раскрытых глаз, пока она обнимала коленки руками и просила… Не важно, кого, но просила. Она жутко не любила, когда её заставляли где-то прятаться, потому что так её кудрявая голова только делала ей хуже. Она будто бы перед глазами видела все эти ужасные картины её бездыханных друзей, залитых кровью, застывших в неестественных позах, с этими жуткими стеклянными глазами… Она боялась, что однажды сны станут реальностью. Внезапно стало тихо. До жути тихо. Девочка перестала тихонько напевать и задержала дыхание, для верности зажав рот рукой. Её учили, как правильно скрываться, но не учили вести бой, и сейчас восьмилетний ребёнок чувствовал невероятную досаду на своих несостоявшихся братьев, потому что только Ведьма знает, что ещё предстоит пережить, когда их не будет рядом. Входная дверь на кухню скрипнула. Звуки шагов били по ушам. Всё внутри Грейс застыло и покрылось коркой льда. Только не выдавай себя, только не… Дверца шкафчика отъехала в сторону, и перед глазами Грейс оказался Фан. Девочка шатко выдохнула и бросилась в его руки, холодные и покрытые сажей. Он устало ей улыбнулся и прижал крепче к себе, как только она полностью вылезла на свет. Обожжённое рикошетом лазера плечо ныло, но всё могло быть гораздо хуже. — Эй, кролик, — тихо позвал он, убирая непослушные кудряшки ей за уши. — Всё закончилось. Пойдём к остальным. Девочка закивала, всё ещё немного всхлипывая. Всё закончилось. Они в безопасности. С шумным выдохом Грейс открыла глаза. Отбросив слегка влажные кудри со лба, она довольно улыбнулась. Сегодня она проснулась счастливой. Сегодня они встретятся вновь... Ты уже ждёшь, Ведьма?Часть 1
24 марта 2021 г. в 19:02
Странная семья. Они были очень странной семьёй. Если бы кто-то открыл толковый словарь и посмотрел значение слова «семья», то сразу бы понял — это явно не про них. Скорее, чёртова хлопушка, под завязку набитая яростью, страстью к жизни и смелостью, словно разноцветным конфетти. Но, может, в тех условиях, в которых им удавалось ещё проявлять нежность друг к другу, они были даже больше, чем семья. Да и вообще их пятеро.
Если не приукрашивать их историю байками о символах восстания и всём таком прочем в пафосно-патовом роде, что очень любят с благоговейным шёпотом рассказывать у костров те, кому только удалось сбежать из Бэттери Сити, то они просто четверо убийц и ребёнок. В мирные времена люди бы покрутили пальцем у виска. Сейчас просто настороженно глазеют, но ничего не говорят. Да и смысл: никогда не знаешь, какая минута твоей жизни станет последней, поэтому тратить её на домыслы и осуждение — глупо.
Когда жара готова иссушить их лёгкие, а песок превращает волосы в хрустящие сальные сосульки, когда невыносимо хочется пить, последнюю бутылку отвратительно тёплой, но всё ещё по-настоящему питьевой воды отдают ей. И возражать бессмысленно. Всё равно они «старше». Она ворчит, потому что это какая-то дикая смесь из самоотверженной заботы и откровенного сумасшествия, она знает, что их точно так же нещадно испепеляет солнце, но препираться действительно бесполезно, да и, честно говоря, сил нет. Нахмурив брови, она мелкими глоточками пьёт воду, хотя хочется залпом и до дна. Но она не может, это нечестно. Лучше она сделает вид, что больше вода в неё не лезет под их скептическими взглядами, но припрячет эту бутылку для них. Ещё понадобится.
Когда садится солнце, становится чуть легче. И хотя они знают, что через пару часов в пустыне станет безумно холодно, они рады этому. Ночь — это блики костра на жестяных банках, тепло, разливающееся от места соприкосновения до кончиков плохо гнущихся пальцев, когда они прижимаются друг другу плечами и бёдрами, приобнимают за плечи. Расположившись на какой-то случайно найденной в багажнике ветоши (кажется, это раньше был флаг), они пытаются высмотреть новые звёзды под мерное жужжание радиоприёмника. Они не знают, смогут ли лежать вот так завтра — эфиры проходят теперь слишком редко, а на дорогах даже по ночам слишком шумно. Время убегает от них.