Второй в черном списке

У Нами в шестнадцать уже было три аборта, и сейчас она возвращалась с четвертого. Она утирала высохшие дорожки слез, размазывая тушь по щекам, и в сотый раз пересчитывала деньги, ругаясь за спущенные несколько тысяч на больницу. Не то что бы Нами когда-либо хотела иметь детей, но слова врача о том, что это была ее последняя попытка, как-то косым тупым лезвием все же зацепили сердце. Ей было самую малость жаль, что она могла подвести будущую себя, но зато на такую ерунду больше тратиться не придется. Дома, конечно, придется потерпеть недовольный взгляд и, ну, может, вздох сестры, но она ведь привыкла. Ноджико знала о распутном способе младшей сестры достать деньги на оплату коммунальных услуг и новый короткий топ на тонких бретельках, а еще знала о трех абортах и совсем скоро узнает о четвертом, но не лечила: Нами была слишком своевольной и безразличной до слов старшей сестры. Нами устало вздохнула, привычным движением пряча купюры в виднеющийся из-под полупрозрачной кофточки бюстгальтер, краем глаза заметила движение и раздраженно потерла висок. В том самом месте, с краю, активно махал рукой мальчишка с широкой улыбкой и растрепанными черными волосами. Он прямо излучал радость и энергию, словно маленький ребенок при виде долгожданного подарка в виде самолетика на радиоуправлении. Только Луффи, раздражающий безмозглый оборванец, так его прозвала Нами, смотрел так на каждого прохожего и особенно — на нее. Странный пацан со шрамом под глазом жил по соседству, носил круглый год вьетнамки и был не по годам туп. А еще везде таскался с этой его тупой соломенной шляпой, за которой бегал с криками, когда ту уносил сильный порыв ветра. Низкорослый худощавый парнишка напоминал ребенка, которых Нами не переваривала, и постоянно воровал мандарины у них со двора, чем заслужил второе место в ее черном списке. На первом, кстати, был местный авторитет Арлонг, который платил много, но в постели вел себя прямо-таки по-скотски. А на третьем ублюдский Санджи, который и платил хорошо, и секс без обязательств называл «занятие любовью», и предлагал Нами руку, сердце и вообще всего себя, а на третьем был только потому, что готовил отменно. Нами ну прям воротило от всех этих «долго и счастливо», занятий любовью — какая тут любовь, когда ты трахаешься за деньги, и всякой нежности вроде поцелуев и держаний за ручку. Нами нужно было внимание этих похабных набитых белли кошельков, чтобы вокруг до около долго не возиться и сразу выдвинуть прайс. Луффи же был на втором месте, даже не побывав с Нами в одной постели. Ну, во-первых, с пацана ни дать ни взять, с деньгами у него проблем не было, потому что их у него попросту не водилось. А во-вторых, Луффи суждено было навечно остаться в девственниках, он в свои восемнадцать слово «секс» на теории-то вряд ли знает, что уж там о практике говорить. Нет, почетное второе место он занимал как раз за излишнюю раздражительность и чертовы ворованные мандарины с деревьев, заботливо выращенных покойной матерью Нами. Ну и еще потому что вместе с пожухлыми, сорванными с чьих-то клумб цветами он как-то раз вручил ей дохлого голубя в качестве подарка. Лучше б мандарины таскать перестал, мелкий воришка. Нами ему тогда и за них, и за голубя, и за потоптанные клумбы Робин так вздернула, что он еще неделю потом фингалом светил ярче единственного на их улице фонаря. — На-а-ами, — прокричали будто в самое ухо, но нет, вон он, стоит на другом конце дороге и продолжает махать уже сколько, минут пять? Луффи подходил ближе, продолжая светить широкой улыбкой без одного зуба: это тоже Нами постаралась, когда пацан ночью грохнулся с забора прямо перед мандариновым деревом в тот самый момент, когда она возвращалась с очередной «смены». Ох, и выпустила она тогда на мальчишке всю злость: из-за Арлонга, перестаравшегося едва ли не до крови, из-за порванной в порыве страсти майки тем же мудаком, и за любимое лысеющее мандариновое дерево всыпала с особой силой. Луффи тогда только зуб выплюнул с чихом от раздражения в тронутом носу, да виновато вернул крошечную мандаринку в ладонь Нами и пообещал, что в следующий раз полезет только когда дерево снова зацветет. И снова получил аккурат между глаз, удивленно бормоча что-то о звездочках и птичках, но Нами тогда уже яростно хлопнула покосившейся калиткой. — Сходить, что ли, в полицию, запрет на приближение накатать, чтоб отстал уже наконец, — раздраженно вздохнула Нами, стараясь игнорировать приближение номера два в ее черном списке и наконец дойти до дома, чтоб отдохнуть часок-другой до «подработки». — Нами, ты выглядишь уставшей! И от тебя неприятно пахнет лекарствами. Ненавижу таблетки, а еще уколы и больницы вообще. А ты что, там была? Это потому что у тебя руки и ноги постоянно в синяках, ты так сильно ударилась в последний раз? Ты такая неуклюжая, Нами, ши-ши-ши, — затараторил Луффи, закидывая руки за голову и щурясь. Ага, как же, ударилась. Неуклюжая. Кто неуклюжий, так это уродский Арлонг, который в своих сексуальных порывах то зубами острыми вцепится, то сжимает до синяков на бледной коже, то случайно приложит о тумбочку, заваливая куда-то мимо кровати. Нами очень ценила свое тело, так что цену драла с него втрое, а все последствия мастерски замазывала тональным кремом. Вот откуда только Луффи их разглядеть смог, неужели стерлись? — Вот принесет же судьба не лёгкую. Придурков всяких, нет бы хоть одного нормального, — Нами продолжала обращаться к небесам, хотя в Бога не верила: потому что-либо его нет, либо этот высокомерный старикашка издевательски игнорирует ее несчастное существование. — Тебя кто-то обидел? Покажи мне, и я надеру ему задницу! — Луффи подкрепил свой энтузиазм боевой стойкой и размахиванием кулаков, как боксер. Нами снова решила проигнорировать этот пустой треп. Или сказать, чтоб самоликвидировался? В любом случае, пускай уж хоть как-нибудь от нее отстанет, а не цепляется намертво, как жвачка в спутанных волосах. — Нами, ну поговори со мной! Ты так редко появляешься, где ты пропадаешь? Нами едва ли не взревела: повернулась и с такой силой ткнула указательным пальцем в грудь под красной безрукавкой, что еще чуть-чуть силы — и Луффи оказался бы на него насажен. Прям как шашлык, и ему сейчас так захотелось мяса. — Послушай меня сюда, жвачка-прилипала, — у Нами от злости аж ноздри раздувались, так она яростно дышала! — Отстань уже от меня. Я не нанималась в няньки совершеннолетнему ребёнку, и уж тем более мне не пристала твоя дурацкая дружба, я с тупицами не вожусь, понял? Еще раз подойдешь, я позвоню копам и выбью у них запрет на твое ко мне приближение. И уж поверь, мне ничего не стоит упечь тебя в каталажку, а там — отправить куда подальше от этого городка, чтоб уж точно глаза не мозолил. Долго я это терпела, но ты у меня уже вот тут, — Нами чуть не царапнула себе шею острым ноготком, показывая, как глубоко впилось раздражение от одного вида пацана. Луффи глупо хлопал глазами, продолжая с непониманием пялиться на Нами. Почесал макушку через шляпу и снова улыбнулся, хихикая под нос. — Нами, ты такая нервная! Пойдем на рыбалку сегодня, там спокойно и красиво! И рыбы так много водится, можно от души поесть! — Отъ-е-бись! — громко отчеканила Нами, продолжая оставлять в груди Луффи вмятину от каждого тычка. И как можно быстрее утопала в сторону дома, оставляя недоумевающего Луффи потирать покрасневшую кожу в том самом месте. Пацан даже расстроился, Нами позвоночником это чувствовала, но ей было так плевать. Она уже стольких людей намеренно и не совсем успела расстроить, что сбилась со счету и перестала париться. Даже себя расстраивать было уже делом настолько привычным, что Нами не обращала на это внимание. Дома, как и ожидалось, Ноджико промолчала на слова о новых приключениях сестры в больнице, которые больше не должны повториться. Нами даже показалось, что та самую малость рада, что она больше не появится на пороге с такой новостью будничным тоном. Ноджико лишь устало покачала головой и скрылась на кухне, даже не взяв оставленных Нами на столе денег на оплату коммунальных. Сестра пожала плечами и ушла в комнату приводить себя в порядок: из-за назойливого придурка у нее совсем не оставалось времени на отдых. А сегодня по расписанию был Арлонг. Отдых ей и не снился. Мысль о хорошем двадцати часовом сне, не меньше, назойливо кружила в голове Нами, пока она на скамейке у дома ждала бесполезно дорогую для такого захолустья машину Арлонга. Вот утром она уйдёт от него и обязательно проспит сутки, еще четыре часа — процент за бессонную ночь. Время было уже за полночь, все нормальные и не работающие люди уже давно спали. Нами вот относила себя к категории работающих, Арлонга просто к мудакам, а вот чего этот придурок в шляпе носится туда-сюда по улице — непонятно. Хотя нет, у него просто мозгов нет, вот он и гоняет ветер в голове. К домику подъехал громко ругавшийся на пацана Арлонг. Тот, дескать, прям по проезжей части, если так можно назвать пустынные залежи, гуляет, прям сам под колеса просится. Луффи тоже что-то возмущенно прокричал вслед и ушел во двор своего домика. Удивительно. — Погода — блеск, небо звездное, прямо за твоим домом поле, — начал издалека Арлонг. — Две тысячи сверху за то, чтоб на свежем воздухе. Еще тысяча, если на капоте, — как-то непричастно перебила Нами. Арлонг жадным не был, особенно на собственное удовольствие. Особенно на хороший секс с красивой умелой девкой вроде Нами, а она одна такая на весь захолустный городок была. Нами было так безразлично, что любой зевака в окно может увидеть ее распластанное на капоте тело, над которым довольно рычит и тужится Арлонг. Собственно, на него ей тоже было все равно: Нами уже давно привыкла помогать себе пальцами, потому что ублюдок заботился только о своей разрядке, а от потуг Санджи просто не получалось кончить, как бы он над ней не извивался. Нами просто скучающе смотрела на звезды, отражающиеся в темноте на капоте машины, в которую Арлонг яростно ее вдалбливал. Кажется, прошло уже полчаса. Она не знала, сколько времени это уже длится, заснуть ей не давало только неприятное ощущение между ног, а после — резкий удар щекой о поверхность. — Эй-эй, полегче. Надоело уже после твоих страстей замазывать все тональником, — возмутилась Нами, шипя от боли. — Тупая ты сука, — со смешком послышалось сверху. — За фетиш на грязные слова еще тысяча. — За такую попорченную шлюху и копейки платить не хочется. Сколько членов в тебе бывает за день? А сколько за все время твоей жизни жалкого отброса? — продолжал Арлонг. Нами нахмурилась. Это у него тоже в порыве сексуальных фантазий, чтоб не вымещать на ее теле? Но то, с какой силой он вдавливал ее в капот, как больно хватал за волосы и разгонялся, размашисто входя и выходя, ставили эти догадки под сомнение. Ублюдок что, совсем ума лишился? Надо скорее это прекращать. — Эй, пусти меня! Хватит, кому сказала! — прикрикнула Нами. — Отпустить тебя? Ох, не-ет, тупая сучка. Я вытрахаю из тебя все, а потом брошу где-нибудь подыхать, чтоб перестала портить вид этого и без того отвратительного городка своим мерзким телом. — Чего?! — Жалко будет расставаться с такой умелой шлюшкой, но незаменимых нет. Нами впервые за долгое время почувствовала реальный страх. Не то что бы она ценила свою действительно отвратительную жизнь, но умирать так рано от рук ублюдского Арлонга как-то не улыбалось. Она решила закричать и позвать на помощь, глядишь, кто-нибудь да проснется, они всего в паре шагов от жилых домов. Стоило открыть рот и едва ли издать звук, как рот ей закрыла широкая ладонь Арлонга. Ну все. Попытка была одна, она вряд ли сможет вырваться из крепкой хватки сильного ублюдка. Сейчас ее изнасилуют и оставят где-нибудь умирать, искать ее вряд ли станут. Нами в удачу не верила, вся жизнь ее состояла из той самой черной краски, которая запачкала собой проблески хоть чего-то светлого. Сначала умерла дорогая мать, затем ей пришлось торговать собственным телом, чтоб хоть где-то взять деньги на жизнь, пожертвовать своим семейным будущим, сделав несколько абортов, еще этот придурок Луффи постоянно обрывал их с Ноджико мандариновые деревья. Пока Нами мысленно прощалась с сестрой, с мандаринами и жизнью, роняя на капот и ублюдскую руку слезы, кто-то стащил с нее тяжелое тело. Она даже не сразу поняла и почувствовала легкость только тогда, когда где-то на середине прощания с Робин, милой соседкой, Нами услышала позади звуки возни. Она тут же обернулась: в темноте по очертаниям она смогла отличить, что здорового Арлонга со спущенными штанами и еще возбужденным членом со всей дури бьет по лицу...тот пацан со шрамом под глазом? Луффи? Нами аж ахнула от удивления: какого черта здесь творится. Парнишка же громко и яростно сопел, пытаясь сокрушить громилу градом ударов. Завязалась настоящая потасовка, и будь Нами сладкой девочкой, подумала бы, что за ее честь и внимание два парня устроили драку не на жизнь, а на смерть! Она только и успевала, что следить за ударами, и мысленно впервые думать о победе Луффи. Где-то на пятнадцатой минуте, разбитом носу парнишки и решающем ударе Арлонг без сознания свалился, так и оставаясь без штанов. Луффи тут же подлетел к Нами, молча хватая ее руку и пытаясь куда-то увести. Она уже думала испугаться, но потом вспомнила, с кем имеет дело, быстро натянула юбку и от всей души пнула ублюдка в бок, когда пробегала мимо за пацаном. Луффи привел ее к себе во двор, усадил на скамейку под навесом из густых листьев какого-то дерева и снова чихнул, хлюпая разбитым носом. Из окна за его спиной горел свет, и Нами могла разглядеть и кровь на губе, и заплывший глаз, и опухшую щеку. Сама она вряд ли выглядела лучше, чувствовала по распухшей ноющей губе. Но сейчас ее волновало самую малость другое. — Ты с какого облака прямо мне на голову свалился? — Так я это, наблюдал, — снова почесал затылок через шляпу Луффи и приложил ладонь к пульсирующей щеке: больно. — Какого черта?! — вспыхнула Нами, не то от злости, не то от смущения, и еле сдержала себя от очередной оплеухи пацану. Ему и так досталось не слабо. Ну и спас он ее, чего уж. — Да ты сегодня такая злая была, вот я и волновался, думал, вдруг еще себе синяк набьешь от рассеянности! А потом еще этот угрюмый, не нравился он мне никогда. Это еще повезло, что вы так близко были! Правда я совсем чуть-чуть не успел, дрался с Эйсом за последний кусок мяса. Я, кстати, выиграл! — Луффи снова засветил улыбку с недостающим зубом. Нами казалось, ее уже нельзя удивить. За нее кто-то волновался. И это самую малость взволновало сердце, корка льда на нем с подозрительным скрипом грозила треснуть. О чем говорит этот парень? Он следил за ней, потому что волновался? Сталкер что ли? Еще один придурковатый фетишист? Вуайерист? Столько вопросов и все, казалось, бессмысленно будет задавать такому человеку, как Луффи. Хотя теперь Нами уже ни в чем не была уверена. — Нами, пойдем домой, обработать тебе губу. Ты, конечно, и с разбитой круто выглядишь, но тебе это не понравится, — Луффи чесал здоровую щеку. — А потом Дадан рыбы нажарит, ты такую вкусную еще точно никогда не пробовала! А Эйс тебе расскажет крутую историю о путешествии в пустыне и еще где-то, он много где бывал! Угроза была серьезной — треснуло. Да не просто треснуло, а будто огнем изнутри растопило и разлилось все ручьем. Нами почувствовала слезы, только когда больно защипала разбитая губа. Она не знала, почему плакала. Потому что Арлонг оказался в край конченным ублюдком, и она могла умереть, потому что внизу живота все болело и жгло неистовым пламенем или потому что обычный пацан, которого она каждый день грубо посылала далеко и надолго, спас ее, улыбался ярче майского солнца и приглашал ее домой, словно они старые друзья? — Не знал, что ты такая плакса, Нами, ши-ши-ши! — Луффи смеялся, хватаясь за щеку. Нами казалось, что после смерти матери о ней не волновался никто. Может, Ноджико, но только потому что они сестры. Сама Нами перестала о себе волноваться. А тут с таким заявлением к ней врывается в душу и бередит сердце раздражающий безмозглый оборванец. Ну, может уже не такой раздражающий и безмозглый. А совсем немного заражающий своей широкой улыбкой с дыркой вместо зуба и добродушный дурачок. Или просто Луффи. Она поймала себя на разглядывании черных взъерошенных волос под соломенной шляпой, опухшего от побоев лица и протянутой руке. Стоп. Руке? — Пойдем, а то Эйс сейчас всю рыбу съест и придется снова идти на рыбалку! Я даже разбитым носом чувствую этот вкусный запах, скорее! Луффи схватил Нами за руку и крепко сжал. И она могла поклясться, ни одно ласковое слово от Санджи, подкрепленное смазливым личиком, не сравнится в нежности с горячей рукой Луффи с опухшим лицом в свете восходящего солнца. Нами вдруг впервые поняла, что ее не воротит. От себя, от надоедливого пацана и растекающегося в груди чувства теплоты. Она хотела извиниться перед будущей собой за такие серьезные ошибки. Хотя, страшит ли ее это будущее без детей, когда под боком уже пригрелся великовозрастный ребенок? Наверное, о таком еще рано думать. Очень рано. Ей еще предстоит подумать о том, чтоб вычеркнуть Луффи из черного списка. Если он правда больше не будет обдирать ее мандариновое дерево.