***
Открытие датской Супер Лиги по футболу началось для Орхуса с оглушительного успеха. Столице не помогло и наличие сына мэра города в их команде. Атмосфера массовых соревнований пустила корни в душе Серсеи. Она знала правила и без труда различала игроков из обеих команд, да и дружки Роберта регулярно посещали «Жемчужную сказку». Мероприятия, посвященные победам, не проходили без неё. Там же они виделись и с Эддардом Старком, правда, его целиком поглощал быт и забота о четырёх детях, и потому ходил на эти вечеринки максимум раз в месяц. — Разве футболисты пьют? — однажды спросила Серсея у Роберта. — Иногда можно, — уклончиво отвечал Роберт. Однако общие вечеринки, быт и увлечения уже два года не подтверждались никакими серьёзными намерениями. Роберт любил её, она это знала. Пусть он часто путал, какой цвет она любит, и дарил красные розы вместо жёлтых, Серсея не обижалась на эти пустяки. Джейме на тот момент уже сделал предложение своей любимой, и та согласилась. Серсея ждала того же от Роберта. Толчок его решению положил Ренли. — Почему ты не женишься на ней? Она такая хорошая! — увещевал младший брат. Серсея услышала этот разговор, придя домой с работы. У отца дел не убавлялось, поэтому она стала чаще заменять его на посту владельца кафе. Знакомство со Старками и вправду ей облегчало жизнь. Отец Кейтилин Талли, жены Эддарда, поставлял им рыбу за пониженную цену. Муж её сестры, Петир Бейлиш, работающий в пожарной инспекции, закрывал глаза на некоторые нарушения. Только со Станнисом, средним братом Роберта, они почти не виделись, а если и виделись, то много они не говорили, и оставались чужими. — Мне нужен хороший повод, я хочу сделать это так красиво, как ни один мужчина не делал, — заявил Роберт. У Серсеи замерло сердце. Она бесшумно сняла обувь и пальто. — Тебе дать совет, братец? — насмешливо поинтересовался Ренли. Мальчик рос красавцем, весь в старшего брата, и знал толк в разговорах с девочками. Он что-то прошептал, Серсея не разобрала, зато Роберт тут же расплылся в одобряющей улыбке. Ренли уже громко добавил: — Надеюсь, для тебя это возможно. — Для меня нет ничего невозможного, — Роберт потрепал волосы брата и ушёл в гостиную. Когда вошла Серсея, он делал вид, что никаких разговоров не было, хотя в его взглядах читалось беспокойство о том, что она всё слышала. Уснуть у Серсеи не получалось. Она ворочалась в объятиях Роберта, пытаясь разгадать, что же он задумал. На что был способен этот мужчина ради неё? Она ещё не ведала, что всё это затянется на долгие недели. Роберт тренировался усердно, стремясь попасть в сборную ко времени Чемпионата Мира. Два тренера, да и медик их команды, обещали ему, что его как никого другого возьмут для представления страны на международной арене. В суматохе она и позабыла про возможность предложения. В разгаре сезона, в сентябре, Роберт предложил всей её семье посетить один из решающих матчей с Копенгагеном. Тайвин Ланнистер выкроил, на удивление, часок-другой для этого мероприятия, как и Джейме с Бриенной. Тириону было сложнее отпроситься. На медицинском направлении учёба шла почти целый день, он приходил домой неимоверно усталый, не желающий ничего делать, поэтому Серсея сжалилась над братом и сказала, что это на самом деле не так важно. Билеты в этот раз достались в ложу. Здесь было уютно, но она томилась, словно пойманная в клетку птица. Ей было привычнее находиться в толпе, «рядом», в кругу постоянных болельщиков, кричать их девизы, речовки, песни. При отце она могла их произносить лишь одними губами, беззвучно и бессильно, а когда он аплодировал Копенгагену, ей вовсе становилось не по себе. Когда счёт сравнялся, она невольно встала и выкрикнула: «Да!» Отец лишь угрюмо помял губы и молча продолжил наблюдать. После того, как гол забили, раздался звук сирены. Игроки разошлись по двум сторонам поля. Постоянные болельщики и группа поддержки вышли на поле с огромными букетами алых роз и разложили их в замысловатом порядке, кем-то незаметно обведённым. Заиграла лирическое «Por uno Cabeza» без слов из кинофильма «Правдивая ложь». — Смотри, — указала Бриенна на большой экран. Серсея подбежала к перегородке, не веря своим глазам. Роберт нёс охапку таких же алых роз. Затем показали обзор верхней камеры. Теперь она разобрала, что розами было выстлано признание в любви. — Я остановил этот матч, — голос Роберта звучал отовсюду. В гробовой тишине он звучал трепетно, а на экране она видела, что рука с микрофоном тряслась. Он перевёл дух, чтобы начать ещё раз. Люди похлопали. Он улыбнулся и кивком головы поблагодарил их. — Спасибо. Я остановил этот матч, потому что… — его взор обратился на трибуны, — потому что моё сердце переполнено любовью. Я люблю футбол. Больше него я люблю только прекрасную Серсею Ланнистер, арт-директора кафе «Жемчужная сказка», дочь уважаемого Тайвина Ланнистера, лучшую женщину на этой земле. Серсея, — обратился он взволнованно. — Сколько бы у меня ни было побед, знай, что ты — моя главная победа. Ты станешь моей женой? Она села, чувствуя, как слёзы катятся по щекам. Толпа взревела, а она плакала, глядя на своего «короля». Разве так можно — остановить матч из-за любви, выстлать розами послание на игровом поле, забить на то, что откладывал деньги на машину? «Для меня нет ничего невозможного», — вспомнила она. В конце концов, люди начали вставать и хлопать. Вместе с ними медленно встал отец. Аплодисменты его тоже были медленные, и слёзы текли по его щекам, покрытым морщинами. Один Джейме что-то говорил Бриенне про цвет роз, но его голос заглушал всеобщий гам. Серсея понеслась из ложи вниз. Никто ей не препятствовал. Она влетела в объятия Роберта, поцеловала его в обсохшие от волнения губы и дала заветное согласие у всех на глазах. Осень с давних времён считалась лучшим временем для свадьбы. Торжество назначили на первую пятницу октября. К тому времени молодые успели перебраться в новую квартиру, купленную отцом Серсеи. Их двухкомнатное гнёздышко располагалось в центре города. Платили, правда, за две квартиры, ибо в той остались жить Ренли и Станнис с молодой женой и годовалым ребёнком. Однако на венчание они всё же ехали отдельно, следуя традициям. Братья и друзья устроили Роберту шумное провожание из отчего дома, после чего он отправился в церковь. Отец взялся вести её машину. Они ехали, не останавливаясь. Встречные машины пропускали их, понимая. Однако всю дорогу она слышала, как кругом голосит вороньё. — Плохая примета, — угрюмо сообщила Серсея Элларии. Та, переглянувшись с Тайвином, отмахнулась: — В голову не бери, птицы просто кричат, что им ещё делать? А мы сейчас сделаем музыку погромче, правда? — весело спросила Эллария, и отец, усмехнувшись, сделал громче. Как звали священника, она уже не помнила. Он соединил их ладони и торжественно объявил о нерушимости союза, а из церкви они выходили уже вдвоём, сопровождаемые аплодисментами. «Сказку» специально закрыли, но вход оккупировали журналисты, и только полиция помогла их разогнать, и веселье можно было продолжать. Их заключительный танец подвёл черту празднику. На такси молодожёны умчались домой. Раздевались на ходу, едва закрыв дверь. Короткими нетерпеливыми поцелуями обжигали друг друга. Вызывали упоённый трепет мерными поглаживаниями рук. Выдыхали имена друг друга, и не спали, наслаждаясь близостью. Она и думать забыла о воронах.***
Серсея с особенным трепетом ждала чуда, которое могло бы произойти с ней в браке. Спустя месяц это чудо влилось в её жизнь чередой головокружений и тошноты. От запахов съестного в «Сказке» её изрядно мутило. Она не всегда могла точно определить от каких. Иногда так резко пахло рыбой, что она едва могла сдержать в себе позыв; иногда так пахло чем-то сладким — ягодами или конфетами, она тоже не разбирала, но результат был одинаков. Персонал страдал от внезапных срывов. От боли в низу живота порой хотелось выть. Без Элларии она б и не догадалась сделать тест на беременность. А ведь и правда стоило задуматься. Она и не обратила внимания на «задержку», стала какой-то нервной, рассеянной и усталой. Увидев на тесте две полоски, Серсея сперва проплакала несколько минут, а потом, ободрившись, будто обретя из ниоткуда новые силы, к приходу Роберта приготовила ужин, накрыла стол. Ожидание выдалось мучительным. Домой он пришёл затемно, надутый и хмурый, совсем не расположенный к беседам по душам. Бросил сумку на пороге и не поздоровался. Поблуждав по комнате, Роберт всё же чмокнул её в лоб. — Что-то случилось? — поинтересовалась Серсея. — Хардинг случился, — глухо отозвался Роберт. — Второй месяц мурыжит меня с «предложением», делает из меня идиота. — С каждым словом тон его повышался. — Заказывает у психологов детальный анализ наших с тобой фотографий, а они заявляют, что мы друг друга не любим, что это — фейк, что я женился ради пиара. Другие газеты пишут чушь, будто сборная уже отказывается от меня. — Его гневную речь Серсея слушала внимательно, ни разу не перебив, изредка задавая вопросы, чтобы он выговорился, но у самой на душе образовывался некий комок. — Ты знаешь, что это — не так! — остановила она его внезапно резким тоном. — У Хардинга нет талантов, кроме сплетен. Он «Принц», мелкая шавка, а ты «Король». И «Король» доказывает делом, чего он стоит. У него есть заботы важнее сплетен. Например, — она так же внезапно смягчилась и переместила руку на живот. — Ты беременна, — выдохнул Роберт. Гнев постепенно сполз с его лица. Лоб разгладился, желваки не дёргались. Муж заключил её в крепкие объятия. — Я люблю тебя. Он отмечал с друзьями её беременность целую неделю. Гарольд Хардинг как-то позабылся, но ушлому конкуренту эту было только на руку: сообщить газетам, что капитан «Орхуса» не гнушается алкоголя. Благодаря связям отца удалось уладить это недоразумение. Тайвин предложил дочери отказаться от работы на время беременности, но она боялась, что не вынесет домашней рутины. Отец и без того сделал для своих детей много, теперь пришло время решать всё самой, особенно, что касалось заботы о собственных детях. Это помогло даже наладить контакт со Станнисом. Его жена навестила «Сказку» с годовалой дочерью Ширен. Серсея играла с девочкой и не заметила, как пролетело время. Селиса делилась опытом и обещала, что это — счастье в большей степени, чем ноша. Серсея и чувствовала себя счастливой. Вновь взялась играть на фортепиано в свободные минуты, даже пробовала петь, хотя это всегда выходило худо. Лучше удавалось Роберту. — Колыбельные буду петь я, — шутливо спорил он. Серсея улыбалась ему, зная лишь, что его тренировки не отпустят. Он начал задерживаться допоздна, а она — ревновать. До скандалов не доходило. Роберт умел извиняться, рассказывал про всех надоедливых фанаток, которые так и липли к нему, несмотря на публичное признание в любви. В начале декабря он умчался в Копенгаген на товарищеский матч. Серсея болела за него дома вместе с Элларией. Волнение перекликалось с головной болью, а к вечеру и вовсе поднялась температура до того, что пришлось вызывать врача. Молодая медсестра, осмотрев её, вынесла вердикт: — Вы ветряной оспой в детстве болели? Серсея помотала головой. — У вас ветряная оспа. Вы, наверно, не замечали зуд на коже, поскольку высыпания мелкие. С детьми контактировали в последнее время? — Да, но больных не было. Медсестра покачала головой. — Видимо, у ребёнка тоже было в начальной стадии. Во всяком случае, вам надо в инфекционное отделение. — Я беременна, — воскликнула Серсея, вцепившись в руку медсестры. — Что будет с ребёнком? — Не волнуйтесь, — сказала медсестра. В последующие четыре дня она не видела никого, кроме врачей. Высокая температура не сбивалась, редкие высыпания, превращаясь в пузырьки, начинали мутнеть, будто гнойнички. Её преследовали судороги и тошнота. Ломота одолевала всё тело. Иной раз Серсея даже скулила в кровати, обняв себя руками, ибо лекарства, если и действовали, то незаметно. Сводило и живот. Боли накатывали короткими схватками. Она не отвечала на звонки и сообщения Элларии, Роберта и Джейме, не желая, чтобы они знали её в таком состоянии. На пятый день она заметила кровь на простынях. Багровый цветок смерти распустил лепестки на белой коже и ткани. С этим завершилось всё. Болезнь и её спутники отступили. После операции она, наконец, взяла телефон и тупо листала сообщения подруги и мужа, иногда роняя слёзы. Порой вставала и думала, кто виноват во всём. Врачи уверяли, что вкалывали лекарство, чтобы сохранить плод, но того, вероятно, не хватило, или уже было поздно. Когда открылось сообщение Элларии с содержанием: «Ширен и Селиса тоже лежат в инфекционной», Серсея нашла опору своего гнева. Спустя неделю Серсею выписали. Роберт не мог её забрать, видимо, был на тренировке. За него приехал Станнис с цветами, будто она вышла из роддома с ребёнком на руках. — Засунь себе подальше эти цветы, — без прелюдии рявкнула Серсея, минуя его автомобиль. Станнис опустил красочный букет и застыл на секунду. — Ты в своём уме? — выпалил он. Она усмехнулась. — Это ты не в своём уме, как и твоя жёнушка, — заявила Серсея. — За детьми надо следить и вовремя водить их к врачам. Это твоя дочь заразила меня. Это из-за вас я потеряла ребёнка! — врачи и прохожие начали оглядываться. — Ненавижу вас и видеть больше не хочу. — Я примчался за тобой во время обеденного перерыва, и ты даже спасибо не скажешь?! — удивился Станнис. Его слова разнесло эхом по двору больницы. — Сочувствую, — напоследок кинула Серсея и сама добралась до дома. Роберт застал её играющей на фортепиано. По его взгляду ей подумалось, что муж разозлится из-за брата, но он молча вошёл в комнату и сел напротив неё. — Прости, что не приехал встретить тебя. — Он сидел, глядя в пол и скрестив пальцы до напряжения в жилках. — Я писал тебе, а потом решил, что ты всё равно не ответишь, потому попросил Станниса. — Серсея увидела, что костяшки его пальцев сбиты. Раны покрылись корочкой, но всё же выглядели болезненно. — Когда врач сказал мне, самое досадное было не быть рядом с тобой в тот момент, зная, как тебе тяжело, зная, что ты плачешь, и некому тебя утешить. Я бы хотел сказать что-то ободряющее, но не знаю, ободрит ли тебя что-то. — Тут он поднял взор на неё. — Главное — ты жива. Мы можем попробовать ещё раз, не сейчас, но позже. — Я не хотела тебя пугать пустяками. И потом, когда всё случилось, не могла осмелиться признаться. Сейчас я хочу думать о чём-то другом. Расскажи мне, как твои дела, — попросила она, взяв его за руку. — Хардинг подстроил так, что меня едва не удалили на последних минутах, — с горечью промолвил Роберт. — А потом в раздевалке предложил мне денег, сказав, что если не уйду из футбола по-хорошему, он устроит мне уход по-плохому. Серсея бесшумно закрыла крышку фортепиано. — Почему он не уймётся? Он и без того будет в сборной, его отец непременно договорится. — Он не так плохо играет, но второго лидера в команде не потерпит, — спокойно отозвался Роберт. — Ты мог бы обратить это в свою пользу. Рассказать всем, что он тебе предлагал, как низко пал сын мэра. — А толку? Этого никто не слышал, кроме меня. Решат, что я хочу ему отомстить с теми эфирами про моё пьянство, и я паду гораздо ниже, чем он. Поехали, развеемся. Они предпочли забыть всё. Гуляли, катались на аттракционах, пили горькую водку в барах. Утро встретило её тяжёлой головной болью и сердитым отцом, обивавшим порог их квартиры. Серсея несколько раз заглянула в глазок, чтобы убедиться, что перед дверью стоит именно он. Тайвин ездил по делам в Норвегию, но вернулся он весьма быстро. Лохматая и закутанная в атласный халат она проводила его на кухню, где разогрела чайник, приготовила овсяную кашу с замороженными ягодами и тосты, всё делая как-то машинально и бессмысленно. Роберт ушёл рано на тренировку, поэтому ей пришлось остаться наедине с отцом. Его бледно-зелёные глаза, какие она унаследовала, глядели вдумчиво и проницательно. Нотации Тайвин редко читал своим детям, видимо, в тот день его прорвало. — Это нужно планировать. Проконсультироваться со специалистами, а потом ложиться в постель. А вы как малолетние дети. Я просил тебя позаботиться о ребёнке, давал тебе отпуск, но ты разве слушала? А Роберт? Он мозги на поле забыл?! — Серсея пила чай, ничего не отвечая. Отец был прав. — Вам почти по тридцать лет, поверить не могу. — Уйди я в отпуск, кто бы семью тащил? Роберт один? — воскликнула она. Тайвин угрюмо посмотрел на неё: — Для того он и бегает там. Для того я ему и помогаю, чтоб его из-за Хардинга не выкинули. В следующий раз я уволю тебя, не спрашивая, хочешь ты того или нет, если думать ты не можешь. И да, о том, что вы вдвоём вчера ходили по барам уже едва ли не весь город толкует. — Этот город тоже ходит по барам, и мне наплевать на него. — Твоему мужу не должно быть наплевать. Её муж играл ради славы. Не нужно быть проницательным, чтобы видеть то, как он улыбается, когда фанаты ревут на трибунах после забитого мяча, когда журналисты без конца подходят к нему за ответами, когда тренер хвалит его. Как радуются его глаза, играя бликами, когда у него просят подписаться в блокноте или на майке. Рекламируя «Сказку», Роберт прежде всего чувствовал себя героем, и это чувство зажигало в нём яркое пламя. Он так жил до её появления, и Серсея не могла бы отнять у него это, не могла связать его увлечение с семейным бытом, потому и не старалась «пробовать ещё раз». Ей и самой было приятно чувствовать некую свободу. Может, и хорошо, что она так заболела? Только Станнис уже не хотел её видеть и вряд ли бы простил. На два с половиной года их быт превратился в прежнюю сказку. В мае 2013 начались решающие матчи перед подготовкой к Чемпионату Мира в Бразилии. Копенгаген и Орхус проигрывали и выигрывали поровну. Хардинга будто кто-то унял в руководстве. Или ему уже сообщили, что он в сборной, а Роберт — нет. Серсее, впрочем, дела не было до того светловолосого юнца, пусть и неплохого футболиста. Если Роберта и не возьмут, он найдёт себе применение. В тот день вечером, прямо перед матчем, пошёл дождь, щедро смочив постриженное поле. Болельщики сидели, греясь о стаканчики с горячим кофе или чаем. Эллария что-то лепетала об испорченной причёске, Эддард посмеивался. С ним сидела маленькая Арья, шустрая и любопытная девочка, очень похожая на отца. Эддард сожалел, что не мог приехать тогда вместо Станниса, но Серсея просила его не вспоминать. У него была довольно большая семья, и следовало заботиться о них. Серсея не сомневалась, что Роберт победит. Так и было. И скользкая трава не могла его остановить. «Орхус» был близок к триумфу, пока судья вдруг не засчитал гол. Сделали вынужденный перерыв на обсуждение претензий. Роберт спорил с судьёй, доказывая невиновность члена своей команды, но никто не мог опровергнуть нарушения. Вмешался Хардинг как капитан «Копенгагена». Это подлило масло в огонь. Всё началось с грубых высказываний, затем перешли к толчкам в грудь, и лишь затем, не выдержав окончательно, Роберт впечатал кулак в щёку Гаррольда. Одного удара ему не хватило. «Король» и «Принц» возились на мокром поле в грязи. Серсея встала, крикнув: «Нет!» Но разве её могли услышать? Не в силах наблюдать этот беспредел, она со слезами на глазах ринулась из стадиона и уехала, бросив Роберта одного. Телевизор предоставил ей полную картину. «Видимо, Баратеон решил перейти в боксёрскую лигу», — с иронией звучал голос первого комментатора. «Печальное событие», — вторил ему второй. Эддард тоже мелькнул в эфире, а потом и его брат Брандон. Судьи и тренеры совместными усилиями оттащили дерущихся друг от друга. Вставили и кусочек пресс-конференции. На все вопросы Роберт угрюмо молчал, а Хардинг плевался ядом в его сторону. Виновным признали первого. Подстрекательство Хардинга было замечено, но оно не влекло за собой тяжёлых последствий: у капитана «Копенгагена» опух глаз, была рассечена левая бровь, и вздулась нижняя губа. Серсея выключила телевизор и помчалась к стадиону. Дождь зарядил крупными ливневыми каплями, дворники едва справлялись. За белой пеленой она едва разглядела дежурившие у входа машины полицейских. Понимая, что справиться одной не получится, она отправилась просить за Роберта у отца, не успевшего ещё рвануть в столицу. Цена у его договора с Хардингами была высока. — Уйдёшь из команды без лишних эксцессов, — советовал Тайвин зятю. Поздней ночью они сидели на кухне, пили чай и заедали всё яблочным пирогом, только Роберт угрюмо поглядывал из-за густых бровей. «Я не смогу», — говорила синева его глаз. Не сможет не уйти, а забыть, принять и найти себя в чём-то новом. Серсея в ответ умоляла отца взором не продолжать эту тему. — Я приеду через неделю, — безэмоционально добавил Тайвин, допивая чай. — Подумаем, что делать дальше. Неделя без отца выдалась невыносимой. Роберта гнобили все, начиная с тренера, заканчивая бывшими фанатами. Серсея была бессильна. На её попытки убедить, что всё будет хорошо, если сейчас он не поддастся, Роберт отвечал походами в бар, где сталкивался с этими мелкими людьми, ещё больше дрался. Город толковал о его «буйности», и только Эддард помогал вытаскивать их семью из этого дерьма. Тупые журналисты из «жёлтой прессы» стучали в квартиру, чтобы узнать «правду», она не открывала, вызывала полицию в случае чего, однако наговора не избегала. Люди видели, что она приезжала за Робертом в полицейский участок, и сплетничали без конца. К тому времени, когда отец вернулся в Орхус, Роберт благоговейно спал после бурной ночки в спальне, поэтому Тайвин, немного покрутившись в их доме, отдал ей контакты человека, ищущего нового учителя физической культуры в городе. Вручил кипу бумаг со своими подписями и печатями: — «Сказка» теперь твоя, — заявил он немного сурово и ушёл, оставляя её наедине с проблемами. Взяв брошенный номер телефона, Серсея пришла в спальню с кувшином холодной воды. Муж спал, обняв подушку под собой, так безмятежно, что она удержалась и, вместо того, чтобы пробудить его, написала записку. В ней не было ненависти. Только вера, что через несколько дней всё наладится.***
Снежинки таяли на золотистых локонах. Дорога скользила. Взгляд зелёных очей устремился в небо, окрашенное в жёлтый цвет фонарей, с надеждой и мольбой. Белые крупинки чудились падающими сверху звёздами, хрупкими, как человеческое счастье. Серсея на мгновение остановилась. В прошлое воскресенье она ходила в церковь, но видимо, её молитвы не добрались до бога. Или он понял их не так. Или она слишком много слёз пролила, а богу на это глядеть противно? Кафе-конкурент закрылось, и вместо яркой вывески теперь пестрели чёрным на белом буквы «АРЕНДА». Возможно, это максимум, на что были годны её молитвы. Она достала ключи, завела машину и отправилась домой. Колёса в зимней резине плавно катились, мелодично хрустя, по заметённым снегом улицам. Домой она поднималась не так легко. Тупо перебирала ногами, которыми, казалось, и не управляла, по лестнице. В квартире теплее не стало. Она прогрела чайник и не успела залить кипяток в кружку, как услышала продолжительный звонок в дверь, а затем басистый мужской хохот. По ту сторону дверей стоял Эддард, поддерживая пьяного Роберта. Серсея открыла им и отошла, провожая равнодушным взглядом упавшее на стул тело. Муж наоборот пришёл в дикий восторг, увидев её. Он раскрыл руки для объятий, но она миновала его. — Спасибо, — поблагодарила она Эддарда. Тот сочувственно кивнул в ответ и оставил их наедине. — Откуда такая волна любви? — Серсея презрительно усмехнулась. Роберт попытался встать и упёрся ладонью в стену с глупой улыбочкой. — Просто люблю тебя… — Меня? — тихо поинтересовалась она, любуясь его попытками устоять. Уголок губ нервно дёрнулся. — Это любовь так сильно пахнет?.. — Роберт наклонился к ней за поцелуем, но выставленная вперёд ладонь затормозила его. — Чем на этот раз? Виски или водкой? Ты, кажется, сегодня обещал найти работу. Бросить пить. Вот так ты меня любишь?! — Она нырнула в кухню, и Роберт потащился за ней. Открыв буфет, Серсея достала наполовину выпитую бутылку рома. Кто-то дарил её отцу давно, а он в свою очередь подарил это зятю на свадьбу. Хранили бутылку для особого случая. Серсея без жалости замахнулась ею: — Ты любишь это! — Бутылка влетела в стену рядом с Робертом, и оранжевая жидкость залила обои. Муж встал в проходе, под аркой, ошарашено мигая глазами. Звон разбитого стекла раззадорил Серсею. Следующей полетела бутылка с вином. За ней закупоренное шампанское. Абсент, водка, виски… Бутылки закончились слишком быстро, и она осела на пол, содрогаясь в рыданиях. Роберт поднял её, не помнящую себя, прижал к широкой груди, пропахшей морозом. — Я люблю тебя, — вторили его губы. — Слышишь? Я обещаю тебе, что этого никогда не повторится. Ты веришь мне? — Серсея безвольно кивнула. Её будто окутал этот дурман, витающий около Роберта. Охотно откликаясь на его поцелуи, Серсея верила во все пьяные обещания, начинающиеся с «никогда». В конечном итоге все они растворились в кипящей внизу живота страсти. Счастье накрыло одной громадной волной и затопило их на одну ночь. Она лежала на его широкой груди, прислушиваясь к монотонному биению сердца, конечно, любящего её, сомнений быть не могло, и всё же думала про себя: «Не выполнит обещания». Снег сыпал крупными хлопьями, словно подтверждая её тёмные мысли. Утром он и вправду нашёл работу. По крайней мере, он так сказал ей. Что-то связанное со спортом, может, фитнес-клуб или центр. Роберт целый год терпел суету после той навязанной Хардингом драки. Несколько ребят из команды, Эллария и Эддард пытались вернуть его, да всё тщетно. Заниматься он бросил, не прошёл вступительные испытания и медкомиссию из-за пьянства. В школе пострадал от издёвок малолеток, которых растили во вседозволенности. Мир хотел стереть его, будто пятно на своей белой футболке. Да только футболка эта давно была чёрная. Или синяя — цвета гостевой формы «Копенгагена». И Роберт в последнее время был с нею в тон. Серсея покрывала его перед отцом, как могла, не давала узнать Тайвину, как рушится вся её «Сказка». Она грела надежду, что вот-вот Роберт возьмёт себя в руки, всё изменится, хотя впереди маячила бесцветная пустота. К концу тридцати двух лет Серсее мечталось родить, переключиться на ребёнка. Эллария настаивала на разводе. Но слишком глубоко в сердце запечатлелись воспоминания о предложении выйти замуж, о первых свиданиях, о Роберте, знакомом ей до злополучной драки. Иногда в одиночестве она думала, что хочет убить Гаррольда Хардинга, прирезать его в тёмном переулке, но это бы не вернуло ей прежнего Роберта, блистающего на футбольном поле среди алых роз. Порой она пересматривала его ослепительно красивые фотографии. Недели относительного спокойствия сменились чередой бурь и гроз. Зимой в море штормы. Может, её жизнь была морем? То тихим, то бурлящим. Через полтора месяца Роберта выгнали с работы. Начальнику надоело терпеть его опоздания и пропуски. Серсея полагала, что её беременность исправит положение. — Я справлюсь, ты же знаешь, просто они — твари, — говорил невнятно Роберт за стаканом. Она выставила его на мороз, не в силах терпеть это. И в тот же день потеряла ещё одного ребёнка. Стоило ожидать, что она не выносит этого ребёнка, зачатого в пьяном угаре, что он не приживётся в ней, только невидимый нож всё равно резал её сердце. На этот раз гнев уцепился за Роберта. Она поклялась, что разведётся с ним, если он не перестанет пить. Роберт ушёл из дома, не ответив ничего. Вечером в «Сказку» приехал отец. Привёз Элларии шарф, а ей — керамические часы, попросил проверить документы кафе. Серсея впустила его в кабинет, когда-то принадлежащий ему. С тех пор там ничего не изменилось. Стояло его любимое радио, вещающее с хрипотцой, чёрный письменный стол, шкафчик с разноцветными папками. Даже пахло его любимыми духами. Милую беседу нарушили отчаянные стуки в закрытую от посетителей дверь. Серсея попросила отца не отвлекаться и вышла на улицу, не переобувшись. Перед кафе стоял Роберт. Злой и пьяный. А, может, не так уж сильно он был тогда пьян, сколько зол. — Ты меня не ждала? — спросил он. — Ждала, но там сейчас мой отец, если он тебя увидит… — спокойно проговорила Серсея. — Стесняешься меня? Твой великий папаша увидит, каков твой муж на самом деле? — Она содрогнулась, думая: «Мой муж был королём». — Я что, не достаточно хорош уже? По-твоему я виноват, что наш ребёнок умер? — Это не я бухаю беспробудно без всяких причин! Роберт, иди домой, если мой отец… — То что?! — он с нетрезвым вызовом посмотрел на неё. — Он всегда был таким щедрым, великодушным, думал, что я — не мужик и сам ничего решить не могу. Может, он поинтересуется, отчего я так пью? Думаешь, тебе одной тяжело? — Ты пьёшь, потому что ты — слабак, — изрекла Серсея. — Мой отец договорился за тебя, решил конфликт с сыном мэра Копенгагена. Спас от судебных выплат и сам заплатил их. Ты говорил, что твоя главная победа — я. А в итоге тоскуешь без чёрно-белого мячика, толпы орущих фанатов и похвалы тренера. Ещё упрекаешь в чём-то моего отца? — она замолчала, чувствуя слёзы. — Иди домой и протрезвей. Роберт пнул снег и умчался вдаль. Слёзы застлали ясный взгляд, ноги в туфлях-лодочках мёрзли от снега. Она глядела на исчезающую во мраке фигуру мужа, чувствуя острую боль в груди и тоску, узлом давящую горло. Если бы не близость отца, она бы разрыдалась. Серсея посмотрела вверх, сморгнула слёзы, улыбнулась и зашла обратно в кафе. Отец ещё разбирался с бумагами. Ему помогала Элл. — Кто там был? — оторвавшись от папки, задал он вопрос. — Дурак какой-то, — отмахнулась Серсея. — Хорошо, — кивнул он, вглядываясь в неё. — Ты не против, если я переночую у вас, а завтра поеду к себе? Пришлось согласиться. До двух ночи разбирали бумаги, а потом отправились домой. Ехали они молча. Серсея молила небо, чтобы Роберт уже спал. Дверь оказалась открытой, но она для виду повернула ключ. Первым вошёл отец. Он остановился на пороге. — У вас уже кто-то остановился? — шепнул он. Сперва она не поняла, почему он спрашивает. Затем явственно послышались шорохи из спальни и громкое дыхание двух людей — мужчины и женщины. Грудь похолодела. Серсея переглянулась с отцом и двинулась в сторону спальни. От нервного потрясения вздрагивали губы. Чем ближе она подходила к спальне, тем громче становилась возня на кровати и отчётливей — совместное дыхание. Входную дверь даже не закрыли. Комнату освещали уличные фонари. Серсея остановилась на пороге, увидев на своей кровати распластанную перед её мужем женщину, кусающую губы от его ласк. Они не замечали её. Женщина толкнула Роберта на спину и залезла сверху, упруго двигаясь вверх и вниз с весёлым визгом. Отец вошёл следом бесшумно. Он тронул ручку двери, и петли скрипнули, заставив действо завершиться. Девушка вскрикнула и перевалилась через Роберта, обнажая его. Роберт застыл. В наступившей тишине Тайвин вымолвил ледяным тоном: — Даю тебе два часа, чтобы ты убрался отсюда. Без лишних слов. Трезвость вернулась к Роберту мгновенно. Девушка лепетала извинения, но они никому не пригодились. Серсея заперлась в ванне. Слёз не было. Она ждала, когда стукнет дверь в коридоре, возвещая об уходе Роберта. Муж не хлопнул дверью. Прикрыл её мягко. Последний раз они виделись в суде, да и тогда она вовсе не смотрела на него, боясь увидеть ту сцену перед глазами. После развода думала, что сойдёт с ума от горя. Эллария не дала ей спиться, и Серсея вместо этого отдала себя работе.