Объяснительная записка

«Уважаемый ачарья! С прискорбием вынужден сообщить, что наш план по освобождению из плена Малаякету и царевичей из пятнадцати царств, к огромному сожалению, провалился. Не беспокойтесь: царевичам и Малаякету на данный момент ничего не угрожает. Они накормлены до отвала Дашасиддхикой, переодеты в новые одеяния и поселены в добротных покоях. Малаякету скоро отпустят обратно в Поурав с сундуком золота и чёрным конём, выданным в качестве компенсации за моральные неудобства, доставленные похищением. Сразу хочу вас предупредить: я не вернусь. Махарани Муру оставляю вам, поскольку имею все основания утверждать: никакая она мне не матушка. Передайте ей мои пожелания крепкого здоровья! Тарини, через которую вы мне слали записки и спрашивали, куда я пропал, скоро тоже будет с вами. Император отправил её в Поурав, посадив в обоз к торговцам овечьей шерстью. Через пару дней этот обоз доберётся до Гандхара. С теми же торговцами уехала и Дурдхара, своевременно осознав, что Тарини ей куда дороже и меня, и брата, вместе взятых. (Очень прошу, ручных голубей и других птиц больше сюда не шлите, они жрут много зерна и гадят самраджу на балкон, а он сердится!) Поскольку согласно нашему старому уговору я обязан докладывать вам все новости, я не отступлю от этого правила и в этот последний раз, чтобы вы знали причины, по которым план провалился, а я не желаю более участвовать ни в каких заговорах. Сначала всё шло по плану. Я полз по тоннелю, ведущему в опочивальню самраджа, будучи уверен, что царя в его покоях не окажется. Но не тут-то было! Вышел я из тоннеля в самый неподходящий момент. Ещё находясь под полом, я услышал подозрительные звуки, но решил, что мне мерещится. Я часто становился жертвой подобных иллюзий, сидя в картском колодце… Ну я и подумал: разум опять играет со мной, такого не может быть. Однако, когда я вылез из тоннеля и посмотрел в сторону царского ложа, то осознал: это не разум играет, а самрадж Дхана Нанд забавляется с Амбхикумаром и вовсе не в чаусар. Да, мне следовало не обращать внимания, а продолжать исполнять порученную вами миссию. Я должен был осторожно проскользнуть мимо ложа. Царь и Амбхикумар, вовсю занятые друг другом, и не заметили бы меня, но бхуты вашего ученика попутали… Я остановился и стал смотреть. И чем дольше смотрел на подлых развратников, тем сильнее сжимался мой правый кулак. Я ему приказывал разжаться обратно, а он меня не слушался! Вдруг моя рука сама собой поднялась, размахнулась и попала точно в челюсть Амбхикумару, и царевич упал. Однако этот наглый таксильский хлыщ быстро вскочил на ноги, и, несмотря на то, что находился не в самой лучшей форме для драки, вдруг заорал: «Ах ты, сволочь пиппаливанская!» и произвёл ответный удар по моему левому глазу. Этого я стерпеть не смог. Завязалась рукопашная схватка, прерванная появлением стражи, сбежавшейся на шум. Самрадж препоручил Амбхикумара заботам лекаря, а меня отправил в темницу, грозно пообещав, что вскоре придёт и лишит меня головы и прочих частей тела. Амбхикумар, унесённый лекарями, бормотал в полузабытьи, что его предсмертная просьба — предать меня жестокой смерти. Потом он потерял сознание. Самрадж очень разгневался, ибо моё вмешательство лишило его ожидаемого удовольствия, которое он надеялся испытать с Амбхикумаром…» — Прошу, самрадж, не вертитесь! Я почти дописал, но из-за того, что вы елозите по постели, строчки кривые получаются, — Чандрагупта, высунув кончик языка от усердия, аккуратно выводил последние слоги в имени злополучного соперника, получившего телесные повреждения. — Знаешь что, засранец, я письменным столом служить не нанимался, — недовольно буркнул царь, отрывая голову от подушки. Полностью подняться он не мог, так как вдоль его спины был вытянут кусок тонко выделанной оленьей кожи, на которой Чандрагупта и производил подробное описание своих недавних подвигов. — Ты сейчас пишешь уже не между моими лопатками, а на моей пояснице. Сквозь пергамент я кончик пера чую, а он острый, и мне щекотно. — Погодите чуток, самрадж! Чанакья дотошный. Он любит подробности. Я должен их предоставить, иначе он будет преследовать меня до смерти, как ветала, потому что я ему дал обещание, но не сдержал. А за препятствия, помешавшие выполнить клятву, достойным образом не отчитался. — А если отчитаешься, он оставит тебя в покое? — заинтересовался Дхана Нанд. — Должен. По крайней мере, я сейчас всё так изложу, что он решит, будто мой разум похитили пишачи, а раз так, то меня трогать уже не имеет смысла. — И много ещё у тебя описаний осталось? — царский голос звучал недовольно. — Я пока только про избиение Амбхикумара написал и про то, как он мне глаз изукрасил в ответ. Перечислять все наши обоюдные телесные повреждения я не стал, это слишком нудно. — Давай, закругляйся! Я железный, по-твоему? У меня благоприятное время пришло. Шевели пером шустрее! — Слушаюсь, самрадж. И Чандрагупта продолжил: «Стража препроводила меня в темницу, и всё, что мне дали с собой — лист мокрого лопуха для залечивания ран. Правда, и ран тех было всего да ничего: синяк под левым глазом, вывихнутое запястье — его, кстати, лекарь уже вправил, разбитое колено и распухшая губа. Есть и пить мне не давали до тех пор, пока в темницу не вошёл самрадж. Он сам лично собрался вести допрос. Конечно, я ни на какие его вопросы не отвечал! Я не выдал наш план по поводу Малаякету, не признался, что Тарини — предательница, и не сказал, зачем избил Амбхикумара. Вообще я и сам не понимал, почему побил его. Царевич ведь изначально ничего плохого мне не сделал, и меня совершенно не должно было касаться его желание использовать тело самраджа формально как спину коня, но фактически для более приятных целей. Одним словом, царь не добился от меня ничего. Когда же он понял, что угрозы отрезания языка, носа, пальцев и даже лингама не вызывают у меня должного трепета, он пошёл другим путём — заговорил сам. И я с удивлением понял: Дхана Нанд, оказывается, давно знал и про наш план насчёт Малаякету, и про предательство Тарини. Самрадж сказал, что сначала хотел положить медвежий капкан в тоннель, по которому я намеревался проползти, но потом передумал и в качестве оружия против меня решил использовать Амбхикумара, приглашённого в опочивальню незадолго до моего прибытия. Отсутствие Тарини и Дурдхары на вверенном вами посту и их полная бездеятельность также объяснялись просто: Дхана Нанд подарил Таре кувшин сувираки и, будто невзначай, шепнул на ухо, что у Дурдхары на внутренней части бёдер есть красивая татуировка золотой бабочки, но она этот рисунок показывает только очень близким подругам. Нет, не подумайте о царе ничего плохого, ачарья! Самрадж эту тайну от Шипры узнал. Тарини после того разговора с императором Магадхи долгое время никто нигде не видел. Её как ветром сдуло. И Дурдхару тоже. Оказалось потом, что они два дня из покоев Дурдхары не вылезали. Что же касается меня, то когда царь объяснил мне подробно, почему я избил Амбхикумара, а потом предъявил неоспоримые свидетельства того, что моей матерью была бедная крестьянка из деревни под Таксилой, а вовсе не махарани Мура, я вдруг прозрел и понял: всё это время вы использовали меня вместо медвежьего капкана. А потом я вдруг осознал, что больше не желаю строить заговоры, ибо не хочу, чтобы в то время, пока я ползаю по тоннелям, выискиваю в кладовых компоненты для зажигательных смесей и ищу способ сделать очередную гадость царю, кто-то сидел на царских бёдрах, занимая моё законное место. Осознанную истину я немедленно высказал вслух Дхана Нанду, и самрадж согласился, что это моё первое разумное решение за последние пять лет. Далее он покормил меня вкусной похлёбкой, напоил бхангом, после чего мы вдвоём навестили Амбхикумара и попросили у него прощения за то, что самрадж использовал его тело не должным образом. И ещё объяснили, что больше ему на царских бёдрах сидеть нельзя. Не знаю, простил ли он нас, но зато теперь мы точно знаем, что Амбхикумар пришёл в себя, у него целы все зубы и по-прежнему имеется аппетит здорового мужчины. Простите, ачарья, мне надо заканчивать письмо, потому что самрадж сильно ругается. Я щекочу его спину пером, а быть моим столом он не нанимался. Кроме того, у него наступило благоприятное время, поэтому я ещё раз желаю вам и махарани Муре здоровья и прощаюсь. Отныне не ваш Чандрагупта». — Ну всё, дописал, горе моё павлинопёрое? — голос Дхана Нанда звучал нетерпеливо. — Поэму, что ль, сочиняешь? — Уже всё, самрадж. Изложил. — Так к бхутам наконец это глупое послание! — и быстро перевернувшись с живота на спину, Дхана Нанд скинул пергамент на пол, притянул к себе на грудь Чандрагупту и жадно впился в его припухшие губы. — Ты обещал, что, несмотря на раны, полученные от соперника, сделаешь для меня то же самое и даже больше? Готов исполнять обещание или будешь и меня объяснительными записками кормить, как своего бывшего ачарью? — Вас я накормлю кое-чем повкуснее, — на губах Чандрагупты заиграла столь знакомая царю по прежним временам лукавая улыбка. — Только позволите ли вы это? Вместо ответа Дхана Нанд удобнее устроился на ложе, пригладил рукой взлохмаченные вихры своего вновь обретённого возлюбленного и ласково улыбнулся. 25.03.2021г.