После поцелуя

«Это просто поцелуй», — пытался успокоить себя Ванцзи, меряя шагами небольшую полянку в стороне от дороги и совершенно не замечая, что разнотравье под ногами давно превратилось в непойми что. Нахохлившись в испуге, кусты сиротливо прижимались к краям полянки, словно желая сейчас оказаться корнями в каком-нибудь другом месте. Просто один поцелуй из тысячи — для Вэй Ина. Разве ему жалко один поцелуй? Вэй Ин ведь словно и не заметил. Не пытался отстраниться всерьез. Да даже когда он, Лань Ванцзи, отбирал у него алкоголь в Облачных Глубинах, он и то больше сопротивлялся, чем когда его придавили к дереву, схватили за руки, надругались… Должно быть, для таких людей, как Вэй Ин, бросить поцелуй — что подарить цветок. Или нет?.. Мысли толкались, наскакивали друг на дружку в голове, никак не давали собраться. Он атаковал ближайшее дерево и разнес его в щепки. Это не помогло, но какая разница? Ванцзи все еще чувствовал сладость чужих губ, как будто Вэй Ин вместо слюны выделял чистый мед — и если честно, Ванцзи бы не удивился такому раскладу. Про Вэй Ина давно ходили слухи куда экзотичнее — про убийственное дыхание, к примеру. Но это в груди Ванцзи кипела горечь, отравляя своими парами все вокруг. Конечно, лишнее напоминание самому себе о ветреной натуре Вэй Ина в такой момент предсказуемо не могло поспособствовать возвращению его, казалось, уже навеки утраченного душевного спокойствия. Он поступил ужасно. И он знал это. Нужно будет провести несколько ночей на коленях перед храмом в качестве покаяния. Нужно будет исписать правилами новые свитки. Нужно будет… Еще одно дерево пало жертвой его гнева — и кулака. Да о чем он только думал?! И что еще хуже, почему первой его мыслью было «хоть бы никто не увидел», а не «какого черта я творю с другим человеком, не считаясь с его мнением и нормами морали»?! Разве поступить так — это добродетельно? Разве это праведно? Это грязно, преступно? Только завидев Вэй Ина, наивно и честно не подглядывающего из-под черной повязки на глазах, он первым делом подумал, как же справиться с этим. Словно ему подкинули испытание, и он его провалил. Словно все демоны мира собрались в одном месте и подтолкнули его к этому. Но он знал, что на самом деле бродил по горе Байфен в поисках вовсе не той добычи, что все остальные заклинатели. Что на самом деле пришел на звуки одинокой флейты. Губы Вэй Ина были такими же мягкими, как он себе их представлял. Удивление Вэй Ина, когда тот понял, что происходит, было исполнено озорного любопытства, будто он принял вызов и намерен выиграть, даже не узнав правил игры. Неужели для него это обычное дело? Тогда Ванцзи знал, что дрожит, и не мог сдержать дрожь. Он вообще ничего не мог — только продлевать этот поцелуй, пока это было возможно. Каким-то чудом он смог уйти, забирая с собой запах цветка на груди Вэй Ина и шум травы в ушах. Забирая с собой драгоценное воспоминание и оглушительное разочарование — в самом себе, не в Вэй Ине. Он-то считал, что справился с этим. Что сможет жить с этим без оглядки и особых мучений. Чтобы отвлечься, подходит игра на гуцине, или омовение в водах холодного источника, или переписывание правил, стоя на руках, или ночная охота… На самом деле, вся его жизнь, прославленная и уважаемая всеми, в какой-то мере являлась всего лишь попыткой отвлечься от Вэй Ина. Какая ирония. Его плотно сжатый кулак как раз вновь замахнулся на ближайшее дерево, когда со стороны дороги послышался этот проклятый голос: — Лань Чжань! Все его существо заледенело, как будто его облили из корыта с мурашками. — Проваливай! — в сердцах ответил он, надеясь, что Вэй Ину не придет в голову подойти ближе, а ему самому — убить его на месте и хотя бы так прекратить свои терзания. Впрочем, вряд ли все это остановила бы смерть только одного из них… Ванцзи с детства проходил обучение для того, чтобы стать заклинателем. В курс тренировок входили и обряды по упокоению духа — так что после своей кончины он вряд ли смог бы стать свирепым призраком. Но порой ему казалось, что, умри он первым, его душа, не скованная долгом и предрассудками, станет преследовать Вэй Ина, куда бы тот ни направился. Поэтому он искренне старался не умирать — тот еще получится дух. И та еще сцена, если кому-то придется его усмирять и в процессе выяснится, кто он — особенно если Расспрос будет играть член клана Гусу Лань. Возможно, если бы не обстоятельства, он бы не прервал этот поцелуй. Возможно, он бы продолжил, пока Вэй Ин не начал молить о пощаде. Возможно, он бы… что он мог бы сделать, позволить ему узнать себя? Ну уж нет. Но можно было бы держать его запястья, не давая снять повязку, а другой рукой стянуть с него пояс и распахнуть одежды. Можно было бы вдоволь ласкать его горячей ладонью и насладиться видом его тела — каждый раз, когда Вэй Ин пытался раздеться при нем, Ванцзи боялся выдать себя и заставлял его прекратить, но втайне ему всегда хотелось… хотя бы попросту увидеть Вэй Ина без одежды, просто посмотреть и все. Однако на этот раз он мог бы даже больше. Он бы разомкнул губы, совсем ненадолго, позволив ему говорить, чтобы узнать, как ему нравится — даже если он снова будет издеваться или назовет чье-то имя, спутав его с другим… вернее, с другой. Ревность Ванцзи мог сравнить с дисциплинарным кнутом — она отрезвляла и позволяла прочертить между ними линию, которая никогда не будет нарушена. Вэй Ин флиртовал даже с винными горшками. Вэй Ин обожал девушек. Вэй Ин любил эротические картинки и не стыдился этого. Вэй Ин говорил, что мужчины его не интересуют. Ванцзи ничего не мог поделать, но мешочек Мянь-Мянь у его сердца теперь хранил не только пустоту, подаренную Вэй Ином, но и свежий цветок, пойманный им с трибун и украдкой взятый с его груди. «Воровать запрещено», гласит правило на скале в Облачных Глубинах. Он убеждал себя, что ничего из этого не принадлежало Вэй Ину, а лишь было одолжено им на время у этих девушек. И знал, что это полнейшая чушь, но позволял себе в нее верить. Он собирался избавиться от цветка, выкинуть его, точно мусор, смять, растоптать, раз уж от самого Вэй Ина избавиться невозможно. Но в этот раз он мог бы… мог бы даже… Сгорая со стыда и отчаяния, Ванцзи не мог придумать, чем должна была закончиться та сцена с поцелуем. Он повалил дуб и остановился отдышаться — в обычном бою он никогда не уставал, но сейчас, в битве с тихим недоумевающим лесом, чувствовал себя вымотанным. Что бы он сделал с Вэй Усянем, если бы мог? Он хотел бы поцеловать его еще хоть разок. Хотел бы покрыть все тело острыми поцелуями, оставить тысячу меток, перекрывая ими «вес» тавро на его груди. Он бы впился зубами в белоснежное горло с островком выступающего кадыка, чтобы услышать его крик. Ничего из этого не нравилось Ванцзи как личности, человеку, которого с уважением назвали Ханьгуан-цзюнем, одним из Двух Нефритов Гусу Лань, но зато приводило в восторг зверя внутри него, голодного и истосковавшегося, тщательно охраняемого, но оттого еще более отказывающегося затихать и сдаваться. Губы Вэй Усяня кричали его имя, как раз когда он подумал обо всем этом. Стройная и быстрая словно хлыст фигура направилась к нему, по обыкновению игнорируя любые возражения. Ну и как отвязаться от этого нахала?! Как выбросить его из головы? Какое усилие нужно совершить, чтобы перестать желать его?! Ванцзи был готов, он бы не дрогнул перед лицом любых опасностей. Кроме Вэй Ина. Перед ним он всего несколько минут назад дрожал как осиновый лист на ветру. Что бы Вэй Ин не говорил, Ванцзи слышал сначала мелодичный звук голоса, а уже затем вслушивался в значение слов. Он пытался не смотреть на Вэй Ина, потому что это порой было больно, как если смотреть на солнце. Единственная и при этом фатальная ошибка его жизни — Вэй Ин, сияющий глазами, играющий пальцами с флейтой на поясе. С черной лентой, вернувшейся на предплечье, и вспухшими от поцелуя губами. И с алой — в черных волосах, струящихся следом, точно темная ци. Вэй Ин был повсюду — в словах на страницах, в ряби на воде, в облике луны, тоскующей по месяцу. Он был тяжестью ниже живота, покрывающим потом сном, обжигающей в своей безысходности истомой. «Не распутничай», гласит первое правило ордена Гусу Лань. Ванцзи так часто его слышал, что оно находилось в его сознании где-то на том же месте, что и приказы телу дышать, ногам — ходить, а сердцу — биться. Но Вэй Ин был тем, что порой сбивало эту программу, как ветка, попавшая в колесо. Сердце могло пропустить удар, дыхание учащалось, ноги тяжелели или, напротив, переходили на бег безо всякого сознательного участия своего владельца. Это не было заметно со стороны. Это была его тайна. Вэй Ин был тем, кто подкладывает порнографические сборники меж фолиантами старинной библиотеки, полной священных книг. И заставляет его смотреть. Он был тем, кто дремлет на дереве, позволяя теплому солнцу ласкать подставленное небу лицо, пока остальные рискуют жизнями в погоне за тварями. Кто смеется в лицо смерти. Кто играет на флейте, когда все вокруг вопят от ужаса и боли. Вэй Ин был Вэй Ином. Вот и сейчас он увязался за ним, зачем-то хватая за руку. Сопротивление бесполезно, но Ванцзи продолжал пытаться, снова и снова… Пусть лучше обвинит в холодности, это привычнее, это безопаснее. Ему не очень-то хотелось возвращаться к тому Ванцзи, дрожащему от неизвестного ощущения опьянения, от жгучего перцем счастья, под резной кроной. Как будто Вэй Ин каким-то непостижимым образом, как и все, что он делает, поделился с ним всем выпитым за жизнь вином и поглощенными яствами юньмэньской кухни. Частица Вэй Ина теперь была с ним, как пойманное в банку дыхание. Никакой тьмы или зла от него Ванцзи не чувствовал, хоть и был как никогда близко. Угроза, исходившая от юного отступника Истинного Пути, для него была абрисом его фигуры, шлейфом ароматных волос, кончиком языка, вырывающимся иногда наружу, чтобы смочить сухие губы. Улыбкой, всепоглощающей, разрывающей внутренности своей искренностью, оружием куда более ужасным, чем стигийская тигриная печать. Когда все говорили вполголоса, что Вэй Ин опасен, никто не соглашался с этим охотнее, чем молчаливый Ванцзи, вот только совсем не в том же самом ключе. Покрасневшие губы называли его имя, взгляд смотрел прямо, искренне и даже заботливо. От долгого ношения маски глаза казались слегка воспаленными, подчеркивая сходство Вэй Ина с любопытным ребёнком. И при этом от него исходила тихая, уверенная мощь совсем не детского уровня. В совокупности, такого Вэй Ина невозможно было не бояться и не любить. Находиться рядом с ним — словно… «Черт возьми, почему он настолько хорош?!» — подумал Лань Ванцзи. И в сердцах выкрикнул: «Не трогай». Вэй Ин так легко ему попался… Сколько же губ целовали его прежде? Так же страстно, отчаянно? Или то были поцелуи-бабочки, легкие и игривые? Были ли они полны смеха, взрываясь своей пустотой и беззаботностью? Развязный Вэй Усянь, улыбка мелькает на уголках губ, дразнит, соблазняет. Вэй Усянь, раскланивающийся перед поклонницами верхом на вороном жеребце. Вэй Усянь в окружении мертвых наложниц, благородно бледных, холодных ко всему, кроме приказов своего господина… Содрогнувшись, Лань Ванцзи поспешно отбросил прочь из своей головы эту картину. Впрочем, она никуда не исчезла, лишь притаилась на заднем плане в ожидании следующей бессонной ночи. Благодаря строгому распорядку дня в Облачных Глубинах Ванцзи проваливался в сон и вставал по утрам с точностью солнечного диска на небе. Но когда наступало его время дозора, он невольно вспоминал порой, как когда-то юный Вэй Ин, ещё не такой порочный, но уже порядком испорченный, перелезал через высокие стены в подобную этой ночь. Ночь за ночью, не покидая своего поста. Воспоминания и фантазии были его домом, его тюрьмой. Что делает сейчас Вэй Ин, думал он. Чем заняты его мысли? Он знал лишь, что не им, и это даже не было грустно — всего лишь жалко до смешного. Вот только Ванцзи не умел смеяться. Его смехом был Вэй Ин. Его дрожью был Вэй Ин. Даже его болью, и то был чертов Вэй Ин. Для Вэй Ина все это было шуткой, игрой. Он продолжал смеяться раз за разом, встречу за встречей. Но для Ванцзи… Для Ванцзи лучше всего будет успокоиться и замолчать. Подумав так, он и впрямь ощутил, как возвращается напускное спокойствие, словно зеркало вод подернулось рябью, а теперь волнение затихло. Вся его жизнь — холодный омут, в котором поднимаются и опускаются волны. И приводит их в движение не луна, а кто-то еще могущественнее и прекраснее. Впрочем, за такое вольнодумство и впрямь придется себя наказать… Одним наказанием больше, одним меньше. Что ему полагается за этот поцелуй? Опустив глаза, Ванцзи невольно бросил взгляд на узкую по-юношески грудь за черной тканью, на которой не хватало душистого цветка. Со своего места Ванцзи не увидел, кто бросил ему этот цветок. Точнее, в лавине девичьих подарков невозможно было разглядеть, чей именно Вэй Ин приколол к сердцу. Ванцзи возненавидел этот пафосно фиолетовый цветок с первой же секунды. Фиолетовый — цвет Юньмэн Цзян. Должно быть, она тоже оттуда. И постоянно с ним рядом, так же захватывающе очаровательна, как ее дар. Иначе… зачем еще… Его ревность порой поражала его самого. Но лишь она ему и оставалась. Это было единственное чувство, связанное с Вэй Ином, которому он мог отдаться без остатка. Каждый раз, доставая деньги из мешочка Мянь-Мянь, он испытывал мстительное удовольствие — вернее, скорее воспоминание о том удовольствии, когда эта невинная мелочь еще веселила его. Во-первых, поэтически романтичная встреча Вэй Ина и Мянь-Мянь с его бескрайней наглостью в дальних краях, последующее Спасение Девушки и ее своевременная «помощь» (а травы из мешочка и впрямь очень помогли ранам обоих), о которой Вэй Усянь планировал с трепетом вспоминать по возвращении домой, прижимая вышитый прелестницей мешочек к горячим губам — все это Ванцзи свел до банальщины товаро-денежных отношений да дорожной пыли. А во-вторых, у него и самого были дорогие сердцу воспоминания, связанные с этим треклятым мешочком. Именно из него Вэй Ин доставал травы для его поврежденной ноги, не жалея на себя ни листика. Пришлось своей рукой коснуться ужасного ожога от тавро на его груди, нанеся хоть немного лекарства. Еще тогда он оставил на нем свою метку, прокусив кожу на предплечье одними только зубами. Это вышло спонтанно, но он не жалел о содеянном. «Она никогда меня не забудет», — самодовольно сказал тогда Вэй Ин, рисуясь перед ним. Но ведь и он сам всегда будет ее помнить, стоило только взглянуть на собственное тело. «Попробуй теперь забыть меня», — отчаянно рванулся к нему Лань Ванцзи, и что странно, кровь Вэй Ина показалась ему приятной на вкус. Впрочем, они оба тогда ужасно устали, вымотались и страдали от ран, находясь на волосок от смерти. Никаких брачных клятв, только обещание. Возможно, это был просто бред, галлюцинация от боли. И пусть Вэй Ин забудет об этом, как только его шрамы затянутся, думал Ванцзи, зато он будет помнить за двоих. Будь его воля, этот укус никогда, никогда бы не зарастал… Тогда Вэй Ин сказал, что песня, которую он сочинил для него, «красивая». Сразу перед тем, как потерять сознание, и без того служившее ему довольно неуверенно из-за слабости и жара. И уже после того, как Ванцзи позволил себе положить его голову на колени и касаться горящего лица холодными пальцами, чтобы сдержать его огонь, хоть как-то не дать ему вырваться из своих объятий. Тогда он думал, что они оба умрут в этой пещере, и он так и не скажет ему. Словами говорить такое он не умел, поэтому пришлось петь. А еще думал, что Смерти достанется поцелуй от Вэй Ина только разве что через его труп. Теперь он жалел, что не ходит по горе Байфен лютым мертвецом, потому что только подобная метаморфоза могла бы оправдать его поведение. Представители клана Лань не должны валить деревья, не в силах справиться с гневом. И не должны слоняться на ночной охоте без дела в поисках каких-то праздных заклинателей, спящих на дереве. Не должны целовать кого-либо без разрешения, тем более, в подобных обстоятельствах, тем более, мужчину, и практикующего Темный Путь, запретного. Как и не должны оказываться в шаге от совершения… слово «изнасилование» было слишком ужасным, чтобы произносить его даже про себя. Он только позорит имя клана Лань, вечно оступается. Теперь Ванцзи казалось, что тот самый шаг за грань давно пройден, только по отношению не к Вэй Ину, а к себе самому. Заботливость шла обычно надменному и насмешливому Вэй Ину. Он заглядывал в лицо и как-то виновато-участливо улыбался этими самыми губами, все еще яркими, зацелованными (неужели он был так груб?.. и в этом напортачил?). Отвечать на его внезапные нападки Лань Ванцзи научился давно. Или же так считал. Раньше он думал, что ночи с ним в одной пещере сделали его стойким к соблазнам. Конечно, это глупо, и он бы все равно не стал… в голове сами собой вспыхнули слова Вэй Ина: «Я бы никогда не воспользовался положением». А потом действия — вот полуголый растрепанный Вэй Ин, в крови, пахнущий гарью, снимает с него одежду, решительно, грубо, толкает на землю, дразнит каждым жестом, на груди свежая рана, на руке свежая рана, в глазах искрятся ведомые ему одному шутки, а с губ не сходит улыбка… Не удивительно, что ему стало плохо и застоявшаяся кровь мигом выскочила наружу. Ему хотелось никогда больше не заговаривать с Вэй Ином, не смотреть на Вэй Ина, даже не чувствовать присутствие Вэй Ина в этом мире. И хотелось кричать ему, «Неужели ты не видишь, что творишь со мной? Неужели делаешь это нарочно? Как сильно я должен страдать, чтобы развеять твою скуку? Как пережить новый день вблизи с тобой?». Только вот теперь позиция жертвы ему больше не подходила. Он все гадал, когда этот день настанет и настанет ли вообще. Но теперь он — агрессор, он — напавший, никто не пытался его соблазнить, никто не заставлял его хватать тонкие запястья и кусать их обладателя вновь. Вэй Ин просто сидел на дереве и никого не трогал, кроме завлеченных им в сети клана Юньмэн Цзян живых мертвецов — если считать мелодию за касание, конечно. Лань Ванцзи очень хотелось считать — потому что тогда «ВанСянь»… Тогда «ВанСянь» — это его настоящий первый поцелуй. А после него следует любовь, и ничего кроме. Когда он напел в треск и пламень костра между ними «ВанСянь», он поставил точку. Точно закрепил союз, принял решение, хотя на самом деле все давно было решено за него, да и за Вэй Ина тоже. Вэй Ин. Вэй Ин. Вэй Ин. Их имена слились навеки в песне, которую никто больше не услышит. Никто не узнает об этом, не должен узнать. Но сам Ванцзи бессилен. Как когда мелодия застревает у тебя в голове, и от нее никак не избавиться. Вэй Ин. Вэй Ин. Вэй Усянь. Только он. Его тело, его душа. Его губы, запястья, смех. Его вспышки доброты и гнева. И ничего кроме. Только Вэй Ин. Всегда. Когда Цзинь Цзы Сюань замахнулся на него мечом, Бичэнь сам отразил удар. Когда Вэй Ин смотрел на деву Цзян… вокруг его персоны всегда было много слухов. Говорили, что он — внебрачный сын Цзян Фэнмяня. Говорили, что госпожа Цзян потому и ненавидит его, не гнушаясь никаких наказаний. Говорили, что первым учеником клана Юньмэн Цзян желал быть юный наследник вместо сына слуги. Говорили, говорили, говорили… Говорили, что Вэй Усянь ни перед чем не остановится, чтобы его шицзе досталась ему одному, а в случае, скажем, несчастного случая с будущим главой Цзян — и весь клан. Из-за него когда-то расстроился брак девы Цзян и Цзинь Цзы Сюаня. Он был зачинщиком постоянных ссор с наследником Ланьлин Цзинь. Он не побоялся поставить под удар обучение в известном своими воспитанниками клане Лань ради этого. Говорили, у него есть план… Вспоминая искрящуюся улыбку и чистый смех, Лань Ванцзи был твердо уверен, что это не Вэй Ин, что Вэй Ин, которого он знает, просто на такое не способен. Глядя в перекошенное злобой лицо, искривленный горделивой ухмылкой рот, как он знал, медово-приторный, Лань Ванцзи думал, что почти не знает Вэй Ина. «Что посторонним людям за дело до моей души?» — звучало в его кошмарах. И ведь правда, они были посторонними друг другу. Лань Ванцзи хотелось, чтобы все было иначе. Но он не мог вынести подобного. Быть рядом с Вэй Ином — точно принимать яд. В небольших дозах может быть даже полезно — развивает выдержку и стойкость. Но потом… Кто знает, что потом. Что бывает после, помимо отчаяния? *** Три месяца — именно столько Лань Ванцзи боролся с собой, прежде чем сдаться, поднять белый флаг, фигурально размахивая им в поисках помощи, как будто Призывающим Нечисть. Сдаться и поехать в Юньмэн. Опять ничего не добиться — но зато увидеть его. Получить приглашение и цветок — и увидеть его. Поссориться, повздорить, хотеть рвать на себе волосы — но все-таки увидеть его. Увидеть его на званом приеме у клана Ланьлин Цзинь. Неожиданно, словно молнию в грозовом небе. Молнию, ударившую в его дерево. Увидеть себя в отражении, на дне безумных глаз. Дважды повторить его имя, трижды себя возненавидеть. За бездействие, за молчание, за то, что не отправился следом. Еще и еще. В этом Ванцзи был мастером — он бездействовал, молчал и ненавидел себя за то, что таков. Он не умел изъясняться, не думал о поддержке, не мог перестать терзать себя собственными бессилием и ревностью. Тысячи, тысячи «не». Не сказал, так и не сказал, пока не… Но мелодия, она все раскрыла. Флейта разрывала пространство самого бытия, когда спустя 13 лет Лань Ванцзи услышал ее вновь. Она нашла свой путь обратно, к его сердцу, и запомнилась сердцу Вэй Ина. Иначе как объяснить?.. Как в это поверить?.. За прошедшие годы он стал сильнее. Перестал бояться чувствовать, напротив, не мог насмотреться, наслушаться, надышаться. Вэй Ин, притворяющийся кем-то другим. Вэй Ин, спавший на его груди. Вэй Ин, испугавшийся его шрамов. Все-таки все возвращается. Когда-то Лань Ванцзи хотел оставить следы на его теле, а получил их на своем, тогда как у Вэй Ина не осталось шрамов вовсе. Смех Вэй Ина, взгляд Вэй Ина, походка Вэй Ина, то, как он запрокидывает голову, когда пьет, то, как взмахивает волосами, оборачиваясь — он узнал в нем все, а узнав, оказался повержен вновь. С новой силой. Но больше не сопротивляясь вовсе. Если для него есть погибель, то это Вэй Ин, живой или мертвый. Это Вэй Ин, юный или его ровесник. Вэй Ин с мечом или с флейтой. В каждой своей ипостаси. — Не. Трогай. Его. Вэй Ин, которого он не сберег, которого потерял. И Вэй Ин, которого обрел вновь. Который ответил на поцелуй. Ответил на мелодию. -…тогда… неужели это был ты, гэгэ? Шум травы в ушах, солнечные зайчики в волосах. Как будто ничего не изменилось — и в то же время переписалось, перекроилось до мельчайшей детали. Как библиотека Гусу Лань, которая сгорела дотла и восстанавливалась по памяти. Как сознание ребенка, измученного лихорадкой, не помнящего лиц и имен, но знающего тепло рук и игривость речей. Они уже абсолютно другие — и все-таки те же, как прежде. Вэй Ин и Лань Чжань, Вэй Усянь и Лань Ванцзи. А между ними — летняя свежесть. Между ними — поцелуи и укусы. Пальцы на запястьях, пальцы на плечах. Вэй Ин делает своими губами… он может ими все. Переворачивать миры, вскрывать умы, одаривать и отбирать. И это не просто поцелуй. Это мелодия.