Хэй, Микки?!

Микки упирается лбом в ладони, тщетно пытаясь убедить себя, что все заебись и срать он хотел на рыжего уебка Галахера - подумаешь - уезжает из города уже завтра утром, подумаешь - не к нему пришел. Ясен хер - пиздит, как дышит. "Козлина сраная. Чтоб его в армии всей ротой в жопу ебали, суку такую. Да похуй - свалит и свалит". Мэнди за спиной неслышно прислоняется к косяку. - Хули тебе-то надо, блять? - И все? Это действительно все, что ты хотел ему сказать? - Связки у Микки в горле сжимаются до предела, в горле дергает и першит, а невыплеснутые крики собираются под ребрами острыми кольями. - Ты ебаная трусливая сучка. Микки кажется, что он слепнет. У него не хватает сил даже на то, чтобы послать эту шлюху куда подальше. Впрочем, Мэнди и сама уходит, хлопнув напоследок дверью так, что стекла дрожат во всем их разваливающемся доме. "Четыре года. Мать твою. Четыре ебаных года". Милкович вскакивает с кровати, вылетает пулей из комнаты, даже хватается за ручку, приоткрывая входную дверь, но... Он не станет сучкой Галахера! Хули он вообще расклеился из-за этого мудака? Ну трахались, да. Но они ж не педики, чтобы в верности друг другу клясться? Галахер, пока Микки сроки мотал, стольких, наверное, переебал, что даже Милкович в тюряге обзавидовался. Так что, они в расчете. Что он там на свадьбе орал: "Парень, с которым ты трахаешься, женится на сраной коммунистке?" Микки захлопывает перед собой дверь, оставляя на улице короткий, нихера, блядь, не значительный, кусок своей жизни - Йена Галахера, настойчиво прогоняя прочь из ушей его пьяный сиплый голос: "...когда твоя любовь..." - Вот ж педрила. - Милкович не сдерживается - со всей своей дури пинает сумку, валяющуюся в коридоре. - БЛЯЯЯЯЯЯЯЯЯТЬ! - Он трусливое говно, - говорит Мэнди после глотка газа. - Сраное мудло - тебе ли не знать. - Забей. - Йен смотрит в небо, потом на мчащийся мимо вагон метро, потом на Мэнди, и они начинают ржать, хотя на самом деле Галахеру пиздец как хочется плакать. Но при Милкович как-то стыдно, а закись азота уже шибает по мозгам. Да и Микки - это, определенно, то, о чем стоит забыть при первой же возможности - много чести для урода. - Он все равно с ней счастлив не будет - она тупая шлюха. - Гнусавит Мэнди заложенным носом. - Он херит свою жизнь. - Херит, - согласилась она. - Ты лучшее, что могло случиться с этим мудаком. - Йен смеется, стягивает шарф и накидывает Мэнди на шею - у той только легкая куртка, и, кажется, начинают синеть губы. - Вот видишь, а я о чем? - Не возвращайся к Липу, - внезапно говорит Йен. - Даже если он будет просить. - Не будет. Мы, типа, никогда и не встречались. Просто... - Мэнди поджимает губы, как всегда, когда ей трудно подобрать слова. - Он идиот. Его занебесный IQ не делает его гением отношений. - Галахер разглаживает морщинку у нее между бровей. - Нам с тобой просто не повезло. - Они обнимаются, хихикают, Мэнди греет ледяные руки у Йена под свитером, и они еще с полчаса "дуют", практически не размыкая объятий. А потом, когда прохладные пальцы Мэнди обхватывают его шею, а Галахер улыбается, показывая лишь намеки на ямочки, они целуются: так целуются муж с женой, прожившие в браке лет шестьдесят, но никак не гей со своей подружкой - девчонкой-рокером. Милкович гладит по его лицу, водит пальцами по острой скуле, а Йен мягко сжимает ее затылок. - Пока, рыжик, - бормочет Мэнди, пока они прижимаются друг к другу лбами. - Береги себя. - Я напишу тебе, когда доберусь. Они стоят еще с минуту, а потом Мэнди уходит, дав ему легкую затрещину, зная, что он напишет раз или два. А потом письма перестанут приходить. 2 года спустя. - Обезьянки, торопитесь в школу. - Фиона, как обычно, носится по дому, успевая все и везде, пока Дэбби вычесывает колтуны из пышного рыжего хвоста, а Карл кидает в рюкзак кастет и сюрикены. Фи смотрит на наручные часы и вздыхает. - У меня есть двадцать минут, чтобы накормить вас завтраком. - Я, типа, не опоздала? - Мэнди заходит без стука и садится на высокий стул. - Привет, мелкий, - говорит она Лиаму, и тот ржет с полным ртом каши над принтом на футболке Милкович - три зомби башкой Бен Ладана играют в американский футбол. - Я могла бы с ним посидеть, - говорит Дэбби, спускаясь. - Дэбс, мы, кажется, это уже обсуждали. - Фиона распихивает по бумажным пакетам сэндвичи. - В школу! - Обломись, - Милкович скалится и насыпает себе в тарелку неизменных шоколадных шариков. - Типа, прелести окончания - можешь нихрена не делать. Но только после выпуска. - Да мы и в школе хуи пинаем. - Говорит Карл и тут же получает от Фионы деревянной ложкой в лоб. - Ах бл... АУЧ! Мэнди с Фионой переглядываются. Это не то чтобы дружба, но есть что-то, что определенно сделало их ближе за последнее время. То ли отъезд Липа и Йена повлиял, то ли стабильная работа Фионы, то ли то, что Мэнди, поступив на вечерку, перестала быть злобливой готичной сукой. А может, они просто притерлись друг к другу. - А я хочу купить автомобильное кресло! - Вероника в самом откровенном из всех своих платьев открывает дверь, врываясь в кухню, как торнадо, и принося с собой запах горьковатых дешевых духов и прелой листвы с улицы. - Да нахера оно вообще нужно? Фи, да скажи ты ей! - Кевин залетает следом, размахивая одной рукой и придерживая их мелочь - другой. - У нас даже машины нет! - Это, между прочим, твоя вина, - сучит Вероника, делает хитрые глаза, и они с Кевином целуются и смеются, пока мелкую не тошнит на отцовскую футболку. - БЛЯТЬ! - Орет он, сажая дочь в бывшее кресло Лиама, которое по-прежнему стоит на кухне. - Хэй, ты совсем ебанулся? Сколько раз я говорила - не материться при ребенке! Они спорят, ругаются, что-то горланят, втягивая в разговор Фиону, которая умудряется в общей суматохе вытащить у Карла изо рта недокуренный косяк - кухня наполняется привычным утренним ором - все, как всегда. Настойчивый стук в дверь они случайно игнорируют. Мэнди, подкинув Дэбби в рюкзак тушь, презики и блеск для губ, соскакивает с высокого стула и открывает. - Что надо? - С вызовом, в своей обычной манере спрашивает она у здорового мужика в военной форме. - Фиона Галахер? - Что, похожа? - Я полковник Ферс. Мне нужна Фиона Галахер. - Вы, типа, в гости или по делу? - Я хотел бы поговорить внутри. У меня личное сообщение. Мэнди смотрит на мужика в форме, на то, как он сжимает в руках фуражку, на желтую папку у него под мышкой, и медленно кивает. Вечером они звонят Липу в Бостон. Светлана страшная, как ебаный атомный взрыв - Микки равнодушно смотрит, как у нее прыгают сиськи, когда она скачет на его члене, и сталкивает с себя. - Чтоооа? - Тянет она. - Зайчик не в настроении? - Пошла отсюда, - Милкович закуривает и выдыхает сизый дым через нос. Естественно, ни ребенка никакого не было, ни счастливой семейной жизни. "Жена" продолжала ебаться с мужиками в салоне, а Микки - дрочить, засунув себе пальцы в задницу, каждый раз жмурясь и представляя рыжую ублюдочную морду. - Как знаешь. - Светлана встает, накидывает халат на голое тело. - Принести тебе пиво? - Нихуя мне не надо. Отъебись, да? У нее на скулах ходят желваки, но она молчит - знает, что будет, если ляпнет какую-нибудь херню. В прошлый раз Микки хорошенько засветил ей в глаз в ответ на "никчемного уебка". Милкович голышом встает, стаскивает резинку, брезгливо утирая член простыней, и тушит сигарету о тумбочку. На покосившемся стуле возвышается гора сваленной в кучу одежды, и Микки не задумываясь выуживает первые попавшиеся спортивные штаны и майку. Внизу на кухне раздается монотонный скрип - Светлана отсасывает кому-то из братьев - ебливая шлюха. Но Микки настолько похуй... Сам он ее трахает раз в неделю только для того, чтобы батя не задавал лишних вопросов. "Твой отец - долбанный фриканутый урод". - Твоя правда, Галахер. - Микки врубает музыку и берет гантели в руки. За спиной скрипит половица, поднимая в Милковиче очередную волну раздражения. - Блять, ну хули тебе надо? Сказал же - отъебись! А... это ты. - Мэнди смотрит так, как смотрела ТОГДА. Микки это не нравится. - Где тебя носило трое суток? А впрочем, мне насрать. Повисшую в комнате тишину теперь нарушает только шумное, с хрипом, дыхание - Милкович перешел на новый вес - догнал до сорока килограмм. Напряженное молчание давит неподъемным грузом. - Йена подстрелили в Мосупе. - Мэнди закрывает глаза и отворачивает лицо в сторону. - Насмерть. - Пиздишь... - Умом ебнулся? Нахуя мне... Микки роняет гантелью на пол и, проскочив мимо сестры, мимо завизжавшей от неожиданности Светланы, которой засаживает Джимми, выскакивает на улицу, оглушительно хлопнув дверью. Его гонит вперед что-то такое, что рвется прямо из груди. Он проносится пару кварталов, пока легкие, похеренные курением, не начинает жечь. Милкович вздрагивает всем телом и начинает тихо надсадно сипеть, срываясь на захлебывающийся скулеж. Микки некуда больше идти, ему некого ждать, ему некого теперь... любить. Последнее не вызывает отвращения - только тоску. Можно тысячу раз сказать себе, что плевать на Галахера, но сути это не изменит. Сука. Милкович бредет к заброшенной стройке, той самой, где он отходил рыжего ногами перед свадьбой. - Я скучал... - ЗАТКНИСЬ! - Орет Микки, посреди поля, зажимая себе уши руками. - Завали ебало! Но вокруг никого, и никто не сможет заставить голос в голове исчезнуть. - Если я хоть что-то значил для тебя... - Нихуя не значил! Отъебись! Милкович жмурит глаза, хотя напрасно он это: сразу под веками загорается образ рыжего утырка: понимающая улыбка и полный ебаной тоски и нежности взгляд. Микки вспоминает чертовы губы: дурацкий бледно-розовый восхитительный рот. "Я не сучка. И не ебаный пидор!" - Ты любишь меня... И ты - гей. И Микки знает, что рыжий сукин сын, чтоб его... чтоб... его... прав. Галахерская сука. Только его - больше ничья. Потому что только ему подставился, только с ним было так, что, блять, никакой кокс и в сравнение не шел. Трахнешься с Галахером, и никакие спиды не нужны - ходишь весь день счастливый и обдолбаный, будто шальной: глаза светятся, в горле адовый пиздец - как в пустыне, губы сохнут - заебывало сосаться с ним - жадный он. Был. И каждое поползновение рыжего уебана прикоснуться было, как пидорские слюни - лишним и отвратным. Поначалу. А потом Галахер урок усвоил - не трогал лишний раз, если Микки сам не просил схватить его покрепче. Хотя иногда Микки хотелось ебаной пидарасни: чтобы, ну там, обняться иногда. Фу, блять, мерзота. Слава Богу, Галахер не знал, что у Милковича в башке творилось - оборжал бы - точно спуску бы не дал. Микки Милкович - ебаная слюнявая дырка! Хотя рыжий так никогда, конечно, не сказал бы. Рыжий любил... Впервые в жизни Микки рыдает, ткнувшись лбом в холодную землю. - Что собираешься делать? - спрашивает Мэнди неделю спустя, когда застает Йена за отжиманием от пола на одной руке - вторая загипсована от плеча до кончиков пальцев. - Думаю попробоваться в Вест-Пойнт еще раз через полгода. - Пыхтит он через раз. Мускулы ходят под влажной от пота кожей, перекатываются, приподнимая повязки и пластыри, разбросанные по всему телу - Мэнди лыбится и пялится исподтишка. - Дыру протрешь. - Ухмыляется Галахер, переворачивается на спину, кинув на нее короткий взгляд, и начинает прорабатывать пресс. - Ты думаешь, возьмут? - Мэнди вытаскивает у Лиама изо рта фломастер и садится на диван. - Ну, теперь у меня есть это. - Йен переводит взгляд на серебряную звезду героя, лежащую на почетном месте возле диплома Липа. - Да и до экзаменов еще куча времени. - Ты беспонтовый безмозглый кретин. - Мэнди фыркает. - А если бы и правда? - Она вспоминает, как здоровенный полковник говорил, что Йен полез вытаскивать каких-то чуваков из-под обстрела, спас четверых и сам загремел в больницу после того, как их бронетранспортер подорвали повстанцы: "Везучий сукин сын - иначе и не скажешь". - Ну, обошлось же... - Зачем ты вообще поперся в армию? - Йен смотрит на нее удивленно, вскинув бровь, словно она спрашивает у него что-то глупое, само собой разумеющееся. - Потому что. - Потому что - что? - Выбора не было. - Отрезает Йен. - Слишком, - он замолкает, гася в горле тихое "любил". - А сейчас? - Не знаю, Мэнди. - У тебя там был кто-то? - Боже упаси. Какую мне тогда награду - меня бы в первом ауле свои же грохнули. - Я сказала ему, что тебя подстрелили. - Говорит Мэнди. - Что ты умер. - Она готова к тому, что Йен начнет орать о том, какая она ебанутая психопатка, но Йен пожимает плечами. - Может, и к лучшему. - Он до сих пор не знает, как правильно следует трактовать их с Микки прошлые недоотношения - не враги, не друзья, толком даже не любовники. То, что он испытывает к Милковичу до сих пор, не похоже ни на что. Это не минет под скамейками на стадионе, не перепих с Кэшем в подсобке магазина - это что-то гораздо более глубокое. Это «что-то» заставляет Йена быстро дрочить в кровати здоровой рукой, представляя чужие мозолистые пальцы на своем члене, спустя два года после того, как его послали нахер. Он все еще ненавидит Микки Милковича за ебаную трусость, за понты и гомофобию, за то, что сделал ему так херово... И это самое "что-то" - чистое безумие, сравнимое с ненормальной привязанностью к уличной больной собаке, которую выходил собственными руками. Конечно же, шавка - это козел-Милкович. Их встреча - всего лишь вопрос времени. Точно так же, как вопрос времени - когда Микки оторвет Мэнди башку. Ожидание сбивает с толку, но видеть Милковича Йен не готов. - Чего скалишься? - Йен шлепает Мэнди по голени и принимается вновь прорабатывать пресс - набирает форму после госпиталя. - Ебануться можно, какие вы пидорски-милые. - Мэнди злобно улыбается. - Что такое "ебануться"? - Спрашивает Лиам, и Мэнди ржет в голос. - Милкович, шел бы ты домой - заколебал шариться. - Тони сидит на старом развалившемся диване под мостом и раскуривает косячок. Микки показывает ему средний палец и садится рядом - от старой мебели несет сыростью, бухлом и чем-то непередаваемым - этот диван уже столько повидал, чего только на нем не делали: курили, скакали, бухали, детей... - Ты ж, блять, коп? - Маркович медленно кивает, делает первую глубокую затяжку и выдыхает - дым дерет горло. - У меня сегодня выходной. - Он без лишних разговоров вкладывает самокрутку между пальцев Микки. - Мудозвон ебаный. - Милкович тоже затягивается и выдыхает. - Да тебе ли не насрать? - Тони откидывается на спинку, задирая голову. - Насрать, - соглашается Микки. Но косяк на халяву - очень даже неплохо, поэтому они просто молча курят. - Сучка-Галахер? - Нарушает тишину Милкович. - Ты бы не совал нос не в свое дело! - Рявкает Тони. - Да хули ерепенишься? Ну Галахер и Галахер. Свет, блять, на них клином сошелся, что ли? - И не говори. - Маркович затягивается в последний раз и тушит окурок о подлокотник. - Вчера ее брат приходил - просился в участок на работу. - Обосраться! Из колледжа поперли? - Микки скалится. - Кому он в MIT подосрать успел? - С хера ли поперли? Блять, - продолжает Тони в запале, - ему лет-то всего-ничего, с законом раньше не все гладко, но анкету накатал - не прикопаться. Да и Фиона... Закурить есть? Хоть обычную? Милкович кивает, тянется в карман и вынимает смятую пачку. - Последняя. Одну на двоих? Тони машет рукой, мол, да поебать уж, дай только, а то пиздец, как тоскливо. О том, что коп за старшей Галахер тащится, как удав по батарее, знают все, да только толку-то? На тщетные ужимки Марковича залезть ей в трусики все смотрят сквозь пальцы - стабильно раз в два месяца она отказывает ему в его очередной попытке. Они передают сигарету друг другу из рук в руки, и Милкович, даром что тупой, начинает соображать, что либо Тони ебанулся, либо ебанулся он сам. - Так, говоришь, не тот Галахер? - Микки не может заставить себя произнести имя "Йен" вслух, потому что ему кажется, что это будет пиздец - называть парня по имени - то еще пидорство. А Тони, он же ебаная полицейская крыса, сразу поймет... - Не какой еще - не тот? Тебе вообще дело какое? - Никакого. Просто спросил. Хули приебался-то? - У Милковича дергается щека. - Ну и хер с тобой. - Тони бесцеремонно хлопает Микки по колену, в одно мгновение нарушая незримую границу, и встает. - Еще раз увижу кого-то из ваших на углу у аптеки, фарцующих, - заберу в участок. Не нарывайтесь. - Ога, блять. Слушаюсь, офицер. Тони уходит, а Микки ложится на отсыревший диван и пялится в ночное небо. Напряжение собирается у него в животе, скручивается тугим скользким клубком. Милкович предчувствует скорый пиздец. Когда в дверь утром стучат, Йен думает, что это Фиона - забыла что-то. Поэтому он идет на кухню, чтобы проверить, пока Лиам открывает дверь. Но это не Фиона - никакого вихря волос, торопливой речи и быстрых поцелуев в лоб или плечо - ничего. На пороге вообще подозрительно тихо. - Лиам? - Галахер выходит и... Микки Милкович приоткрывает рот, у него бегают глаза, словно его ударили чем-то по голове - он хватается за косяк и несколько секунд просто пялится, потом вдруг орет: - Сука! Ебаная ты сука, гребаный мудила ты! Вот ты кто! Блядский ебаный хер, чтоб ты обосрался! - Йен выпихивает его за дверь, крича на ходу, чтобы Дэбби приглядела за мелким. - Тебе чего? - Ты... блять... Мэнди сказала... Ебаный ты пидор, ты, блять, что устроил? - Микки толкает Йена в грудь, и тот морщится, отступая на шаг - больно. - Ну сказала и сказала. Чего пришел? - У Галахера выдвигается вперед челюсть, словно он старается изо всех сил сдержать себя, хотя у него разом все внутренности проваливаются в преисподнюю и начинают трястись колени. - Ты ахуел так шутить? - Милкович и сам не знает, что теперь делать. Он просто смотрит на рот, который два года не давал покоя, на россыпь ебучих веснушек на переносице, на гребаные короткие рыжие вихры: "Нахера приперся с самого утра?" - Я, блять, я думал, ты, - Микки не успевает договорить - горло сжимается, и вместе с тем приходит запоздалое понимание, что он не готов был видеть этого пидора. Он еле принял факт, что рыжая пидовка и правда помер, а теперь... потрясение за потрясением. Галахер улыбается кривовато в своей пидорской манере - Микки всегда вело от этой ухмылки. - Смешно тебе, блять, да? Ну смейся, чего ж ты? - Милкович злится и нервничает. - Заебись, наверное, было развести меня, как лоха? Чтоб ты сдох. - Не смешно. - Йен смотрит пристально, массируя второй рукой плечо чуть повыше гипса. - И я почти. Повезло, что выжил. Микки хрустит пальцами, его мучает стыд - вот сейчас он точь-в-точь как какой-нибудь тощий говнюк из гейской порнухи. Им как-то совсем не о чем говорить. - Так чего пришел-то? - Не твое пидорское дело, ясно? Пошел нахуй - это тоже уясни. Я не развелся, и мне срать на тебя. Понял? Понял ты?! - Микки орет так, что у самого закладывает уши. - Понял. - Морщится Йен. - Высказался? - И все два года было срать! И даже раньше, когда мы трахались, - плевать я на тебя, ебаного пидора, хотел. - Знаю. - В армии тебя, небось, по полной удовлетворяли. Много дырок выебал? - Ни одной. - Ну и похуй. Здесь тебе тоже не обломится - надо было ловить момент, когда я предлагал. - Микки отворачивается и трет глаза пальцами. - Я не прошу. - Заебал ты. Что, блять, как робот, заладил? Сука пидорская. Подстилка армейская. - Уходи, Микки. - Йен хмурится и поджимает губы. - Зря ты пришел. - Без тебя знаю, что зря. Думаешь, я совсем тупой? Я и не хотел - само так вышло. Блятьсукатыгавнюксраныйживчтомнеделатьяжечутьнесдохкогдадумалчтотыоткинулся, хуйло ты дристаное. - Милкович, ты никак любишь меня? - Йен кладет руку Микки на плечо. - Грабли свои убрал, да? - Микки дергается как ошпаренный и озирается по сторонам, бешено вращая глазами. Но во дворе - никого, на улице - никого, кажется, во всем их вонючем районе - никого. - Совсем мозги проебал? Галахер видит растерянность в лице Милковича, видит его красные воспаленные глаза, не такие, что бывают у людей, которые бухали дни напролет. Нет, совсем не такие - у Микки гнусавый голос и припухшая переносица, от него несет сигаретами и, внезапно, еле-еле - кофе. - Лююююбишь. Плакал из-за меня, педовка. - Йен улыбается, а Микки злится, пихается и скалит зубы. - В жопу засунь себе свои домыслы! - Но у Милковича не поднимается рука уебать Галахера в табло по-настоящему. Он даже боится поднять на него голодный взгляд своих блеклых голубых глаз. - Идем-ка. - Йен открывает дверь старого микроавтобуса, который давно не на ходу. Внутри матрасы, сбитые в ком, теплые пледы, подушки... Член у Микки тут же встает, потому что сраный Галахер, потому что нормально трахаться можно только с этим рыжим пиздюком, потому что... ну Микки Милкович - сучка, да. Галахеровская. - Шалава ты. - Микки все же встречается с Йеном глазами, с темными безднами расширившихся зрачков, почти поглотивших яркую радужку, и у него в горле становится сухо, как в том самом Ираке, из которого месяц назад выполз Галахер. - Давай-давай, двигай. - Йен расстегивает пуговицу на джинсах и Милкович, блядская стыдоба, влетает в вагончик, как голубь мира в Ноев ковчег. - Только блять! Я не пидор, чтобы ты там себе не думал. - О, да заткнись ты, наконец. Уже внутри, стоя на коленях, они сосутся, лижутся, как две лесбиянки, хватают друг друга за шею, гладятся, и Милкович думает - ему нравится вот так лапаться. Но, блять, не потому, что он ебаный гомосек - просто в нем бурлит дурная безбашенная радость - это хуйло не померло в своей сраной долине черножопых горцев. А у него, у Микки, сейчас случится долгожданный ахуительный секс. Но это все пиздеж - просто с рыжим это удивительно приятно. Просто рыжий не растреплет, просто рыжий - это рыжий. Желание пульсирует по венам, заполняет по спирали низ живота, сладко тянет в паху и заставляет член болезненно ныть. Они молчат и шумно дышат, и Йен наклоняется ниже для поцелуя, а Микки думает: "Хуй тебе, а не поцел..." - хрипит, открывает рот шире, делая это безобразие мокрым и глубоким. - Блядь ты, - шипит он в перерывах между вдохами. - Пидовка. Трусливая сучка. - Галахер безжалостно кусается, вжимается пахом в пах и привычно тяжело давит сверху. - Давай сам, да? - Инвалид ебаный. - Скалится Милкович, переворачивается на живот, попутно стаскивая спортивки до колен и оттопыривая задницу. - Только... Галахер начинает ржать, видя в полутьме, как у Микки полыхают уши. - Ебать тебя в жопу, Милкович...! Да знаю я все. - Он перегибается через пассажирское сиденье и достает из бардачка презики. - Давай сюда свою задницу. - Он ждет, пока Микки поднимется на колени, хотя от возбуждения их обоих уже трясет. Галахер раскатывает презик по члену, второй - на пальцы и, плюнув на темную дырку, начинает медленно проталкивать пальцы внутрь, настойчиво разминая мышцы. Микки вжимается лицом в плечо: ему так хочется этого, так сильно хочется, что он ерзает и нетерпеливо охотно подается назад. - Давай уже, что ты, блять, сюсюкаешься? Ты с ней еще поговори. - Орать не будешь? - Йен скидывает презик с пальцев и смотрит на припухшую, чуть вывернутую, дырку. - Похуй. - Микки хочется сказать "заслужил", но он молчит и ждет. - Ебаная трусливая блядушка. - Галахер хватает его здоровой рукой за горло, вынуждая прогнуться, запрокинуть голову и упереться рукой в сиденье. - Ну? - Микки заводит руку вниз, подхватывает горячий тяжелый член и направляет в себя, чувствуя, как в него наконец-то вталкивается: - Рыжий ублюдок. Милкович хрипит от ладони на горле и от острого раздражения в заднице, когда крупная головка с трудом проскальзывает внутрь. Слишком сухо, слишком ярко, слишком ахуенно, особенно когда Галахер додумывается сплюнуть себе на член, прежде чем начать размашисто двигаться в тугой заднице. От их ритма старый автобус тоскливо скрипит. - Сильнее, блядь! Совсем трахаться разучился в своей армии? - Милкович мокрый как мышь, рыжий - тоже, с него пот летит во все стороны, пока они ебутся, словно адовые кролики Энерджайзер. - Заткнись, заткнись, блять. - Галахер выбирает какой-то ненормальный темп, вбиваясь с такой силой, что у Милковича подгибаются руки, и он просто бухается мордой в пыльные подушки, кусает губы и притискивает рыжего ближе, схватив за задницу, оставляя отпечатки ногтей в бедре. У Микки голова идет кругом от нехватки кислорода, от позы, которую совершенно невозможно сменить и от которой болезненно сводит все тело - он кончает так быстро, больно и ярко, что едва замечает, как пачкает одеяло. Зато каждым нервным окончанием чувствует, как сокращается член внутри него. - Рыжий уеб... - Хрипит он, когда Йен кончает внутрь, в презерватив, продолжая двигаться до тех пор, пока член не обмякает и не выскальзывает из растянутой припухшей дырки. - Ох, твою мать. - Сними гандон, а то член отвалится. - Милкович натягивает штаны. - Сваливаешь? - Йен завязывает презерватив узлом и прячет его в пепельницу. - Ну а хули? - Сука. - Галахер... Бля... - Я привык. - Рыжий застегивает ширинку и открывает дверь микроавтобуса, впуская свежий воздух. - Ну и хер с тобой. Вали. Пожалуйста. Держать не буду. - Й...е...н. - Давится Микки, а у того аж лицо вытягивается. - Не вздумай свалить, рыжий пидор. - Милкович перелазит через длинные ноги и уходит. - Хэй, Галахер, кровать твоего пизданутого брата свободна? - Орет он возле ворот. Йен щурится и кивает. - Жди вечером в гости, уебок несчастный.