Вселенная во взгляде

Ночь в отделении обещала быть трудной и дело не только в том, что Жилин сегодня дежурил один одинешенька — оба его напарника по весьма значимым причинам не могли выйти в ночь — один заболел чем-то тяжёлым, а у второго рожала жена, или мать (полковник так до конца и не понял). Да ещё в отрезвитель этот шальной Игорь попал, который сейчас на полу камеры сидел и оранжевой строительной каской гремел по железным прутьям, при этом что-то невнятно говоря. Голос Катамаранова был осипший, хриплый — алкогольная зависимость и крайне разгульный образ взяли от Игоря своё. Полковник Жилин устало поднимается из-за своего стола и фуражку поправляет — едва ли не на лоб её натягивает, хмурится, а после к камере подходит. — Чего ж ты шумишь, Игорёк? — Жилин улыбается устало, на корточки перед Катамарановым опускается и в чёрные глаза мужчины заглядывает. Игоря Жилин знал уже давно — дружат они со школы, Жилин тогда уже подавал все качества настоящего лидера, отличался своей честностью, человечностью и галстук пионера ему навязали первым. А Игорь пионером вообще никогда не был, да и желанием этим не горел, более того — с первого класса на день знаний систематически приходил опьяненный излюбленным скипидаром. — Мне выйти надо, начальник, вот прям серьёзно, — с всевозможной искренностью произносит Катамаранов, каску на голову надевает, после чего пальцами прутья сжимает, ближе придвигаясь. — Я бы сам тебя с удовольствием выпустил бы, но ты сегодня шальной такой... — С сомнением произносит мужчина в форме, неопределённо плечами пожимая. — Опасно тебе в таком состоянии по Катамарановску ходить... Опять ондатра цапнет... Или ещё что-нибудь произойдёт, ну не могу я твоим здоровьем, Игорь, рисковать! А тем более здоровьем граждан, ты-то у нас бессмертный, а вот другие... Катамаранов молчит, Жилин молчание это поддерживает, оба смотрят друг на друга как девчонки на ночёвках, словно секретами делятся и обсуждают кто кому нравится. Вот только молчание становится каким-то слишком долгим и тягостным, неловким, а Катамаранов выглядит настолько оловянным, застывшим, что Жилин на мгновение думает, что тот всего-навсего уснул. Но Игорь был слишком гиперактивным, надоедливым, Игоря всегда было слишком много — он был громким, говорил слова невпопад, не думая и не слыша собеседника. Взгляд его всегда был каким-то пустым и незаинтересованным, словно всё время витал в облаках, или находился только в одном ему известном мире. Но сейчас взгляд его изменился — стал заинтересованным, осознанным, задумчивым. Но он по-прежнему молчал, не двигался, Жилин тоже молчал и не двигался. — Хм, ну ты, блять, даёшь, — бездумно выдаёт Игорь, от решётки наконец-то отстраняясь, но не отходит — на прежнем месте остаётся сидеть, в позе лотоса ноги сложив. — Спи, дурак, спи, — Жилин улыбается одними губами — глаза тусклыми какими-то остаются, мужчина поднимается наконец-то и потягивается устало. Ночь была действительно тяжёлой. — И не шуми, будь добр, время сейчас смутное... И без тебя шуму хватает.  — Он уже к столу полицейскому отойти хочет, дабы продолжить свое крайне скучное и надоедливое занятие – разглядывание не закрытых преступлений, он был уверен, что виной этих ужасных убийств был Григорий Константинович — главарь самого опасного ОПГ Катамарановска — «Железные рукава». Вот только доказательств он никаких не имел, ведь Гриша всегда работал чисто. Но Жилин был уверен в причастности Гриши, да и расследованием занимался крайне неохотно — главарь ОПГ «Железные рукава» как-никак являлся его хорошим другом, напарником, коллегой, товарищем, бывшим одноклассником и просто прекрасным человеком. Жилин спиной к Игорю отворачивается, вновь фуражку свою поправляет — привычка образованная долгими годами на работе полицейского. Уже шаг в сторону стола делает, как слышит голос катамарановский: — Стой, полковник, знаешь че. — Говорит Игорь и Жилин просто вынужден повернуться — говорить с человеком, стоя к нему спиной было крайне грубо. Даже когда этим человеком являлся Игорь Катамаранов — самый отмороженный житель их небольшого, но насыщенного событиями городка. — Что такое? — Мужчина бровь изгибает, губы сухие поджимает, наблюдая за тем, как Игорь с места поднимается, заметно пошатываясь и вновь пальцами за прутья цепляется, чтобы на пол не упасть — вторая бутылка скипидара была крайне лишней. — Знаешь, полковник... — сбивчиво начинает Катамаранов, язык его заплетается слегка, а сам хмурится, словно за мысль пытается схватиться. — В твоих глазах, я вижу что-то большее, чем просто цвет... Это целая вселенная... Возможно глупо утверждать, что твои черные глаза самые красивые, но для меня это действительно так... Жилин смотрит на Игоря так, словно тот сморозил ужаснейшую глупость, то, что человек в здравом уме никогда в жизни не скажет. Хотя трудно было сказать, что Катамаранов сейчас находится в здравом уме, да и перегаром от него несёт за несколько метров. Но, стоит признать, поражён полковник был до глубины души — ещё никогда прежде он не слышал в чужом (да и в своём тоже) голосе такой искренности. Невольно он вспоминает, что в молодости, при начале построения карьеры, товарищ по работе говорил, что пьяные люди — самые честные люди в мире. — Игорь, ты это... Спи, — вновь повторяет мужчина, — не надо глупости эти говорить. *** — Ну чего, шалопай, — Жилин рано утром дверь в камеру отворяет, выглядит он изрядно уставшим — со всей этой политической суетой выспаться крайне трудно сейчас, потому он и всю ночь в бодрствование провел. Зайдя за решётку он смотрит на койку, где спокойным и размеренным сном спал Катамаранов, ладони он под щеку положил, накрылся кофтой своей потертой во многих местах, каска на полу валялась и Жилин задумался — не слышал он ночью, как головной убор на пол падает. Сальные тёмные волосы по лицу разбросаны были. Майка-алкоголичка неопрятно висела на его худом теле, открывая грязные и поцарапанные руки (полковник предположил, что до появления в полицейском участке он пол леса проползал).— Уснул, значит... Жилин устало улыбается, на раскрывшуюся перед ним картину смотрит, умиляется. Наверное, такое чувство возникает в голове у человека, когда тот с улицы кота грязного забирает, а тот у печки засыпает, перед этим плотно наевшись. Жилин за край куртки зелёной берётся и плотнее на Катамаранова натягивает, под самый подбородок. Заботливо волосы со лба катамарановского убирает, каску на койку кладёт, чтобы Игорь, проснувшись, тут же обнаружил её. Игорь во сне к стенке отворачивается — от тонкой полоски утреннего света прячется. Полковник ещё нежнее улыбается, вновь кофту катамарановскую поправляет. — У тебя тоже глаза чудные, Игорь... И сам ты весь такой чудной, жаль только, что эдакий прохвост и забулдыга... — Произносит полковник, прежде чем выйти за пределы камеры и попробовать хоть немного выспаться. Голос чужой Катамаранов слышит и улыбается сонно, надуманно, только глаза не открывает, боясь показать, что не спит он уже давно, а так, ерундой мается. *** Выпускают Игоря в десятом часу утра, хоть и проснулся он гораздо раньше, а желание выпить скипидара проснулось ещё ранее, но он терпеливо ждал, когда полковник сам обнаружит его пробуждение, потому сейчас сидел на нарах, нога у него трусилась, а пальцы нетерпеливо крутили каску, что время от времени глухо ударялась о металлическую планку на койке. Он слышит, как Жилин со своего рабочего места поднимается, что-то недовольно бурча, вероятно, речь шла о Стрельниковой, которая вновь попыталась устроить какой-то теракт, но вышло у неё не очень хорошо. — Чего, уже проснулся? — Жилин к металлической двери подходит, ключ в замочную скважину, а после поворачивает его и дверь отворяет. — Да-с, полковник, — Катамаранов улыбается скучающе, а после с места поднимается, полковник тактично в сторону отходит, мужчину из камеры выпуская. — Давно уже. Эдакий я прохвост. — А? — Полковник на мужчину непонимающе смотрит. Либо действительно не понимает спросонья, либо придуривается просто. — Да я чуткий человек, полковник, как этот... Вишневский, или как там его? Полковник кивает неуверенно, мол, да действительно Гвидон Вишневский, воскресивший его однажды. Жилин на Катамаранова смотрит так, словно тот делает что-то странное, непредсказуемое, неправильное для их суровой советской жизни. Катамаранов непроизвольно близко подходит и Жилин даже запах дешёвого алкоголя исходящий от Катамаранова чувствует, но не отстраняется, словно в ступор некий впадая. Игорь меж тем руку мужчине на шею кладёт, фуражку слегка задевая, отчего та едва заметно сползает на высокий лоб, Жилин ребёнком себя непонимающим чувствует, словно ему про Лохнесское чудовище рассказывают, а он понимает, что это враньё, но тем не менее, верить продолжает. Игорь внезапно губы полицейского накрывает, Жилин чувствует горький привкус алкоголя на губах забулдыги, а Катмаранов чувствует привкус сладкого чая на губах полковника. Жилин всё ещё в замирании стоит, глазами глупо хлопает, а после внезапно всё осознает и понимает, что отстраниться никак нельзя — Катмаранов является тем самым человеком, что каким-то образом всегда получает то, что хочет, совершенно не напрягаясь. А Жилин всегда вёлся на эту его способность, хоть и понимал, что порой это будет крайне опасно и, возможно, противозаконно. Потому он на поцелуй и отвечает. Поцелуй у них выходит, какой-то неловкий (возможно потому что до этого момента Жилин был убеждённым и стопроцентным гетеросексуалом). Но, хоть и неловкий, но невероятно чувственным, нежным, размеренным, словно всё идёт так, как надо. Жилин руку на чужую талию опускает, зелёную ткань кофты сжимая так, что костяшки пальцев побелели. А Катамаранов сквозь поцелуй улыбается, чувствуя как между ними зарождается нечто, что ранее он никогда не чувствовал. И Жилин понимает, что сейчас получил адреналина куда больше, чем в той перестрелке под полицейским участком.