Nobody loves me

Мерное постукивание пальцев разносится по всей комнате. Рома смотрит на экран собственного телефона, перечитывая написанное. Самому не верится, что это отправил он. Да, конечно, Гнойный уже изрядно подзаебал — это факт. Даже Ванька уже подшучивал, что Слава выбрал себе новую жертву после Мирона Яновича. Но до настолько прямых провокаций пока что не доходило. Рома, как и полагается, ловит бесяку просто за один щелчок пальцев, поэтому после очередного твита капсом, плюет на то, что они как бы это сказать… Идеологические враги? В любом случае. И пишет Гнойному в лс, потому что ну правда заебал. Что ему надо-то? А тот неожиданно соглашается. Худяков такого поворота событий совершенно не ожидал. Он думал, что Слава там побесится тоже, попиздит и отвяжется. Потому что чего нужно Гнойному — всем известно: хайпа, внимания к его персоне. Но тот внезапно отвечает нормально. Соглашается встретиться. И вот теперь Рома гипнотизирует взглядом экран, пытаясь понять рофл ли это. Сейчас припрется — а там весь сквад Антихайпа, чтобы покрыть хуями. Он выдыхает и закатывает глаза сам с себя. Позвал же. Теперь идти придется по-любому. Поэтому Худяков поднимается с места, цапнув ключи. Благо, место выбрал близкое, хоть и дурацкое. Шумные клубы не слишком располагают к общению, но в голову как-то не пришло ничего лучше. В клубе слишком темно, Славе не нравится, совсем не нравится. Слишком шумно, слишком много людей, слишком далеко от дома, слишком открытое пространство, слишком воняет перегаром от танцующего мужика, все слишком и не припомнишь. Ему хочется вернуться домой, на своё излюбленное место за диваном, там, где стоял его алтарь, разобранный Андреем, лечь на пол и включить наконец «где нас нет», возможно настрочить пару твитов, первое, что придёт в голову, когда он успокоится. Но ему приходится стоять в клубе, на другом конце Питера, он конечно в темных очках и смотрит в пол, но это совсем не помогает Славе, мозг выбрал этот момент, чтобы отключиться и смешать то, что ему нравится с тем, что он ненавидит. Решил скрыть все ярлыки, оставив Карелин в полной растерянности, потерянным, около двери, палить на свои грязные кроссы и видеть себя со стороны. Ещё минуту назад он хотел запереться в туалете и там ждать Локимина, но не успел, и вот теперь остаётся только стоять на месте, сгорбившись, вжав голову в плечи и терпеливо ждать, проговаривая про себя то, что скажет ему. «Тому не понравился твой альбом, но тот я уже умер, а мне сегодняшнему он нравится и не нравится одновременно, смекаешь? Это, как сверх позиция, ничто не истина и все дозволено, ну тип, дя-я-я-дь, твой альбом, он просто есть в моем плейлисте и усе». Как это оказывается посланным Локимину в директ Слава не знает. Его окрыляет сама возможность сейчас, в этот момент, сделать что угодно: подойти к барной стойке и залезть на неё, спросить у потерянной девушки с «сексом на пляже» и узнать у неё, не сможет ли она заменить на сегодня его Сашу и пойти с ним ебаться в толкан. Ну и конечно отослать то, о чём он сейчас думает Локимину, и вот сообщение висит в отправленном, и Слава со стороны видит, как улыбается широко, обнажая зубы, пряча телефон. Ярлыки тем временем вернулись на некоторые вещи, и Карелин плетется к барной стойке, но не чтобы на ней танцевать, нет, ему нужна кока-кола зеро. В кармане как раз есть пятисотка, он уже неделю не тратил больше пятидесяти рублей в день, а значит сейчас может себе позволить что угодно. — Милок, мне кока-колу без калорий, худею, — весело тянет Слава, тесня ещё одного грустного мужика с неразбавленным виски. — В банке устроит? Другой нет, — пацан за барной стойкой с крашеными волосами не узнает в обросшем, с щетиной и усами стремного мужика с засаленными волосами победителя Оксимирона и просто ставит перед ним, ноунеймом, как в старые добрые времена банку с чеком, выдав сдачу, пока тот открыв, салютует:  — За твоё здоровьице, мил-человек, спасибище, что обслужил по высшему разряду, напишу отзыв в книге жалоб и предложений! За него и выпьем! Телефон вибрирует от пришедшего сообщения, но Слава его игнорирует, наслаждаясь холодным лиманадиком, отпивая глоток за глотком. Его прошибает насквозь волной стыда и сил посмотреть что там пришло. Телефон буквально разрывается от той ахинеи, которую Слава ему присылает. Сперва Рома и правда пытается вчитываться, но потом понимает, что смысла в этом ноль. Поэтому только тупо смотрит в телефон, рассеянно кивая монологу таксиста. Да-да, таксует только ради хобби, а сам бизнесмен, а Путин — молодец, потому что всем приходиться воровать, без этого прожить нельзя, сами понимаете. Рома даже не понимает, что чел несет, поэтому до таких истин ему далековато. Он вскидывает брови, когда Слава присылает очередное сообщение. Шумно. Он слышит музыку еще на подъезде к клубешнику. Выходит лениво, поправляет кожанку. Слава там где-то внутри тусит. Локи все еще не понимает нахрена он сюда приперся. Он продолжает задаваться этим вопросом вплоть до того момента, пока не подходит к барной стойке. Оглядывается по сторонам, цепляется взглядом за высокую фигуру. Щурится. Несмотря на то, что чувак сутулится — силуэт узнаваемый. Рома на пробу делает шаг ближе, цепляет за локоть легонечко, чтобы заглянуть в глаза. Надо же, не прогадал. — Оооо, парень, ты совсем плохой, — едва ли голос слышно за битками, но Худякова это не смущает. Он окидывает долгим внимательным взглядом весь видок Славы, опускается вниз, до кроссов, а после обратно. Не узнать — ничего не скажешь. В темноте не видно зрачков, поэтому Рома интересуется негромко, нарочно еще сильнее опуская голос, заставляя Гнойного склоняться, чтобы расслышать, что он там вообще бормочет.  — Ты объебался? Это бы многое объяснило. Как минимум, ту хуйню, которую Слава присылал ему в директ. Как максимум — его потрепанный внешний вид. В идеале — вообще все поведение. Но до идеала им еще расти и расти. Рома коротко усмехается, ведет плечом. Показывает взглядом, мол, хочешь, пойдем наверх, там потише. Предложение, конечно, достаточно странное. Нет, правда. Но альтернатив тут не так много. Так что приходиться пользоваться тем, что дают. К тому же, если Слава реально объебанный, то тут ему делать точно нечего. Хоть сразу прояснят все эти вопросики, и Худяков с чистой совестью поедет домой спать. — Ты чё, какой мне обьебос, от травки личности опять полезут, говорить будут, а оно мне надо? Да и Нина Николаевна сказала, что если буду курить шишки — меня обратно положат, принудительно, да что там Нина Николаевна! Замай говорит, а Замай что?! Прально, хуйни не скажет. Сам то как? Пиздить пришёл аль пиздеть? — Слава сначала вздрагивает жутко, едва со стула не падает в ужасе сиюминутном, когда его за локоть хватают и то место тут же начинает болеть, пузырится, как ожог, волдырями идёт. А когда голову поворачивает, и видит Локимина собственной персоной, с щегольской щетиной-бородой, в чёрном пальто и зырит на него, ищет чего-то, вот только Славян не понимает, чего ему надо. — А пойдём в сортир, тут пиздец громко, неужели не мог выбрать место потише? И не дождавшись ответа, тянет сам за собой, за руку берет и ведёт слепо, туда, где по его мнению должен быть мужской, меж танцующих тел стараясь на них не смотреть, а то взгляд потом хуй оторвешь. — Так стоп. Худяков, тебя ж так зовут? Ты не знаешь случайно в правильно направлении мы идём, а?! — Слава останавливается, как вкопанный посреди танцпола, перекрикивают басы, наклоняется к уху. — А то здесь очень шумно, мысли блять путаются, и мне таблетку надо выпить, я прозапас её оставил… Блять, Худако-о-ов, зачем я это тебе сейчас говорю, надо ж было пошутить, да? Где тут сортир или диванчики хотяб? — Слава только рад, что этого подсоса-Окси пока никто не узнал и терпеливо ждёт ответа, смотря поверх чужих глаз — слишком уж они подвижные, живые, не то что свои, остекленевшие. А руку чужую не отпускает, она такая тёплая, сухая, ногти ненакрашенные, что странно, ведь тот вроде как гендер сменил, так Сатир сказал! Что-то из этого он определённо говорит вслух, раз Локи выхуеть никак не может. Они же раньше не общались никогда, не до этого было — Слава мотался по интервью после дурки, деньги нужны позарез были, на пенсию слишком не пошикуешь, а работать он пока не может, хоть и говорил на комиссии, что пойдёт в мак, а со Славой прошлым их судьба не свела, тому еблану тупому, долбоебу, не понимающему своего счастья слишком кайфово было, опять же по интервью ходил, хайповал как мог и вдыхал запах шампуня для окрашенных волос, целовал родную макушку… Не образы, так мысли его захватывают, и он пропускает что там ему говорят — Прости, чта-а? Я прост задумался. Локи? Диванчики где? — Слава даже смотрит в глаза, виноватым себя чувствует отчасти, — хотя стой, подожди! Я сейчас! — Он рукой лезет в карман модной некогда парки и достаёт таблетку, раздирая упаковку кладёт и глотает, тут же запивакт коллой, благо с первого раза открыл, из глубокого кармана достал и запивает. Сразу же возвращается в реальность, собирается, как конструктор лего, подбирает сыплющеюся пылью личность, подбирает спящую моль-уродку и наконец-то скалится постиронично, на пробу говорит: — или все ж в сортир, чёж ото всех вас так говнецом то несёт, а?! Ты, Шнур, Собалев, вот кому надо замутить свое концертное агентство букинг мужчин, и Оксаночку позвать, мож вам даже даст певичка эта, — получается вымучено и не смешно, но зато он входит в раж, и нависает над собеседником выпрямившись во весь рост, подстёгивает только первый блин пробовать ещё и ещё, так заебать и запанчить этого подсоса Оксанки и Навального, чтобы вырезал, разозлился, лоск то свой подрастерял и наконец начал «типо» вставлять после каждого слова и мычать. Слава цепляется за руку, что-то бормочет себе под нос. Рома не выкупает. Он думал, что истории с помешательством, с ребухой — все хуйня. Ради хайпа. Ради трендов. Мельком видел какие-то куски из интервью, кажется, не интересовался. Но Слава там выглядел так, будто наебывает всех с абсолютно спокойным видом. Как и всегда. Как и читает треки про индукционные плиты. Догадаться, что это на серьезных щах, просто не получилось. Зато теперь смог наяву убедиться, что с головушкой у Славы все-таки есть определенные трабблы. Приходится сморгнуть. Вот сейчас было бы иронично просраться в твиттере, кто тут теперь поугарает? — Тебе все Окси покоя не дает, да? — Рома невольно ухмыляется, один уголок губ ползет вверх. Хоть что-то вот остается прежним. Но взгляд не отводит. Сейчас бы надо выбеситься, Слава так тяжело сверху нависает. Дать ему по роже там. Но Худяков только смотрит и смотрит, вглядывается в чужое лицо, будто пытается найти в нем подъеб. Понять, что это ошибка какая-то, неудачная шутка. Пранк. Сейчас выскочит долбоеб Светло и начнет ржать, как конченный. И тогда Рома успокоится и с чистой совестью выдаст в жбан. Но Светло не выскакивает, а Слава не спешит сообщить о том, что это прикол. А Худяков ведь правда искренне ждал и надеялся. Ну, видимо, сегодня ему не так уж везет. — Пойдем-ка, — Локи цепко хватается за чужое запястье. На больных обижаться нельзя. Нельзя, этому еще маманя учила по малолетству. Рома вообще старается осторожно относиться ко всем, кто себя странно ведет. Еще после момента с Васькой. Так ведь и не простил себе, все крутит-крутит внутри. Что, если он оставит тут этого придурка, а тот ширнется или навернется откуда и свернет себе глупую башку? Конечно, погорюют да забудут, а Рома себе этого потом не простит. Он вытаскивает Славу на улицу, тянет за собой в переулок, там, где обычно курят. Подталкивает к стеночке, мол, стой, не пизданись. Впрочем, пизданется в грязь питерскую — сам виноват, тут уж Локи ничем помочь не может. Смотрит на Славу странно. Долго-долго. С каким-то непониманием. Вытаскивает из кармана пачку сигарет. Губами одну вытягивает, предлагающе протягивает Славе. Да-да, нет-нет. Он настаивать не будет. Сам не понимает, как-то странно видеть Гнойного таким: разбитым, будто разобранным на кусочки. От того чувака, которого Локи раньше видел, мало что осталось. Так удивительно и непонятно. Рома совсем не ожидал того, что тут встретит. — Отдышался? Полегчало? — интересуется наконец негромко, выпускает дым из носа. Давно уже надо было бросить. — Ты чего хотел-то, Слав? — наверное, в первый раз по имени его называет. Даже удивительно, что это звучит спокойно, а не с подъебом, не иронично. Да, Рома сам его сюда позвал. Но доебался-то первым Слава, начал эту войну твитами. Рома думал, какие-то разборочки подъедут. А нет. Вот тут он стоит, вот тут Гнойный рядом покачивается. Хотя теперь называть его так даже как-то… Стремно. Потому что тут едва ли Гнойный, ага. Тут скорее Славка или Славик из Хабаровска. Рома не доебистый, сам из Томска, но все равно смотреть на Карелина как-то тяжковато. — Я то че, это ты мне стрелку забил, я пришёл, ты меня куда-то потащил, я опять же пошёл за тобой, хотя мог бы врезать, вижу у тебя такая же хуйня. А сигареты я больше не курю, ну их, в пизду, может даже скажу как-нибудь, почему, в твиттере там напишу, ну, если настроение будет, — Слава ухмыляется паскудно, хитро, лисьи, как в аниме и продолжает, глаз не отводя со сладко затягивающегося Худякова: — А сейчас, раз уж вытащил, давай, потолкуем с тобой о нашем искусстве, ты вот мне скажи — вместе с Охумироном из говна и палок леберастное дерьмо лепить, нахуя? От вашего «круто посрался пачкой клише на язык своей аудитории», Путин что ли ушёл или чинуши меньше стали воровать? Может конституцию вернули нам, «Ванькам», а? Нет мне правда интересно, раз антихайп хуйня, как бы я ещё мог свою шизофрению монетизировать, скажи мне, миленький?! Только вот про Неша не пизди, без тебя хватает, — говорит Слава без остановки, а его слушают внимательно, но под конец начинает съедать окончания и сам себя пугается. Как-то разом забывает то, сколько он уже выпил до клуба и укладывается ли это в дневную дозу, и единственное, что может его успокоить — обещание себе убрать таблетку из ночной. Головушкой то он вроде как понимает, что не могла так быстро подействовать эта, но он же и перед клубом тоже выдул, это то его и погубило… —Так, все, хватит пиздеть, ты как хош, а я домой, покеда! Слава честно хочет оттолкнуть ахуевшего рэпера от себя и пойти сесть на ближайшею скамейку, да хоть блять на снег завалиться и вызвать себе самый дешёвый убер. Плохо только, что кажется наконец Локимин он заебал. Нет, особенно блять плохо то, что он неловко падает на Локимина мягких, как желейка подгибающихся ногах. И тот уже готов ему врезать, морально унизить там, растоптать, но ему сваливается счастье, в виде двухметровой палы. Он, конечно, старается просто сползти по стене, но на ногах не держится совсем. Говорить становиться очень сложно, глаза закрываются и в ушах звенит, благо хоть слюни белые не текут, так что все нормально, — думает Славик и ждёт, когда же Локимин прочитает ему лекцию, что в шизофрении можно спокойно пить колеса и работать на складу в пятёрочке или дворником, а не хайпится дёшево, пытаясь из два года как заглошей медийности выжать себе на доширак и принимать подачки от ненавистного государства. Анархист блядь! Говорить через рот получается уже из вон рук плохо, но Слава упорный — изо всех сил старается донести простую мысль: «Оставь меня здесь, свали нахуй, тролить буду, это позволяет оставить в твиттере полторы школьницы и какую не какую прибавку к пенсии» Глаза приходится прикрыть хотя бы на время, подождать пока все отдаляющийся шум, будто через вату пробивается к нему. — Сьеби уже, Худякова, побудь блядь хоть раз нормальным гетеросексуальным мужиком! Рома только курит молча, слушает и кивает с видом, мол, «пизди-пизди, мне твой пиздеж побоку». Не перебивает даже, не пытается свою точку зрения отстоять, хмыкает негромко. Скалится весело и чуть-чуть ебануто. Так только он умеет. И стаю тоже прикалывает подобное. Сейчас спорить со Славой — вообще смысла нет. Даже если бы Худяков и хотел — это как палкой бить по воде. А он еще не такой припизднутый, как ему привыкли приписывать. — А ты что изменил своими высерами? Мы как писали, так и продолжим. Потому что с каждым разом на твои диссы и провокации внимание обращают все меньше и меньше. Видно, что ты агонизируешь, на последнем издыхании это делаешь. Уже как-то без огонька, без интереса. Так, по хуйне. Обидно, — Рома кидает окурок куда-то в снег и тушит носом тяжелого ботинка. Поднимает на Славу взгляд, делает шаг назад инстинктивно, потому что хуй его знает, что этому придурку в голову взбредет. Но отойти не успевает, потому что Гнойный своей тушей плюхается прямо на него. Вот это поворот, как Микси поговаривал. Рома цепенеет, чуть не слушает совета съебаться, но после все-таки тяжело вдыхает-выдыхает. Поднимает глаза к небу, спрашивает мысленно за какие ему это грехи. А потом встряхивает Славу. Последний альтруистический поступок в этом месяце. Это он себе обещает. — Пошли, я тебя до дома провожу. А то ты нахуй свалишься в сугроб, а мне потом по ментовкам таскаться, дебилам твоим рассказывать, что ты ебу дал. Нахуй надо, — на мгновение Рома и правда пугается, хлопает легко пальцами по щеке. Если Слава сейчас и правда вырубится, хули с ним делать? Не к себе же везти? Он же в жопу угашенный, в невменозе. А одного в тачку сажать — нахуй надо. Еще ебнут где-нибудь в подворотне, не признав голос хабаровских улиц. — Эй, алло, спящая красавица. В себя приходим. Проснулись-улыбнулись? — Слава тяжелый, блин. Здоровый, лосище. Практически, как Рудбой. Приходиться перехватить его под поясом, чтобы хоть как-то удержать. Если тот сейчас наебнется — Локи пизданется вместе с ним. Вот будет смешно. — Ну ты мне хоть адрес назови, переросток бля. Куда тебя тащить, овощ? — Рома уже начинает злиться. Ситуация — кринж, а какие-то зачатки дурацкого благородства не дают бросить Славу морозить жопу в одиночестве. Хотя он и заслужил. Не всегда же был ебнутым. Вернее как — ебнутым был всегда, но не в таком плане, конечно. — Я см дйду-у, дай мне посидеть пять минут, я таксишки см взву, тлко остн, и Андрею не говори, нечего не гври, — Слава бормочет как вне себя и пытается улыбнуться, зная, что он пиздец какой бледный и густую белесую слюну только глотать и успевает. Но страх того, что ему просто-напросто вызовут скорую, говорит заученную фразочку, как прошлогодний Джокер, — Я не обьбан, это нейролептики, все нормально. Худяков. Слышь. Худяков?! Мне только друзья могут помогать, ты будешь моим другом? — Слава говорит с большими паузами и, стараясь как можно чётче, чтобы до еблана уже дошло, что его жалость и пара разговоров о политике ему нахуй не всрались. Ему нужны только его друзья, те, кто не бросят в трудную минуту, выслушают всегда, те, кому он может написать в два часа ночи, и сказать, что он снова тащит фотографии к алтарю и получить что-то типа: «Хуево» и следом — «держись», без того, чтобы пиздеть с ним об относительности, шаткости концепции «психическое здоровье» и без надобности выдавать в который раз болезнь за метаиронию, и просто отдохнуть от гаджетов в той же психушке, где все такие же «уставшие»… Хоть раз этого хочется. Так почему вместо того, чтобы звонить задолбавшимся родным Слава продолжает, как идиот ждать ответа, смотря с надеждой на собеседника оппонента, и уже хочет разрядить обстановку, раз сказанного, нависающего над его головой мечом не воротишь, решает заказать себе убер и достаёт телефон, как тот летит на асфальт из закоченевших пальцев. И смотрит неверующе на разбитый телефон. Он слышит громкий звук, видит чёрный экран в белой мелкой сеточке и сматерившись коротко и с опозданием: — Блять!!! — ждёт только одного — когда же Локимин его наконец оттолкнет, чтобы немножко успокоится… Да что там, просто Слава пиздливый обьебанный аптечной наркотой вот и продолжает, — Опять же, про путина я только с друзьями говорю, — Слава все ещё смотрит на свой телефон, пока глаза заволокло влажной пленкой и щипет, только сейчас понимает, что его айфону пиздец, его блять последним, что связывало его с прошлой, нормальной жизни разбито, он сам падает на колени, резко и очень болезненно сгребает телефон в руку и пробует включить его. Работает! Он блять работает! Сенсор реагирует через раз и он глючит, но «Яндекс гоу» расположенное на первой страничке уже ищет ему машину спустя секунду. —Вт виш, Локи, я йду дмй, — говорить все сложнее, но Слава упорен, даже повторяет ещё раз членораздельно, но вот смотреть ему в глаза совсем не хочется после случившегося, Славе банально стыдно, до красных, как у школьника щёк и шеи подстать. Когда же этот ебанный день уже кончится?! Слава так резко теряет красочки с кожи, что Рома снова начинает нервничать. Уже достает телефон, говорит что-то вроде «я ща» и реально собирается вызывать сюда кого-то. Потому что кого-то тут реально хуевит. Но не успевает. Карелин заглядывает в глаза, смотрит так, что аж продирает до самого позвоночника. Рома прикусывает губы. Чуть не покупается, потому что Слава выглядит так искренне. А потом приходит в себя. Растягивает губы в ленивой усмешке, ведет плечом неторопливо. — Чел, ты что-то перепутал. Зашквар с кем-то из окситабора дружить, забыл? — он наблюдает за тем, как телефон выскальзывает из ладоней и наебывается прямо на бетон. Прям смачно наебывается экраном. Карелин хлопается на колени так резко, будто этот айфон золотой. Роме остается только молча охуевать. — Ты пальцы порезал. Пошли бля, — Рома вздергивает Славу на ноги, одну его руку перебрасывает через плечо, телефон ему тоже в карман пихает. На возьми, с тобой он, угомонись. Машина и правда подъезжает быстро, Худяков удерживает Славу на ногах просто из чувства чистого упрямства. Ему просто пиздец как интересно что будет дальше. Кажется, что эта сюрреалистиная картина просто никак не хочет заканчиваться. Рома все ждет, когда проснется. Пытается одной рукой открыть дверь тачки, второй удерживая Карелина за пояс. Получается откровенно хуево и далеко не с первого раза. Но получается же! А это главное. Локи сгружает тело в машину, попутно отвесив таксисту комментарий по типу «перепил дружище». Тот интересуется, не сблюет ли Слава. Рома уже ни в чем не уверен. Он закрывает дверь, как-то инстинктивно прикрывая затылок Славе рукой, чтобы тот не ебнулся. Уже хлопает по крыше машины, чтобы та тронулась. Когда все-таки тяжело выдыхает, снова открывает дверь, сдвигает Славины лапищи коленкой, чтобы усесться рядом. Нахуй надо вот, а? — Подвинься. И ноги убери, мне тесно, — Рома искренне не понимает что и зачем сейчас он делает. Нет, правда. Совершенно. Но только упирается плечом в стекло, когда закрывает дверь. — Буду признателен, если ты на меня не наблюешь, шпала. Таксист косится, видимо, словосочетания, связанные с блевотой, его не очень воодушевляют. Рома зыркает на него так, что тот отворачивается и наконец заводит свою перделку. Худяков трет пальцами висок. Голова начинает жутко ныть, как от зубной боли. Хочется верить только в то, что Гнойный живет не так далеко от центра. Слава шепчет адрес своей однокомнатной конторы и следом говорит нихуя не разбирающимся в психофарме долбаебом. — Не сблюю я, че вы как не братаны, ваще обнаглели, а! — аж глаза продирает и усмехается лениво. Таксист что-то даже ему отвечает едкое и неприятное, огрызается на бедного Славу, но сознание так хорошо угашенно с двух таблеток, что он просто откидывается, сладко посапывая и сам не замечает, как голова оказывается на плече, а этот долбоюбушка её не скидывает почему-то. — Я наконец-то нашёл твоё призвание, Худяков — это быть подушкой-подружкой трушного рэперочка с антихайпа, любого выбирай, Замаю бы тоже понравилось! — а теперь Карелину хорошо, нет просто замечательно, великолепно прям, ваще крутотенюшка, он, как воздушный шарик весь, хочется так и остаться, широко улыбаться и хихикать придурошно. — Да, ты чо, наконец смекаешь, что ли?! Я везде, где зашквар, самый зашкварный артист — я! — с опозданием Слава отвечает на заданный вопрос. — Давай дружить, будем до конца времён сратся о Пути-и-ине. Таксист их не слышит, потому что Слава это шепчет на ухо, сонно бормочет с закрытыми глазами. — Знаешь, в дурке было столько патриотов, лично с каждым проводил воспитательные беседы, ты должен мной гордится, Локимин! А ещё кто-то постоянно срал в душе. И тут к Карелину приходит гениальное идея — тот встемюпинклся и засветился весь, как лампочка, пьяно хихикнув — Худяков! Я тебе приглашаю в гости, на очень важное интервью! Я тебе все о себе расскажу, а ты в Дудя поиграешься, и я трансу в инсте открою, как тебе такое, м? Я сейчас могу начать…— Карелина наконец-то оставил морок, выплюнула мгла. — Ой бляяяя, телефон то разбил… Сука, придётся лошпетами сидеть на кухне, чаи гонять… — Слава обратно откидывается на чужое плечо. — Так что, Роман будет дуть, дуть будет Роман, м? Руки в неглубоких порезах саднят, и Слава неловко их баюкает, ну ту, что больше пострадала, а также болят разбитые колени, но кому какое дело? Славе уж точно никакого. Потрясающе. Слава сползает ему на плечо и вполне себе привольно располагается на нем. Локи давит глубокий выдох, только смотрит в окно. Не испачкать слюнями куртку уже не просит — Слава сделает это просто из чувства противоречия. Рома только трет переносицу. Заебался мальца. Ввязался в странную авантюру, теперь хуй знает, как же из нее вылезать. — Ага, будем с Замаем, как Ромео и Джульетта из русского рэпа, — Рома хмыкает негромко, скашивает на Карелина взгляд, пытается понять насколько сильно его упороло. Тот только ближе жмется, и Рома легко сдвигается вбок, прижимается к стеклу такси, чуть ли не в угол зажимается. Чувствует себя крайне неловко. Настолько, насколько вообще возможно чувствовать себя в подобной ситуации. Он цокает языком, наблюдая за тем, как Карелин улыбается. Впрочем, ничего удивительного в его всратых твитах больше нет. Хочется, чтобы просто перестал дышать на ухо так. Когда тот наконец затыкается и, кажется, засыпает, Рома даже выдыхает облегченно. Теперь он не чувствует себя так странно. Впрочем, это длится недолго. Слава снова начинает возиться рядом с боком. — Карелин, у тебя язык еле шевелится, какое интервью, — он снова усмехается, когда таксист останавливается. Сует ему пятихатку, потому что тот говорит, что оплата по карте не прошла. Отмахивается. Заебал. А после вытаскивает Славу из машины. Спрашивает несколько раз за квартиру. Хочется верить, что Слава не проебал ключи. Сейчас у него план простой. Поднять Карелина до хаты, посмотреть остались ли у него стекла в ладонях. Если нет — плюхнуть его на ближайшую подходящую для горизонтального возлежания поверхность и уехать домой. План выглядит отлично и звучит отлично. Рома обхватывает ладонью Славу за пояс, помогая удержаться на ногах. Тот выглядит получше, но на всякий случай. — Открывай дверь давай. — Пушка будет, дядь! — Слава уже не спит, не в полосе облокотившись об Худякова полулежа, теперь он преодолевает, как может слабость, разлепляет слипающиеся глаза. — Ты только трансу включи, для потомков оставим, дело то какое, сам Локимин у Славки интервью берет! — говорить без своих кличек сложно, но волю психиатра нужно исполнять любой ценой, раз он сказал, что это только способствует расщеплению его личности, значит так и есть, Замай повторять хуйню не будет! На свежем воздухе, около своего подъезда сталинки, он вываливается неуклюже и заплетаясь в собственных ногах, пиздует к разрисованному из хуего баллончика домофон, некрасиво ни капельки, уродство одно только, жёлтый цвет комками накрашен, плешивит, но в в теплом свете фонарика выглядит даже сносно, не зря он потратился на дешёвый китайский баллончик с Алика, кинув его в картину вместе с палью. Ключ ищется во всех карманах и никак не находится, так что приходится лапать себя за жопу и наконец изловчится в трещащих по швам джинсиках, вытащить его наконец и открыть дверцу. Худяков все это время стоит рядышком, ни на шаг не отходит, смотрит своими глазенками, как Славка пытается расчехлить тесный карман, просунуть руку в узкую, как пизда шестнадцатилетки полость, натянутую откормленной филейной. Правда так похуй на то, как со стороны это выглядит, побоку то, что этот толераст считает ниже своего достоинства даже колкость отвесить, посмеет я там, Слава не знает, подрочить? Присвиснуть? Что там делают пидорасы в таких случаях? А то, что он пидорас, сомнений у Славы нет, похуй ему на жену Локимина, пидорасы он и есть пидорас — скрытый, латентный, отрицающий свою пидорасность, сам же не следующий своей модной нынче позиции, вместе со своим папочкой. Ну, когда дверь наконец-то открылась, и её заледеневшую кое-как придерживается Слава, задаёт давно интересующий вопросик, животрепещущий такой. — А че, у вас у пидоров мода такая: жениться на бабах, ты, Охумирон, Щекк, все бля резко остепенились, и вместо того чтоб полупокеров своих по европкам прокатить и обвенчаться, м? — моралька в последнее время слишком уж неподъёмной оказалась и сложной, ну не может Слава понять, не одупляет, норм это или стрем, над Димой Бамбергом стебаться, когда были между ними одни респекты, и ваще тот его кумиром долгие годы являлся, да и сейчас песенки его гараж бенда в плейлисте только множатся, как и старые альбомы оксимироновой эры, чтоб её за ногу. Его крохотного, иссушенного бьющегося в агонии моска, включающего то понос, то золотуху хватает, чтобы понять — Локичка никогда не упустит из вида такого поливания за спиной коварного, артиста, который уж точно ничего плохого ему не сделал и не сказал, и ваще повзрослел наконец, вот только Славе похуй на это. Он только вздрагивает всем телом, когда Локимин за каким-то хером схватился за ручку сам, рядышком со славной, и от его горячей ладошки мурашки по телу пробегают, волна за волной, так этот ещё и стоит терпеливо, пропускает Славу вперёд, как первоклашку какую-то! А Слава все продолжает пиздеть и пиздеть. Рома только тяжело выдыхает и наблюдает за тем, как Карелин запинается о свои же ноги. Ну-ну, очень интересно. Особенно интересно становится тогда, когда Гнойный начинает рыться во всех карманах, тяжело вздыхать и искать ключ. Вот было бы иронично, если бы ключа на самом деле не было. Проебан, забыт, не существовало никогда. Тогда самое время оставить Славика жопой в снегу остывать и искать свой особенный чилл. А там уж и гостевая марочка поспеет, станет совсем не холодно. Но ключи находятся. И вместо того, чтобы пиздовать в подъезд, Слава начинает опять бубнить. Его прям подцепило на одной теме и никак не отпускает. Рома смотрит пристально и капельку заинтересованно: просто любопытно, что именно этот шизоид выдаст дальше. Когда поток говна заканчивается, Худяков думает сперва его проигнорировать. Как всегда. Как тупые Славины твиты. Как очередные доебки. Быть, как Федоров. Но потом ему приходит идея получше, повеселее. Рома даже хмыкает негромко. — Ты так всех пидорами клеймишь, Славушка, — Локи начинает вкрадчиво и неторопливо, смотрит внимательно, незаметно сокращая между ними расстояние. Слава высокий, но сам Рома — широкий в плечах и крепкий. Теснит Карелина к стеночке, тяжело подходя ближе, как на охоте. Улыбается как-то нехорошо, будто пиздец сейчас Славочке придет прямо в этом подъезде. И никто же не выйдет, не выглянет, чтобы посмотреть кого тут по полу размазало. Печальная российская бытовушечка. Ножечком под ребро и прости-прощай, голос глубинки. — Болит сердечко, да? Может, ты просто сам латентный, а? — Славочка, наверное, уже уперся лопатками в стену, а Худяков все подходит и подходит ближе, наступает медленно и неумолимо, как будто и правда Карелина сейчас или уебут или выебут. Вот уж Славик не ожидал, наверное. За все приходится же отвечать. Или зубами, или жопой. Что в этот раз выбирает Слава? Почему-то ставит на то, что зубками этот придурок очень-очень дорожит, ему этим ртом еще разговаривать придется. Наверное. — Нарываешься на всех, потому что мечтаешь, чтобы тебя отпиздили? На самом деле, хотел, чтобы Окси тебя трахнул и не срослось? Ты — обиженная девочка, Сонечка? На такси я тебя довез, как джентельмен. Позовешь меня на чай? — Локи щелкает челюстью рядом с чужим ухом, наваливается всем телом на мгновение, а после отстраняется, как ни в чем не бывало, ухмыляется. Складывает ладони на груди, делая шаг назад. — Угомонился, придурок? Пошли уже, доведу тебя до квартиры. Или хочешь поцелуйчик на ночь? — Да похую, заходи. Знаешь Локимин, мне мужики как-то не нравятся шибко, в отличае от тебя, мне ваще никто не нравится уже очень, очень долго, Оксана может и нравилась другому Славе, но точно не мне, нахуя ваще эти ебари, пезды, я может дружить просто хочу, как с Замаем, — упираясь в стенку подъезда, он ходит по ахуенно тонкому льду и того гляди провалится в студеную воду, и ему совершено похеру, что теснят, как какую-то девку, ручки упираются в стенку, его головушку ловят в капкан, за все его телеса, осталось только колено между ног просунуть. — И мог бы не произносить мои ники прошлые, а, блядь?! Я что, по твоему, зря все лето пролежал в дурке, лечился, таблеточки пил… Слава все это говорит с вальяжной ухмылкой и зубы показывает, обнажает их, и сам подаётся вперёд, прижимается к Роме, и на ушко шепчет последнее слово, но от него почему-то не отстраняются сразу, с опозданием, тихо хмыкнув и не подав виду, что противно, или, что шуточки вышли из-под контроля, а Слава все ждёт, когда отпиздят, покорно даже, смотрит со злой иронией, а пиздели так и не прилетают отчего-то, и ему наконец дают пространство для маневра, выскользнуть и пойти по лестнице вверх, пиздуя, ступенька за ступенькой. Дверь простая, железная, номер краской белой нарисован, Карелин по всему городу разьезжал, искал именно такую, как была у него в самом начале, где ещё девчоночке сердечки на полу из всякой дряни складывал. Открывает дверь, даже не с сотой, с десятой попытки, тыкает колючем в скважину, сначала неправильной стороной, а после уже нормально так вставляет, поворачивает и вываливается в квартиру, едва не запнувшись о порог. — Только разуйся, падла, чисто там, где не мусорят! — Слава кричит за дверь и сам скидывает свои кроссы, проходит тяжёлой походкой, ноги волочит, не поднимаются они нормально, во всем теле ужасная слабость, и свет он включает только в крошечной прихожей, и тот тусклый очень, хуевый, надо бы лампочку поменять, но Славка может и в темноте жить проживать, спокойненько, ему все эти блага цивилизации не нужны. Он проходит сразу в комнату и там свет включает, раз уж у него гости. На кухне ничего нет, кроме холодильника, что внутри плесневеет, завтра с утра уберусь — Слава так уже неделю думает и все никак, а послезавтра должен приехать Замай уже и лучше бы квартире быть чистой, если он обратно в дурку не хочет. Тяжело падает на диван, откидывает голову, пока та кружится и звенит, перед этим включив на тумбочке чайник. — Ну что, включай трансу, задавай вопросики или пиздуй нахуй, — и следом так же весело, задорно, но без смеха совсем. — Чаю будешь? В комнате все ещё пахнет не то кошачим туалетом, не то кормом, дешёвыми чипсами, но Локимин как знал куда идти, к диванчику подходит, но останавливается и смотрит в угол, где лежит плед и Сашиной квартиры, её футболка и фотография их совместная, там у неё ещё волосы радужные и улыбка искренняя, они просто сидят рядышком, и он одной рукой приобнимет девушку, на похожим как две капли воды старом диване, и рядом ещё какие-то случайные люди собраны в их хате… Ему, наверно, должно быть стыдно, но нет, совсем, ни капельки, нисколечко. Страшно? Ну паранойя, конечно, сразу просыпается, мол, в больничку тебе упакует, скорую психиатрическую вызовет и Замая в придачу — это конечно страшно до усрачки, но таблетки то, они не пустышки, работают, и тревожность эта, опасения, как через толщу воды до него доходят, и с каждой секундой их степень разведения возрастает, в ровненькую геометрическую прогрессию. Слава ежится, плечо ведёт, но остаётся на месте, выжидает. Рома кроссовки и так снял без вопросов. Но Слава все равно ведет себя, как уебок. Осматривается. Квартирка — высший класс. Все, как у бабок. Худяков оставляет комменты при себе. Только переводит взгляд на диван, на котором развалился Карелин. Подходит чуть ближе. Смотрит на фотографии и прочее. После на Славу взгляд переводит. Но молчит. Не говорит ничего. Не ему осуждать кого-то. Да, конечно. Вещи разные: смерть сестры и расставание. Но Рома тогда чуть не ебнулся, чуть не отъехал. Так что. — Без вопросиков и трансы сегодня, уж извини, — Локи присаживается на корточки, рядом со Славой, смотрит на него, как на умалишенного. Цепляет за запястья. — Покажи руки. Не дожидаясь жеста доброй воли, берет ладони сам, разглядывает. Порезался мальца. Рома вертит Славины ладошки, но вроде стекол нет. Надавливает задумчиво на одну из глубоких ранок и видит практически незаметный блеск. А блять. Есть все-таки. Идет на кухню. Тут, конечно же, нихуя нет. В холодос Рома не решается заглянуть. Шарит по шкафчикам, пока не находит какую-то заброшенную аптечку, прихватывает с собой перекись, вату и бинты. — Сиди спокойно только. И я облегчу твою участь и съебу, — просит немного устало, усаживается на диван рядом, стараясь не коситься на то, что еще на нем лежит. Промывает руки Карелину ватой в перекиси, смотрит на то, как все пенится. Вздыхает снова. Пиздец, конечно. Так недолго и заражение крови получить на изи. Слава — тот еще долбоеб, ничего не скажешь. — Не дергайся, блять. Рома давит пальцами на ранку, пытается подцепить стекло. А нихуя, оно мелкое и ускользает. Если будет продолжать в том же духе — только глубже загонит. Ехать в больничку сейчас — сомнительный движ. Худяков испытующе смотрит в лицо напротив. — Пинцет есть? — иголка здесь не поможет, только будет ковырять ранку. Пялится на Славу и понимает, что нихуя нет. Ни пинцета, ни хуета. Ладно. Надо подумать. Рома морщит нос, когда вспоминает действенный способ, которому его еще первая девчонка учила. Та самая, которой он потом мертвую ворону припер. Смотрит с сомнением на Славу. Потом на его ладони. Со вздохом льет перекись прямо на руку. Больно? Потерпишь. А после тянет к себе за запястье, пока Карелин не успел оклематься. Прижимается к порезу губами, крепко сжимает руку. Неожиданность — лучший друг в таких делах. Нащупывает краешек стекла кончиком языка, больно впивается пальцами в руку. И вытягивает его зубами, сплевывает себе в ладонь. Не такой уж маленький оказался, надо же. Просто плотно сидел. Утирает рот тыльной стороной ладони, на губах щиплет перекисью. И снова пихает в руку вату. — Надеюсь, ты впечатлен. Зашкварился, можно сказать, Славуш, — на губах блуждает какая-то веселая улыбка. Рома смывает кусочек стекла в унитаз и орет из толчка: — теперь мне точно пора, — он поднимается с места, поправляет куртку. — Андрею привет. Осталось только впрыгнуть в кроссы и чао-бай. Он вытаскивает из кармана телефон, чтобы сразу вызвать таксу, пока собирается тут, чтобы не морозить жопу возле подъезда. Слава так и остаётся сидеть на диванчике, смотрит широко открытыми глазами в стену и аккуратненько сжимает, на пробу, слабенько совсем, и затекшие пальцы поддаются не сразу, а рана зияющая все ещё помнит губ прикосновение, прохладных, обветренных. Этот пидорок или бальзамчиком не пользуется или херовину какую-нить купил за 100500 баксов с вазелином, надо будет потом с ним своим поделиться, но сначала его надо купить. То, как Рома перед ним на корточки опустился и зубами, как заправская путана достал стекляшку, все ещё выгравировано на оборотной стороне зрачка, где-то внутри, за упругой пленочкой, в твёрдом желейном мячике. А Слава только и смог, что гнусаво «А Мироша не приревнует?! Шеренга так-то у меня пониже чуток, по новой начинай, все хуйня!» Даже для него это вымучено, бессвязно… Хмыкает Славка и поднимается тяжело к чайнику притащенному из кухни. Наливает себе кипятка в хозяйскую кружку и закидывает пакетик с чаем, утопив картонку. Ну с краской чай вкуснее, чё бы нет? Всё это разумеется ручкой, меньше пострадавшей, а больная пока висит веревочкой по шву, болтается безжизненно, накрутил себе про потерю крови, аж голова снова кружиться начала, пока Слава держит кружку в руке. Он просидел так долго на диване, стараясь прийти в себя после случившегося, что кипяток чуток подостыл, но водичкой из бутылочки, рядом с диванчиком, все равно нужно разбавить, пока думает, что делать дальше. Развалился снова, чай сгрузил на пол и на сгорбившись, пытаясь удержать полную литровку одной рукой, разумеется разливает подкрашенной чай, за полминуты почерневший до мутной бойды. К сожалению, в следующие пару минуток приходиться разобрать алтарь, на всякий случай, и сердце, как всегда, бьется под двести ударов в минуту, когда берет в руки фотографию Саши, недолго думая прячет её под наволочкой, разглаживает аккуратненько, чувствуя, как краснеет весь, и слишком сильно сжимает пострадавшую руку, до крови, пока сам старую пролежанную подушку, лежащую в углу дивана взбивает чательно, чтоб лежать было удобнее. Осталось только одно дельце — нужно как-то связаться с Андреем. На пробу пытается включить телефон, и тот даже поддаётся, вот только если он ещё фурычит, не мог кусок стекла из него в ручку попасть, но Слава же умный, смекнул уже, что бомжи какие-то в том переулке бутылку водяры разбили. Андрей у него на быстром наборе, и трубку берет сразу, вот только что ему сказать находится не сразу, молчат какие-то жалкие секунды, пока Замай не спрашивает, что на этот раз у него случилось. — Андрейчик, ничего, я просто телефон разбил, не пугайся, что в сети не буду, завтра пойду стекло менять, не волнуйся только, ещё ручки порезал, пока шарил по асфальту, да не паникуй, ну что ты в самом деле, я бы так порезаться лезвием не смог, раны рваные пиздец, можешь сам проверить… Замай горестно вздыхает и обещает прийти в течение получаса и настоятельно рекомендует не сдохнуть, перевязать раны как можно туже. Что Локимин ему уже все обработал тут же выдаёт, как на духу, улыбаясь мягонько, не с первого раза конечно выходит осилить сложное предложение и окончания все съедает, но Андрей все понимает и вздыхает ещё раз, явно списав все на дурацкую шутку, и отключается пообещав уже через 15 минут быть у него. А Слава сперва включает ноутбук, стоявший полочкой ниже телевизора, и прямо на пол садится, заходит в вк и тут же кидает заявку в друзья, пишет в директ: «заявку кинул, друг!». Хотел кинуть ещё варианты бальзамчиков для губ, но решил приберечь это для их тесного мужского товарищества. И так и остаётся на полу сидеть, пялить в экран и ждать ответа, и Андрея. — А ты меня к Мироше ревнуешь или самого Мирошу ко мне? — хмыкает, натягивая кроссы, а после прощается быстренько. — Бывай, дружище, — такса подъезжает быстро. Рома прыгает в нее, пытаясь осознать самого себя в пространстве. Он вытаскивает телефон снова, открывает чат со Степой и пишет: «ты не поверишь, что со мной произошло». Хмыкает негромко, сам не верит, когда рассказывает. Шутки Славы про пидорство, конечно, латентностью все-таки попахивают. Карма заявляет, что всегда знал, что Гнойный сублимирует и на самом деле ищет нежного и заботливого парня. Локи усмехается. Он успевает доехать до дома, скинуть с себя уличную одежду, даже сделать чай, когда директ снова жужжит. Худяков открывает его со вздохом, когда видит имя отправителя. Странно, если это будет не доебка. Это не доебка. «Куда?» — Рома не понимает сперва, смотрит на телефон озадаченно. Мучительно думает, а после все-таки заходит вк, который открывает примерно раз в миллион лет. Закатывает глаза, когда видит горящее трехзначное число в заявках в друзья. И, как и ожидалось, Славин запрос там тоже есть. «Я не сижу вк примерно с первого пришествия Христа. Кто вообще им пользуется в 2021?» — вопрос, скорее, риторический. Рома уверен, что нормальный ответ на него не получит. Только устраивается с бутылочкой пива (в пизду чай) перед ноутом лениво. Серфит твиттер. Степа опять накидал кому-то говна за ворот в интернете, за тупоебое мнение. Локи усмехается, когда открывает ленту, готовясь почитать веселенький срачик. А потом зачем-то берет в руки телефон, отправляя еще сообщение: «что, я тебя настолько впечатлил, что мы уже друзья?». Заявку все-таки принимает. Смотрит на чужой аккаунт долго-долго. Странные дела.