***
Вечером Тина проигнорировала оставленное на видном месте платье, неприятно мозолившее глаза легкомысленным блеском. Она надела другое, свое старое - простое, по-старомодному длинное, ее любимого глубокого темно-синего цвета. Строгий покрой, юбка в пол и отсутствие всякого намека на вырез. Только так, и никак иначе. Разочарованный вздох Куинни за спиной заставил мракоборца сердито фыркнуть и отчеканить, не оборачиваясь: - Я хочу выглядеть привычно. И прилично. Не обижайся, - поправилась она поспешно. - Просто мое костлявое нескладное тело не оставляет выбора. Не желаю стать предметом насмешки. - Он не будет смеяться над тобой, - тихо заметила Куинни. - Он только этим и занимается, - огрызнулась Тина вполголоса. Она была упряма в своем нежелании замечать очевидное. Ее пугала самая возможность стать объектом пристального внимания.***
На вечеринке Тина держалась как обычно: не танцевала, не пила, почти ни с кем не болтала. Куинни же кружили в танце все, кто был физически способен танцевать. Но никто из них не ловил на себе взгляд, полный ее ответной симпатии. Куинни была мила и приветлива, но абсолютно ко всем безразлична. От этих мыслей Голдштейн-старшую отвлек знакомый бархатистый, приятно вибрирующий голос. - Добрый вечер! Вы сегодня снова собираетесь изображать скорбную вдову, Порпентина? - Тина, - машинально поправила мракоборец и тут же подняла на собеседника глаза. Персиваль ее буквально загипнотизировал, его проницательные темные глаза топили в себе, как омуты. - Тина, - повторила Голдштейн-старшая машинально, как будто забыла все другие слова. - Хорошо, как вам угодно, Тина, - спокойно восприняв ее неловкость и нелюбезность, кивнул Грейвс. - Дайте угадаю. Сестрица пыталась навязать вам свое видение праздничного женского стиля? В его глазах заплясал знакомый огонек насмешки, и Тина поджала губы, удерживая рвущееся наружу раздражение. Вовсе не страх, не панику, нет. "Мистер Грейвс, вы чересчур идеальны, оставьте меня в покое!" - Как бы ни было, мне лично нравится ваше платье, - задумчиво проговорил Персиваль. - А вот ваше лицо мне не очень нравится. Мракоборец дернулась, словно от пощечины, и посмотрела на него с искренним возмущением. Негодование захлестнуло ее темной волной. - Оно недостаточно мягкое и недостаточно миловидное. Я много раз слышала об этом, - Тина мужественно приняла очередной удар и дала достойный ответ. Персиваль молча усмехнулся и протянул руку, красноречивым жестом приглашая ее хоть отчасти разделить общее веселье. - Вам надо поменьше слушать глупцов, хоть изредка искренне улыбаться и хотя бы немного полюбить себя, - прошептал он спокойно и серьезно, начиная плавно кружить ее в танце. - Тогда и другие, возможно, окажутся способны вас полюбить. Так, как вы того заслуживаете. И никак иначе. - Это не так уж и важно для меня, сэр, - солгала Тина, панически думая о том, что сейчас напрочь отдавит ноги своему руководителю. В третий или четвертый раз. На них смотрели все. Абсолютно все. И это было ужасно некомфортно. Пугающе. Непривычно. Но прекращать почему-то не хотелось.***
- Знаете, чего мне сейчас хочется? - громким шепотом спросила Голдштейн. Сердце ее отчаянно быстро стучало под тканью строгого платья, и Тине было иррационально страшно, что этот звук эхом разносится по всему помещению. Персиваль адресовал ей вопросительный взгляд. Обманчиво серьезный, как ей было известно по опыту. - Убежать отсюда подальше? - спросил он со снисходительной небрежностью. Тина снова вспыхнула и молча кивнула. Это было просто безобразие какое-то! Все повадились читать ее сокровенные мысли. - Так давайте это сделаем, - Грейвс позволил теплой улыбке промелькнуть на его невозмутимом лице. - Вы хотите посмотреть звезды на крыше Вулворт-билдинг? Я подозреваю в вас до ужаса романтическую и сентиментальную натуру. - В Нью-Йорке не видно звезд, сэр, - одними губами ответила Голдштейн. Это была правда. Смог и плотные облака лишали жителей большого города удовольствия созерцать небесные светила. Персиваль мягко усмехнулся. - По крайней мере, одну я точно вижу, - он многозначительно смерил ее долгим взглядом, от которого его танцевальной партнерше захотелось умереть на месте от смешанных чувств. - Вот как? - Тина неумело изобразила мрачную иронию. - Именно так, - убежденно кивнул Грейвс. - Правда, она большую часть времени так хорошо прячется. Голдштейн вдруг стало безразлично абсолютно все - все чужие взгляды, собственная упрямая гордость, это детское желание стоять на своем до последнего... - Не так уж и хорошо, сэр, если вы ее все-таки нашли, - она приподняла уголки губ со смесью лукавства и робости. - Я всегда нахожу то, в чем действительно нуждаюсь, - ответил Персиваль уже по-настоящему серьезно. Улыбка Тины стала шире, а в глазах засветилась нежность и обжигающая радостью надежда. - В таком случае, для нас с вами больше нет никаких преград, - сказала она храбро и впервые за долгое время посмотрела на него в упор. Кажется, ночное небо уже не казалось ей таким уж притягательным. Ведь вся неописуемая, глубокая бесконечность бархатной ночи отразилась в темно-карих глазах, которые больше над ней не смеялись.