Братец Ведьмак

"И случилось чудо тогда. И обернулась тогда бездомная бабка волшебницей чудесной. И сказала волшебница бедняку: - За доброту твою, за то, что старую женщину в беде не оставил, последней крохи хлеба не пожалел, отплачу я тебе добром! Исполню я три твоих желания... " Минувший год выдался урожайным и удачным на сделки, потому дом, где жил местный зажиточный плотник Одарий вместе со своей семьёй, нынче был полон запасов, тепла и денег. Зима тем временем занималась мирно и неспешно, разрешая как следует подготовиться к своему приходу. Всё текло своим чередом и ничто не предвещало ни больших горестей, ни великих радостей, обещая стать просто очередным довольно скучным временем. Это время когда поля и дороги заметает глубоким снегом и вся жизнь вокруг будто бы приостанавливается: все работы заканчиваются, оживлённые торговые пути замирают, да и природа в большей части своей уходит в спячку. Однако судьба, девица хитрая, видно заскучала от такого обыденного расклада вещей. Не по вкусу ей, когда всё идёт гладко и мирно. Она ухмыльнулась и перетасовала свою старую потёртую колоду карт, готовясь выкинуть парочку на стол, быть может как азартный игрок, быть может как гадающая провидица... Первыми с её лёгкой руки выпали гнетущая тишина и пронизывающий хлад, вдруг сделавшие воздух густым и колючим, таким, что ноздри слипаются от каждого вдоха, а на ресницах и бровях зреют маленькие ледяные шипы. На западе заалело кровавое зарево уже закатившегося солнца, накрывая заснеженный лес, дороги и пригород недоброй багряной тенью. Следом за закатом и тишиной явились тьма и пронизывающий до костей ветер, предвещающий начало жестокой бури. Судьба усмехнулась, глядя как вдруг засуетились суеверные обыватели, далеко не безосновательно спеша скрыться за надёжными стенами своих жилищ. Она наблюдала с ребячьим любопытством, как мальчишка за потревоженным муравейником, как они закрывали плотнее ставни, запирали на тяжёлые засовы двери и жались ближе друг к другу, позабыв свои мелкие бытовые обиды и ссоры. Зима сближала, сплачивала. Зима вдруг явила себя чудовищной и злой, однако пока ещё была недостаточно могущественна, чтобы выцарапать жизнь из поселений. Ветер яростно и бессильно бросался на стены и крыши, скребся снегом в окна... Развеселившись содеянным, судьба со всей своей небрежностью выкинула на стол очередную карту. Редкую. Карты такой почти никто не видел, да и не ждал, пожалуй. Холодный шальной ветер сразу радостно подхватил её со стола и понёс, гоня по сугробам обратно к людям, на гаснущие маяки тёплого света в закрывающихся окнах. Буря раскачивала деревья, с костяным хрустом ломая хрупкие ветки над головой одинокого путника. В снегу по колено он брёл откуда-то со стороны леса, спешил, прихрамывая на левую ногу, старался не оборачиваться, не сбиваться с не намеченного и не задуманного им пути. Вперёд. Лишь вперёд. Он чуял, что где-то за спиной, хранившей большую торбу со скарбом и охотничий арбалет, надвигалось и летело нечто страшное, такое, с чем он ни за что не хотел бы встречаться. Вот оно, его спасение, уже прямо тут, пред ним тот самый город, дома, внутри которых горят тёплые очаги... Только вот, куда бы он не постучался, нигде ему не были рады, нигде не желали пустить в свой дом отогреться. Люди боялись его, косматого чужака, гнали прочь, захлопывая и запирая двери покрепче прямо перед носом. Потерпев череду досадных неудач и оказавшись во дворе уже далеко не самого первого дома, странник спрятал что-то за дровницей, лишь затем взошёл на резное крыльцо и трижды постучался. Потом ещё трижды, пока хозяин, тот самый плотник Одарий, наконец не отпер дверь, поднимая засов. Тёплый свет, сочащийся из недр дома, пролился на безобразное лицо. Одарию пришлось поднять голову, чтобы взглянуть в него. Представший перед ним заросший бродяга был очень высок, хотя и горбился. У него был только один глаз - правый. Левый, или же скорее его отсутствие, был сокрыт под повязкой. Глубокая неровная борозда ужасающего шрама прочертила его лицо почти от щеки до щеки, сломала нос, отчего кончик его отклонился чуть влево, а переносица наоборот - вправо. Спутанные в колтуны серебристые волосы и борода торчали из-под кое-как натянутого на голову капюшона поношенного плаща. Иногда его приходилось поправлять и придерживать давно утратившими чувствительность окоченелыми пальцами, чтобы очередной порыв ветра не сорвал его. - Пусти ночь переждать, добрый человек, - проговорил странник тихо, сопя и подрагивая от холода, едва сдерживаясь, чтобы не стучать зубами. - Пропаду... - жуткий голос хрипел, со скрежетом продираясь из глотки, вероятно долгое время сохранявшей молчание. Одарий быстро оглядел незнакомца ещё раз с головы до ног и обратно, шарахнулся назад. Один только вид его внушал ему страх и неприязнь, а мысль о том, чтобы пустить ободранного нищего в своё жилище, к жене, детям и всему имуществу, и подавно. Неизвестно, что можно было ожидать от обездоленного. Быть может он просто головорез, ищущий лёгкой наживы, а может быть болен чем-нибудь. Вжавшись в пол, хозяин, миниатюрный и тщедушный, как низушек, затряс головой мелко, быстро ища подходящие слова для хоть сколько-то вежливого отказа. - Не... Не... Не пущу. Н-не обессудь. М-может соседи тебе не откажут, - ответил он, торопясь. Он, как и многие до него, хотел было поскорее зарыть дверь перед кривым носом бродяги, но тот вдруг выставил вперёд ботинок, не позволив ей захлопнуться. Затем его крепкая рука вцепилась в дверное полотно, с силой раскрывая обратно плавным, но напористым рывком. Удержать этот рывок не хватало сил даже у натруженных рук плотника. Напуганному Одарию пришлось отпустить ручку, чтобы его не утянуло следом за ней. Чуть отступая назад и поднимая руки к груди, он уже ожидал самого худшего и пожалел, что, выходя на крыльцо к незнакомцу, не вооружился кочергой или хотя бы метлой. Он хотел пролепетать что-то в знак протеста, но онемел, в упор уставившись в единственный глаз на чужом подобии лица, силясь распознать там какие-либо человеческие эмоции. В грудь Одария упёрлось что-то мягкое и он машинально поспешил схватить это и прижать к себе, но так и не осмелился посмотреть, что именно попало к нему в руки. Несколько мгновений они оба так и смотрели друг на друга ожидающе и неподвижно, потом бродяга метнул зрачком, бессловесно настаивая, чтобы тот всё же глянул. Немного нехотя Одарий посмотрел вниз, к своему удивлению обнаружив в своих руках тушку зайца, затем снова поспешил боязливо и всё ещё недоверчиво вернуться к лицу незнакомца. - В хлев... пустишь? - спросил тот почти шёпотом. Так и застывший хозяин всё ещё колебался. Бровь скитальца приподнялась с тенью надежды и немой мольбы. Уставший взгляд одетого совсем не по погоде путника теперь казался честным, искренним и тоже немного растерянным. Хозяин снова взглянул на зайца и снова на путника, который теперь казался ему не страшным головорезом, а просто старым охотником, сбившимся с пути и попавшим в беду. Он изо всех сил цеплялся за свой последний шанс. Одарию стало стыдно. Ведь и правда на улице было чертовски холодно и уже довольно темно. Чем дальше в ночь, тем сложнее столь неприглядно выглядящему человеку будет найти себе ночлег. Возможно, именно этот дом был последним шансом бедняги пережить эту жуткую пору. Метель всё усиливалась, завывая между домами, а сквозь неё, кажется, уже призрачно слышались звенящее ржание и железный лай. Одарий не осмеливался поднять голову и посмотреть в небо, чтобы ненароком не убедиться, что всё так оно и есть. - Так ты охотник? - спросил хозяин, неприятно поёживаясь от пронизывающего холодного ветра, и бродяга коротко кивнул в ответ. - Ладно, заходи. Погрейся. Не оставлять же тебя на улице в самом деле. Тот наконец переступил порог, плотно закрывая за собой дверь. - Камилла! Свет мой! - крикнул Одарий куда-то вглубь дома. - Сделай-ка свой травяной сбор с мёдом! У нас замёрзший гость. - С-с мёдом? - едва слышно спросил бродяга всё ещё подрагивающим от холода голосом, снимая торбу с плеча и отряхиваясь от скопившегося на плечах снега. С таким трепетом и надеждой он это выдохнул, будто бы о лучшем и мечтать не мог. - Мы держим пасеку, так что этого добра у нас всегда хватает, - Одарий в тот момент почувствовал себя отчего-то очень правильно и хорошо. - Проходи и располагайся, - сказал он и направился в сторону горницы, где его жена занималась приготовлением пищи. Недалеко от неё на полу сидели двое мальчиков, играя с резными деревянными лошадками и куколками. Один был чуть постарше, лет семи, другой на пару лет младше. На лавке у самого окна скучающе притихла старшая дочь, занятая какой-то книгой. Между делом она тихонько покачивала ногой колыбель, стоящую рядом. - Кто там? - спросила Камилла строго, не отрывая взгляда от пары греющихся в очаге котелков. Она была совсем не настроена принимать незваных гостей в такую пору и ждала от мужа немедленных объяснений, почему он решил впустить кого-то в дом. Кого-то незнакомого, судя по всему... Одарий заметно занервничал, услышав её тон, поначалу даже стушевался, но быстро взял себя в руки, так как в них всё-таки имелся козырь. - Странник, - ответил он коротко и чуть безоружно, кладя зайца на кухонную стойку рядом с ней, чтобы было видно. - Охотник. На секунду хозяйка замерла, уставившись на совершенно неожиданный дар, а затем совершила протяжный восхищённый вдох и временно прервала процесс, которым была занята, чтобы подступить ближе и лучше изучить тушку. Она провела ладонью по нежному меху, ушкам и лапкам. Добыча была ещё мягкой, совсем свежей и не успевшей промёрзнуть, что говорило о том, что подстрелили её, должно быть, совсем недавно, причём аккурат в глаз, совершенно не попортив шкурку. - Как прелестно... - прошептала Камилла в нескрываемом восхищении, к облегчению Одария тоже смягчаясь. - Я им немедленно займусь, - затем она подняла голову и обернулась, желая увидеть своими глазами столь искусного охотника. Длинная тень легла на пол в дверном проёме, ведущем в сени. Её источник двигался достаточно медленно, осторожно приближаясь немного рваным и хромающим шагом. И хотя он желал войти как можно более плавно и степенно, его появление всё равно заставило Камиллу немного содрогнуться, хотя она сразу взяла себя в руки из вежливости. - Добрый вечер, - голос старика был всё таким же тихим, слабым, едва слышным. Он поднял на хозяйку взгляд лишь на мгновение, а затем поспешил отвести его и уж точно не касаться им мальчишек, которые теперь прервали свою игру и оба поспешили спрятаться за длинным платьем матери. Пожилая серая кошка, дремавшая до этого на стуле около общего стола, вдруг резко подскочила, выгнув спину, и зашипела, а затем спрыгнула на пол и пожелала скорее скрыться с глаз. Странник резко остановился в дверях, растерянно и немного огорчённо провожая кошку взглядом. В колыбели закряхтел младенец, так как юная девушка от тревожного удивления перестала её толкать, но затем опомнилась и возобновила покачивания, склонившись над кроваткой и убаюкивающе зашипев. Книгу, впрочем, пришлось отложить. Одарий махнул рукой. - Вот ненормальная... Не обращай внимание на кошку, она на всех так шипит, - затем он гостеприимно и великодушно указал путнику на место за общим столом. - Присаживайся, - он помог растерявшейся жене закончить приготовление согревающего напитка, поставил кружку на стол и сам присел рядом. - Что с ногой-то? - спросил он, заметив, что бродяга прихрамывает. Тот ответил не сразу, будто не очень хотел рассказывать и в первые мгновения вообще удивился, что ему указали место за столом, а не где-нибудь в уголке. Ещё сильнее ссутулившись и прячась в собственных широких плечах, гость нерешительно занял своё место и обхватил предложенную кружку ладонями, чтобы согреть их. Он закрыл глаз, с величайшим облегчением склоняясь над напитком, ласково обнявшим его промерзшее лицо тёплым ароматным паром. Под натиском тепла обманчивое серебро моментально исчезло с его бороды и волос, оказавшись совсем даже не сединой, а инеем. Теперь стало абсолютно ясно, что бродяга намного младше, чем Одарию могло показаться сперва. На старика он уже не тянул, да и стан его был всё ещё слишком уж крепок и массивен для пожилого человека. - На вепря нарвался, - наконец ответил тот с досадой, устало, так и не размыкая веки и не расправляя сгорбленные плечи, будто учтиво и скромно желал занимать собой как можно меньше места, хотя помещение вовсе не было тесным. - Уже заживает, - его голос, как и он сам, преображался, будто бы оттаивал со временем, разрабатывался, становясь всё более журчащим и благозвучным. - Ух... - Одарий поёжился, вообразив себе ужасающую встречу со свирепым диким животным. - Это ещё повезло, что жив остался. Не даром ведь охотники говорят: "идешь на медведя - готовь кровать; идешь на кабана - заказывай гроб." Так ведь? Странник кивнул, соглашаясь, но ничего больше не ответил, что немного смутило хозяина. Тот посмотрел на свою благоверную, ища у неё подсказку как развивать разговор дальше, однако не нашёл встречи с её глазами. Камилла сама вцепилась в незнакомца взглядом, переходя в атаку, однако точно так же, как и Одарий с ней, не смогла установить с ним зрительный контакт. Она чуть нахмурилась, приподняла голову, будто смотря на незнакомца сверху вниз. - Как нам обращаться к тебе, охотник? - наконец спросила она требовательно и немного нетерпеливо, с укором. Тот легонько встрепенулся в растерянности, поспешил поднять голову и наконец подарить ей столь желанный взгляд. - Та́рбен, - через мгновение на обветренных губах появился виноватый оскал. - Прошу простить, что-то я запамятовал представиться вовремя... Камиллу вполне удовлетворил такой ответ. Она медленно кивнула, демонстрируя, что теперь он сделал всё верно и исправил свою ошибку, заслуживая её прощение. Одарий оживился, снова беря инициативу в разговоре на себя. Он тоже представился и представил свою жену. Путник ответил добродушной улыбкой, затем бегло оглядел всех присутствующих детей, которых ему пока не находили важным представить. Мальчишки всё ещё застенчиво прятались, утыкаясь лицами в мать, но иногда подглядывали. Взгляд старшей дочери избегал незнакомца, найдя какой-то важный предлог остаться в колыбели рядом с ребёнком и отчего-то напряжённо и сосредоточенно хмурясь, иногда посматривая на забившуюся в угол кошку. Сама же Камилла, к которой Тарбен невольно вернул внимание, даже улыбнулась ему несмотря ни на что, и кажется, что улыбка её была абсолютно искренней и даже игривой, если так можно сказать. Лёгкий кивок головы указал на его дар, на тушку зайца, без лишних слов выражая восхищение его мастерством охоты. Несмотря на довольно почтенный возраст, хозяйка всё ещё выглядела свежо и привлекательно, будто годы и рождение четырёх детей лишь пошли ей на пользу, сделав её формы и очертания добрее, мягче. Хороша - словом. Бродяга решил, что любоваться ею слишком уж долго будет не очень вежливо. - Уютно у вас. А напиток... - он посмотрел в кружку, будто пытаясь найти в глубине тёмной жидкости ответ на свой не озвученный вопрос. - Он особенный. О, да. Тут ты абсолютно прав, - улыбнулся Одарий, тихонько посмеиваясь. - Поэтому я и женился на Камилле. - Только лишь из-за моего чудесного травяного отвара с мёдом? - спросила та с наигранной обидой и хмыкнула, возвращаясь к приготовлению пищи и приступая к свежеванию. - Да ты ещё мальчишкой на меня поглядывал. А однажды так загляделся, что в речку бултыхнулся с ивовой ветки. Сдаётся мне, дело было совсем даже не в отцовской пасеке и не в магических травках. Или же ты хочешь назвать меня ведьмой, душа моя? Тот засмеялся. - Нет, нет, что ты! Что правда, то правда, любил тебя задолго до твоих ведьминских приворотных зелий. - Ха! - воскликнула Камилла высоким всё ещё наигранно обиженным голосом, резко задирая голову. Наблюдая за их игривой супружеской перепалкой, гость улыбнулся ещё шире, совсем едва приоткрывая зубы и окончательно оттаивая. Он наконец сделал глоток, стараясь не обжечь губы и язык. Приятно жгущееся тепло пошло разливаться по телу. Вкус был необычайным, приторным, таким, как он и любит. Хозяева действительно не поскупились положить туда побольше мёда. - Ну а ты, Тарбен... - хозяин всё ещё посмеивался, постепенно успокаиваясь. - Расскажи о себе. Чем живешь, откуда и какими судьбами тебя занесло в наш скромный городок? Тот опустил вновь чуть растерявшийся взгляд, отводя его в сторону. - Не знаю сам, как оказался тут. Как-то вот шёл, да вышел на вас, да и всё. А история жизни моей не шибко-то мудрёная, да и не из самых светлых. Жаловаться на судьбу я не привычен. - Да говори всё как есть, что уж там. Никто в моём доме тебя за жалобы не осудит. - Ай-ай... Одар, городской житель считай, а где же манеры? - вновь возмутилась Камилла, но уже намного серьёзнее. - Как можешь ты приставать к уставшему путнику с неудобными расспросами, не накормив его сперва? Тот опомнился, дрогнув от строгого голоса жены и уставился в удивительно лазурный глаз напротив, что впился в него в ответ в не меньшей растерянности. - Ох... Что это я, действительно... Однако Тарбен примирительно мотнул головой и зажурчал вполне мягко: - Мне совсем не в тягость. Правда. Коль вы впрямь не имеете ничего против печальных историй, - он отпил ещё немного, не спеша начать говорить вновь, будто оставляя слушателям шанс пойти на попятную, однако никаких возражений не встретил. - Когда я был ещё совсем мал, меня плохие люди изувечили. Всего уж почти не помню, но творились вещи ужасные, это точно. Меня с другими малыми от родных увели. Не знаю, что с остальными сталось, а меня вот... долго мучили... - он легонько провёл пальцами по своему обезображенному лицу и повязке, обозначая причину своей ущербности. Одарий помолчал, медленно качая головой. - Нильфы небось? Тарбен на его предположение неуверенно пожал плечами и так же многозначительно потряс головой, не то качая, не то кивая. Затем он продолжил: - Я бежал. И вот... и скитаюсь. Иду куда глаза глядят, охочусь помаленьку, беру работу, какая подвернётся. - Да... И впрямь не сладко тебе пришлось, - Одар вновь помолчал, затем добавил, желая его подбодрить. - Но теперь смотри-ка, какой ты большой и грозный вымахал. Небось теперь-то тебя всякие сволочи за версту обходят и подступить не смеют. - А добрые люди за порог пустить боятся, - чуть прищурившись, гость усмехнулся иронично. Одар немного смутился, но в этот раз Камилла пришла ему на выручку. - Кроме того, Тарбен, ты потрясающе меткий стрелок, - вновь подала голос хозяйка, а затем тихонечко проворчала, прилагая усилия пока чулком сдирала шкурку с зайца. - Чего не скажешь о моём муженьке! Муженёк тихонечко хихикнул. - Не моя стезя. С луком у меня не заладилось, зато резцом владею. Гость продолжал поддерживать разговор, уводя его дальше: - Научиться пришлось. Меня лесничий пригрел. Он-то меня и обучил всему. И луком, и арбалетом, и следы читать. Хороший был дед, душевный, околел, жаль. Вот с тех пор лес меня и кормит. - Как же ты так ходишь по лесам незнамо где совсем один? - удивилась хозяйка участливо. - Там ведь и звери всякие, и чудища рыщут, и мятежные эльфы людей стреляют. Не боишься? Тот задумчиво опустил взгляд, помолчав немного. - А кто ж не боится... Пока везло. А не повезёт, пропаду, так ведь и не вздохнёт никто, - он небрежно пожал плечами, затем поинтересовался, явно желая соскочить с темы своего одиночества. - А что, у вас тут прямо так и страхолюдины какие водятся? - Не, у нас-то по счастью как раз тихо, - Одарий покачал головой. - Ну разве что только волки звереют в зимнюю пору и по весне. А прошлой весной, вот, шатун нам несколько ульев разворошил и пару человек задрать успел. Но с ним довольно быстро покончили. Не таким уж он и страшным на деле оказался. Хиленький мишка был, совсем обессиливший. - А Белки клятые? Хозяин нахмурился и немного покривился, едва оскалившись в пренебрежении. - Крутилась тут одна шайка несколько месяцев тому назад, а потом как в воду канули. Говорят, что ушли они. И хорошо. Нечего им тут делать. - Хорошо, - согласился Тарбен, кивая, и провёл пальцами вдоль края стола, неожиданно для себя нащупывая резной растительный орнамент, идущий по боковой стороне столешницы. Затем он отклонился назад и опустил взгляд, чтобы рассмотреть тонкую резьбу лучше. Двигаясь по пути узора, он проследил её ход подушечкой пальца. Наблюдая за его реакцией, плотник улыбнулся. - Нравится? Моя работа. Когда не занимаюсь ульями, беру заказы на всякую утварь. - Я ещё резные полотенца и наличники приметил, когда к дому подходил... - Всё верно. Тоже всё моей руки. Иногда меня просят и внешнее убранство приукрасить... А конёк... конёк-то видел? - Конёк в метели не разглядел, но фигурка вроде занятной была. Рука мастера видна. Сложно работать? Растроганный мастер самодовольно улыбнулся, совсем широко, как кот, дорвавшийся до сметаны. - Учиться сложно. Работается-то в радость, но... Нет, - он едва склонился, придвигаясь. - Знаешь, что самое сложное? Глаз Тарбена вдруг засветился искренним любопытством. Он мелко помотал головой и тоже сильнее наклонился вперёд, придвигаясь к собеседнику, как дитя, нетерпеливо ожидающее продолжение захватывающей сказки. Одар никогда ещё не видел, чтобы кто-нибудь совсем не посвящённый в ремесло, желал слушать его так внимательно и с таким энтузиазмом. Обычно люди скучающе отмахивались или спешили сменить тему, когда он начинал похваляться и вникать в технические тонкости своего дела. Им больше нравились его готовые работы, но не подробности их сотворения. Иные вообще не интересовались деревом, их больше занимали разговоры о политике, о войнах, о женщинах, о всяких героических былях и небылицах на худой конец... Оттого почти все его знакомые находили Одария ужасно скучным рассказчиком. Однако не в этот раз. В этот раз слушатель всем своим видом требовал подробностей. Мастер глубоко вдохнул, собираясь говорить долго. - Самое сложное порой это найти хороший кусок древесины, подходящий под задумку или заказ. Да так, чтобы сорт дерева тоже соответствовал... Понимаешь ли, вот липа, например, материал податливый, мягкий, режется легко, как масло. Работать с ним одно удовольствие. Но для внешнего убранства он совсем не годный... Там сосна нужна или ясень. Или вот осина. Она от дождевой воды не гниёт, а со временем даже становится будто бы серебряной... Камилла хотела было снова осадить своего безмерно говорливого мужа за хвастовство и занудство, однако Тарбен, к её удивлению, тоже нашёл что вставить в разговор. - Вроде из сосны делают мачты кораблей... - Верно! И не только мачты. Понимаешь ли, ствол корабельной сосны не только высокий и прямой, но также очень смолистый. Это очень важно. Я, конечно, всего лишь скромный плотник и никогда не занимался судостроением, но кое-что в этом тоже смыслю. Приходилось однажды латать лодку. Но... Эх, будь моя воля да средства... Хозяйка подметила для себя, что болтовня Одария действительно занимает гостя, а не утомляет его, потому она решила пока что не вмешиваться и предоставить их друг другу. Они оба были так увлечены общением, что практически не заметили момента, как на столе прямо перед ними оказалась пища. Внезапно обнаружив перед собой тарелку прямо посреди незавершённого разговора, Тарбен вновь отстранился и сменил позу, колеблясь и диковато озираясь на собирающееся вокруг него семейство. Он будто всё ещё не до конца был уверен в том, что имеет право разделить их трапезу, стоит ли ему поблагодарить за столь тёплый приём прямо сейчас или же позже, что ему вообще есть место за их столом и он не должен уйти... Смущение во взгляде, которым он уставился в посуду полную золотистого отварного картофеля, солений, свежего домашнего хлеба и ароматного мяса, им же самим и добытого, было мимолётным, но всё же очень заметными. - "Вот же ж бедолага, - подумал Одарий, взглянув на это с сожалением и прикусив нижнюю губу. - Совсем отвык человек от хорошего, теперь не знает куда себя деть и как реагировать на самое обычное гостеприимство..." Он вновь задумался над тем, что сам, практически всю жизнь будучи сытым, одетым и обутым, понятия на самом деле не имеет какого это оказаться беспризорным сиротой и полагаться лишь на себя в огромном мире, полном опасностей, разочарований и несправедливости. И как при этом не утратить человеческое лицо... - Прежде чем мы приступим, помолимся, пожалуй, - объявила Камилла, присаживаясь во главе стола рядом с мужем и беря его за руку. Затем она подняла голову и подала руку дочери, как раз убаюкавшей малыша и покинувшей свой пост у кроватки. - В этот час как никогда уместна молитва Мелитэле. Тарбен, если твоё вероисповедание вдруг отличается, в этом нет ничего зазорного. Ты вправе отказаться и не участвовать, если не хочешь. - Нет, я хочу, - тот вновь немного придвинулся корпусом, и его руки сами собой неуверенно приподнялись, ожидая чужих прикосновений. - Это добрый культ. С радостью изволю приобщиться. За его правую руку почти сразу цепко схватилась мягкая маленькая ладошка самого младшего мальчишки, беззаветно протянувшегося через угол стола. С левой стороны секундой позже подала тонкую, но натруженную руку старшая дочь. Она более других присутствующих чуждалась его, не желая встречаться взглядом, касалась его руки с осторожностью и недоверием, совсем едва положив ладонь поверх и почти не сжимая пальцы. Тарбен не таил обиды и довольствовался малым: этого было вполне достаточно, чтобы быть принятым в их сокровенный семейный круг. Камилла закрыла глаза, и всё семейство, включая гостя, последовало её примеру. Она глубоко вздохнула, прежде чем начать. - Да славится имя твоё, Мелитэле, мать всего сущего. Благослови наш стол и нашу пищу. Убереги нас, детей своих, от несчастий и горя. Дай сил нам и всем странникам на их пути, избавь от бед и лишений, ибо суть твоя есть великая щедрость и милосердие... Тарбен тайком приоткрыл глаз, любознательно рассматривая сосредоточенные опущенные лица присутствующих. Он будто бы одновременно держал за руки не только двоих отпрысков, но и их отца с матерью тоже. Молитва, обращённая к богине кажется не обошла вниманием и его самого. На его губах опять проступила улыбка: эти люди подпустили его к себе очень близко... Затем чужак вдруг осознал, что маленький мальчик, держащий его за руку, тоже приоткрыл один глаз и следит за ним. Затем ребёнок пару раз вздрогнул, почти беззвучно хихикнув над ним, когда Тарбен поспешил сомкнуть веки и вернуть своему лицу серьёзность, будто ничего не происходило и он не при делах. Почувствовав, что братишка отчего-то смеётся, мальчик постарше тоже осторожно приоткрыл глаза, но тут же закрыл их обратно, так как самое интересное уже случилось без него, а мама по ощущениям заканчивала молитву. - ... Не оставь их в страхе и хладе, и вознагради любую их щедрость и благое дело. Пусть доброта твоя живёт в нас и проведёт всех заблудших на истинный путь. В этот час и во веки веков. Да будет так. - Да будет так, - повторили остальные, завершая молитву. - Да будет так, - чуть запаздывая тихо вторил им гость, с искренним сожалением вынужденный прервать рукопожатия. Призрачные отпечатки чужих прикосновений будто бы ещё остались на его пальцах. Сожаление быстро сменилось радостью приступить к первой действительно сытной и вкусной трапезе за последнее время. Стол радовал его завидным разнообразием и даже возможностью получить добавку, хотя он и не думал просить о ней. Впрочем, и отказываться от этой возможности он не стал, покорно и благодарно принимая всё, что Камилла и Одарий находили необходимым дать ему. Время тепла и уюта в кругу добрых людей пролетело достаточно быстро. Надолго оставленный без внимания малыш снова проснулся в своей кроватке и закапризничал, сначала тихо, затем громче и жалобней. Старшая дочь начала было вставать из-за стола, чтобы вернуться к колыбели, но мать остановила её жестом, заставив вновь опуститься на место: - Нет, Чернава, тут я уже сама. Ты лучше прибери стол. - Хорошо, - тихонько ответила дочь, покорно кивнув, и принялась собирать тарелки и приборы, всё так же опустив глаза долу. Камилла же поднялась, с коротким деревянным скрипом отодвигая стул, и направилась к ребёнку. Она взяла его на руки и прижала к груди, нежно приложившись лицом к едва опушившейся макушечке, покачала легонько из стороны в сторону. Узнав прикосновение матери, дитя успокоилось, закряхтев тише, уткнулось в неё личиком и принялось цепляться своими неловкими пухлыми ручками, нетерпеливо ища грудь. Камилла побрела к деревянной ширме в уголке горницы, увлекая младенца с собой и отдавая свои последние распоряжения на сегодня: - А ты, Одар, проводи нашего гостя. Покажи ему место под ночлег. Она двигалась плавно, неспешно и удивительно грациозно для такого житейского момента, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, будто пританцовывая. Тарбен проводил её взглядом до самой ширмы, пока она не скрылась от его зоркого глаза. Затем он чуть дёрнулся, когда Чернава равнодушно и отстранённо забирала у него из-под носа опустевшую посуду, будто желал посодействовать, но слишком поздно спохватился, не успев подать тарелку в её руки. Одарий кивнул, когда бродяга, желая хоть с кем-нибудь переглянуться, встретился с ним взглядом. "Всё закончилось. Пора." Гость медленно поднялся, зачем-то кладя руку на грудь и вновь взирая в сторону ширмы, хотя Камилла больше не могла его видеть, да и он её тоже. Он обратился к нечёткой дрожащей тени, отброшенной на стену светом очага, наблюдая за каждым движением её силуэта. - Благодарю сердечно, хозяюшка. За всё, - прижатые к груди пальцы сжались, сминая ткань поношенного одеяния в кулаке. - Доброй ночи, охотник, - ответила она спокойно, с нежностью прижимая младенца к налитой молоком груди. Уже подходя ко входной двери, Одар, желая быть хоть сколько-то полезным, попытался поднять торбу путника, оставленную у порога, однако она оказалась значительно тяжелее, чем он ожидал. Его колени даже подогнулись и затряслись, когда он оторвал её от пола. - Да что у тебя тут такое?! - тихо захрипел он от напряжения, силясь поднять мешок повыше. Тарбен поспешил выхватить свои вещи из его рук, прежде чем тот сломается под их тяжестью. - Да вот, всё, чем богат. Капканы разные, котелки... - он закинул суму на плечо, сделав это с завидной лёгкостью, хотя тоже немного захрипел. - Ещё кой-какой скарб для свежевания. - Тяжеловато даже для моих натруженных рук, - вздохнул хозяин устало и виновато. - Извини, тут я не сдюжу. Тот мотнул головой. - Привычен, - затем он взглянул на дверь и прислушался к звукам, доносившимся с улицы. - Слушай, тебе не обязательно выходить и провожать меня. Там вьюга. Метель. Можно заблудиться и насмерть змёрзнуть в двух шагах от дома. - Именно поэтому я и обязан тебя проводить. Иначе каким хозяином я буду, если отпущу тебя одного? - Одар расхрабрился, накидывая тулуп и натягивая енотовую шапку. - Ты это не думай.... не смотри, что я ростом-то не вышел, не думай, что я слаб и немощен. - Да нет, я просто... Одар продолжал, стремясь открыть дверь, ведущую во внутренний двор. - Я тут всю жизнь живу, на севере, и к любым выходкам и причудам коварной погоды готов. Я природу эту как свои пальцы знаю, у нас с ней разговор короткий, - не успел он это договорить, как в дверной проём ворвался злой ветер, бросая колючий снег в лица и грозясь украсть из дома драгоценное тепло. Жмурясь и закрываясь руками, они поспешили выйти наружу и закрыть за собой дверь, отправившись на поиски хлева через высокие сугробы, заполонившие весь двор. Снаружи было не видно ровно ни черта из-за кружащихся снежных хлопьев, залепляющих ресницы. Порывы ветра были такими сильными, что идущего чуть впереди Одария едва не сдувало в сторону. Он ориентировался в основном по памяти, помня примерно, где относительно крыльца дома находится их цель, искал её очертания взглядом. В какой-то момент он почти остановился, оступаясь и проваливаясь глубоко в снег. Прилагая некоторое усилие, Тарбен ускорился и поравнялся с ним, вплотную прикрыв его собой с наветренной стороны. Одар машинально коснулся подставленного крепкого локтя рукой, ухватился крепче, поднимаясь, а после уже бок о бок с бродягой продолжил свой путь. Двигаться и смотреть вперёд стало значительно легче. Вскоре они всё-таки добрались до стены и наощупь нашли вход, пробираясь внутрь и нечаянно пропуская вместе с собой небольшой сквозняк. Почувствовав холодок, корова раздражённо замычала и замотала головой, глухо позвякивая железными колокольцами на шее, а серая лошадь в деннике зафыркала и забила копытом, капризно требуя немедленно закрыть дверь. - Ч-чёр-р-рт, как же холодно-то, ужас... - выдыхая густой пар, выругался хозяин и поджёг огнивом лучину, а затем уже от неё закоптелый стеклянный фонарь в надежде, что он кроме света принесёт в помещение хотя бы немного тепла. - Не припомню, чтобы в Горах Амелл было так же холодно... - согласился странник и вновь стряхнул снег с плаща и торбы, спуская её с плеча. - Ты там был? - Хех... Спроси меня лучше, где я не был. - Ну... В любом случае... Не замёрзнешь тут? Может вернёмся, поговорю с Камиллой... Может разрешит в доме-то, в сенях, а? - Тут сгодится. Тут теплее ощутимо, чем там, - Тарбен кивнул куда-то в сторону улицы, потом добавил, оглядывая корову и лошадь. - Животинка хорошо надышала. Одарий тем временем разворошил вилами лежащую в углу копну сена, разбросав его попышнее. - Ну, вот. Так... хорошо? Может, хоть простынь старую тебе вынесу укрыться? Или может... - он потянулся рукой к вороту собственного тулупа в порыве снять его с себя, однако вовремя остановился, подумав, что это уж слишком. Опустив торбу рядом с сеном и положив её набок, бродяга на его предложение прикрыл глаз и уверенно, но вежливо отмахнулся, мотнув головой. Опираясь на стену, он осторожно и неспешно опустился на сено и вытянул вперёд больную ногу, должно быть, испытывая немалую боль, но умело скрывая дискомфорт. Он лишь слегка нахмурился, коротко фыркая, затем поднял голову, быстро приходя в себя. - Ты сделал достаточно, добрый человек, - наконец сказал он со спокойной уставшей улыбкой, смотря Одарию в глаза с непривычного ракурса, снизу вверх. Хозяин ещё немного постоял в растерянности, приподнимая и опуская руки, будто всё ещё ища возможность и предлог как-то ещё помочь. Но затем всё же сдался и собрался уходить, хотя и остался не до конца доволен собой. - Ладно. Раз так, - он оставил фонарь неподалёку от гостя. - Тогда доброй ночи. - Звёздной ночи, - Тарбен желал проводить Одария взглядом, но вдруг отчего-то резко фыркнул, дрогнув, затем застыл в напряжении, подняв голову выше. - Эй, постой... Слышишь? - спросил он тихо, уставившись куда-то вверх, в потолок. Будучи уже совсем в дверях, Одарий тоже замер и прислушался, затаив дыхание. Свист и вой над крышей стали совсем бешеными и леденящими, можно было даже не напрягаться, чтобы расслышать это. Сама атмосфера будто бы задрожала, завибрировала от наполнившего её ужаса. - Это... оно...? - спросил хозяин тревожно и тихо, отстраняясь и медленно убирая руку от дверной ручки. Не отводя взгляда от потолка, его гость нахмурился в ответ, засопев дыханием и неприятно нахохлившись, как животное, почуявшее что-то нехорошее. - Слушай, Одар, не выходи туда. Чёрт его знает... Подожди лучше, пока проскачут мимо. - Да уж, верно... - тот медленно кивнул, нервно поёживаясь, и вернулся. - Я лучше действительно тут немного посижу. С тобой, - он робким жестом попросил разрешения, присесть рядом, на что Тарбен кивнул и с удовольствием подвинулся, уступая немного места. Одарий тоже примостился на сене и придвинулся поближе, едва коснулся Тарбена плечом, чтобы чувствовать себя менее одиноко. Тот оказался не против прижаться ещё чуть сильнее в ответ. - Надеюсь, Камилла не будет волноваться и не пойдёт искать меня. Нет. Не пойдёт, она всё поймёт, она же умная такая. Ох, только бы не волновалась... Ругать будет... - посетовал он почти уже шёпотом, а затем вдруг заткнулся, чувствуя, что его бесцельная болтовня совсем не к месту. Некоторое время они молчали, неподвижно уставившись на потрескивающие стропила и вслушиваясь в гул ветра, заплутавшего в кровле крыши, в оглушительное бренчание поржавевшей цепи о деревянные ворота, в странный звук, похожий на свист, крики и хохот. Новый порыв, превратившийся вдруг в зловещий хриплый вопль, заставил обоих сжать губы в напряжённые полоски и вжаться друг в друга крепче, сильнее округлив глаза. Этот лютый час стирал грань между сословиями как нельзя лучше, неприкрыто и откровенно бросая людям в лицо, что каждый смертный един перед ужасом неизвестности, что богатый, что нищий. Даже животные в хлеву понимающе притихли, забившись глубже в своих стойлах. - Я был бы сейчас там, снаружи. Если бы не ты, - наконец отметил Тарбен тихо, всё так же не двигаясь и не отводя взгляда от потолка. По крайней мере он сидел смирно, не дрожал осиновым листом, как его более щуплый и трусливый сосед. Одарию стало спокойней, и вместе с тем вновь немного стыдно. Он стыдился того, что позволил Тарбену войти в дом только после того, как получил от него дар. Но затем он успокоил себя тем, что всё-таки окончательное решение принял далеко не из корысти, не ради его подарка, а просто потому, что так было правильно. Так его научили, так было угодно Мелитэле, так было в сказке... - Ты случайно не помнишь, как там в сказке-то было...? - спросил он наконец, продолжая свою мысль, но уже вслух. - В сказке? - Ну, там, где на порог к герою приходит безобразный нищий или бездомная бабка и просит немногое - всего-то лишь ночлег и последнюю в доме корку хлеба. Бродяга наконец шевельнулся, задумчиво почесав клочкастую бороду ногтями. Должно быть он ожидал, что подразумевающаяся сказка будет историей о Дикой Охоте, но похоже она ею совсем не была. - Не знаю такой, не слыхивал... - А потом, когда герой попадает в беду, - продолжил хозяин. - Нищий этот оказывается совсем даже не нищим, а добрым волшебником или девицей-красавицей, или ещё каким полезным существом, которое чудеса творит и приходит на помощь. Вот не припомню, что там в сказке было-то... Но быть может никакой ты не оборванец на самом-то деле, а это всё лишь испытание моё, которое мне сама Мелитэле уготовила. Тот вдохнул, будто хотел сказать что-то, но промолчал, сокрыв свой порыв просто глубоким шумным вздохом. - Шутка шуткой, сказка сказкой, но я это всё это к чему... - продолжил Одар. - Я это к тому, что не важно, кто ты там и что я с этого поимею или потеряю, сказка совсем даже не о том. Она о том, что добро возвращается. Вот о чём я на самом деле подумал. - Хорошая сказка. - Да-а-а. Жаль я её не помню, а ты не знаешь. Тарбен опустил взгляд, скользнув им по окружению и резко вздохнул, вновь тихо фыркнув, но как-то иначе, чем до этого, мягче. Между слов хозяина читался страх не досчитаться утром пары кур или ещё чего-нибудь ценного и попытку заранее себя утешить и смириться с потерей. Бродяга покачал головой, улыбнувшись, но ничего не сказал на это. Посидели они так ещё некоторое время, почти ничего не говоря. Затем, когда ветер всё-таки стих и более-менее успокоился, хозяин пожелал своему укрывшемуся плащом гостю доброй ночи и боязливо выглянул на улицу, даже осмелившись посмотреть вверх. Вверху никого и ничего не было, кроме тёмного неба, полного холодных звёздных брызг. Дикий Гон унёсся прочь. А может, его и не было вовсе… В снегу по пояс Одарий поплёлся домой, к своей семье, уже не надеясь застать Тарбена утром или вообще когда-нибудь ещё увидеть в своей жизни этого славного человека. Каково же было его удивление, точнее удивление Камиллы, когда она вышла ни свет ни заря, чтобы подоить корову. Со слов мужа она ожидала, что снега во дворе будет не меньше, чем по самую макушку и что дверь в хлев, прежде чем войти, придётся сперва самостоятельно откопать. Однако... Во-первых, двор был ничуть не заметён, наоборот - идеально расчищен, весь нападавший и наметённый за ночь снег лежал огромными аккуратными кучами вдоль изгороди. Во-вторых, Тарбен всё ещё был тут, в одной лишь рубахе и с лопатой в руках. Он старательно шкрябал дорожку недалеко от калитки, доводя без того идеальный результат до абсолютного совершенства, и довольно отчётливо напевал простой мотив в такт своим движениям: Хэй-хо! Смотри! Со скалы посмотри: Там в дали Догорает солнце пожаром. Хэй-хо! Смотри! Со скалы посмотри: Там в дали Со Скеллиге идут корабли, До Цинтры идут корабли. Хэй-хо! Хэй-хо! Оскалены морды драккаров. За спиной удивлённой Камиллы скрипнула, затем хлопнула резко закрывшаяся дверь, которую она забыла придержать. Тарбен замер и замолчал, вжав голову в плечи и вновь сгорбившись, затем обернулся как-то потерянно, крепче сжав древко лопаты в обеих руках. - Уф... Фх... Что-то я увлёкся. Хотел было выйти, а дверь совсем не открывалась. Замело, - объяснился он виновато, отводя глаз и нервно почёсывая челюсть, будто сделал что-то нехорошее и готовится к тому, что его будут бранить за это. - Ну вот я и... Расчистил, как мог. Камилла сама была немного растеряна. Она обвела взглядом весь двор. - Так что же ты... - наконец произнесла она и улыбнулась. - Это же чудно. Одар бы это всё до вечера разгребал. И раз уж ты схватился за лопату, могу я тебя ещё немного напрячь? - Конечно, хозяюшка. Что мне ещё сделать? - Счисти-ка снег с крыш тоже. Руки у тебя длинные, у тебя должно получиться получше, чем у моего низенького муженька. Тот бросил пару коротких взглядов на крыши дома и хлева, а затем кивнул понимающе и незамедлительно приступил к новой работе. Хэй-хо! Смотри! Со скалы посмотри: Там в дали Сочится солнце кроваво. Хэй-хо! Смотри! Со скалы посмотри: Там в дали На Скеллиге идут корабли. Из Цинтры идут корабли... Камилла сошла с крыльца и попятилась к хлеву, не сразу разворачиваясь и не спеша уходить. Со странным удовлетворением она наблюдала за Тарбеном и за его работой, хотя смотреть на него было немного холодно, в прямом и переносном смыслах. На улице было ясно и морозно, так что вскоре холод всё же загнал её в помещение. Некоторое время после этого женщина была погружена в свои мысли и просто сидела перед коровой, почти бездумно поглаживая её по шее, плечу и тёплому бочку, не торопясь начинать. Скрежет и постукивание лопаты по крыше, а также приглушённая стенами песня всё же вернули её разум обратно в материальный мир, полный забот. Когда Тарбен закончил с поручением и вернулся в хлев, он застал Камиллу в самом разгаре работы. Под её умелыми руками молоко бодро струилось в ведро, заполненное уже более чем наполовину. - Рано ты поднялся, - сдержанно заметила Камилла, не отрываясь от дела. От разгорячённого тела шёл пар. Тарбен поспешил укутаться в плащ прежде, чем начнёт остывать, затем обернулся, глядя Камилле в спину почти через всё помещение. Шерстяной платок лежал на её плечах, обнажив чуть покачивающиеся прямые волосы. В пробивающемся с улицы тусклом утреннем свете они блестели и отливали насыщенным голубым, иногда даже зелёным и розоватым, как воронье перо. Они напоминали спокойные морские волны. Чёрные волны. Холодные, страшные и самовольные, как будто живые. Злые, колдовские… - Зарю люблю, - коротко ответил он и потянул скошенными ноздрями тёплый воздух, наполненный ароматами парного молока, навоза и сена, силясь отыскать в нём и запах самой Камиллы. - Куда теперь? - спросила она всё так же сдержанно. - Куда теперь ты отправишься? - Как обычно, - бродяга спокойно улыбнулся и пожал плечами, покачивая головой и щурясь. - Не знаю сам... Некоторое время он стоял и смотрел на Камиллу, ожидая, что та снова что-нибудь спросит или скажет, или, быть может, хотя бы обернётся и подарит ему свой взгляд на прощание. Но она не оборачивалась и больше не говорила с ним, молча продолжая доить корову. Судя по звукам молоко шло тяжелее, нехотя, значит процесс подходил к концу. Лазурный глаз вновь отвлёкся от хозяйки, скользнув по помещению. Даже тут, в хлеву, находили место резные орнаменты и изображения, с любовью оставленные талантливой рукой Одария. На опорах, на воротах стойла, на входной двери... Бычки, лошадки, виноградные лозы, морские волны и рыбы в их завитках... Буквально за стенкой находилась мастерская, где рождались шедевры, наверняка там было ещё краше, чем здесь. Странник медленно оглядывал интерьер, будто стараясь пропитаться им, запомнить его в деталях и мелочах на подольше. Потом тихо вздохнул с сожалением и нехотя побрёл к своим вещами, оставленным около разворошённого сена, чтобы подхватить их и вновь отправиться в путь. Однако голос Камиллы, зазвучавший вновь, заставил его остановиться. - Не уходи. Подожди немного, - она прошла мимо него, увлекая с собой ведро, и скрылась за скрипучей входной дверью, подарив ему разрешение и возможность задержаться здесь ещё на несколько минут. Опустошённая корова встряхнула головой, зазвенев колокольчиками, чем привлекла к себе внимание Тарбена, временно оставшегося без дела и без чужого внимания. Он немного вытянулся в странном движении, поднимая голову и вновь замирая, опять потянул воздух, довольно шумно принюхиваясь, затем решился тихонько подойти и рассмотреть её вблизи. Корова нервно покосилась на приблизившегося чужака, прядая ушами и вздыхая. Это было по-своему прекрасное ухоженное животное с бело-бурой шерстью и лоснящимися откормленными боками, до которых так и хотелось дотронуться. Однако чужого желания быть приласканной корова не разделила, потому шарахнулась от протянувшей к ней через ограду руки и прижалась к дальней стене стойла, протестующе размахивая хвостом как плетью. Живущая по соседству лошадь оказалась куда сговорчивее, любознательно высовывая серую морду из денника и фыркая в надежде, что ей что-нибудь перепадёт. Тарбену было нечего ей предложить, кроме утлого пучка сена, которое он нашёл тут же на полу. И хотя лошадка рассчитывала на большее, отказываться от поданного угощения не стала, пофыркала и мягко схватила пучок губами, спокойно и великодушно разрешив почесать себя за ушами и по переносице. Входная дверь снова скрипнула и громыхнула, но Тарбен нарочно будто не замечал присутствие Камиллы, всё ещё продолжая общаться с кобылой и рассматривать её. - Да ты, лошадушка, вся в яблоках... - проговорил он тихо и улыбнулся, похлопывая лошадь по тёплой шее, затем пропуская её гриву через пальцы и даже прикладываясь лбом к её виску. - Красавица. Камилла некоторое время наблюдала за ним, пока не подошла совсем близко, однако затем тихо кашлянула, желая всё же вернуть его внимание к себе. - Тарбен. - Ась? - тот плавно, но быстро обернулся, отстраняясь от лошади, так, будто всё это время не слышал, что Камилла вернулась. Затем он так же потерянно уставился на протянутую ему крынку парного молока, горлышко которой накрывал щедрый ломоть хлеба, будто совсем не ожидал, что хозяева могут ему ещё что-то дать. Его рука приподнялась и неуверенно поколебалась, прежде чем он принял угощение, благодарно и растроганно кивнув. Камилла наблюдала за тем, как бродяга спешит опустошить крынку, чтобы не заставлять строгую хозяйку ждать слишком долго, как бережно прячет кусок хлеба за пазуху, чтобы оставить его на потом. Она внимательно читала все его случайные жесты и мельчайшие колебания, обнаруживая нечто особенное и очень ценное во всех этих движениях, в этом щенячьем потерянном взгляде, в этих огромных ссутуленных плечах и странной формы лохматой башке, кажущейся так же непропорционально огромной. Скромный, добродушный до нельзя, по-своему талантливый, но аляповатый, простой как пара оренов мужик. Услужливый, послушный, прекрасно осознающий своё место в этой жизни, в этом мире, в этом доме... Он как безродный пёс, привыкший довольствоваться малым. Брось ему пустую кость - он завиляет хвостом, рассыпаясь в любви, а дай ему добрый кусок мяса - так он оторопеет, прослезится и останется затем должником твоим до конца жизни. Камилле нравились подобные люди, ведь они всё для неё сделают, если она скажет. Одар был одним из таких... Когда Тарбен закончил и вернул ей крынку, она с лёгкой улыбкой дважды провела подогнутыми пальцами над своей губой, жестом призывая его вытереть молоко, густо осевшее на усищах, торчащих странным образом, растущих вверх, как бобровая щетина, а не вниз. Тот легко понял намёк, сразу же повиновался, широким неспешным движением стирая белую пелену тыльной стороной ладони. Затем он перехватил её вдумчивый и цепкий чёрный взгляд, что всё это время изучал его с особым пристрастием, и замер под ним. Неестественно лазурный глаз заблестел Камилле в ответ как драгоценный камушек. Он забегал между её глазами, не в состоянии смотреть в оба одновременно, так как был в меньшинстве. Затем взгляд и вовсе убежал от неё в сторону, не выдержав играть в гляделки, признал поражение. Затем вновь неуверенно вернулся, вопрошая. Камилле такая игра тоже пришлась по душе. Ещё немного подумав, хозяйка сказала довольно чётко: - Не уходи. Оставайся у нас пока холода не пройдут и пока твоя нога не заживёт. В твоём текущем состоянии и при погоде, как вчера, ты просто погибнешь, если отправишься бесцельно бродить дальше. Тебе нужна зимовка. Его лицо неожиданно посетило ещё более странное выражение, чем до этого. Он был удивлён и растерян, но вместе с тем и немало обрадован. - Остаться у вас? - он учтиво колебался. - Просто так? Одарий разве не будет против? Хозяйка оттянула край рта в хитрой немного насмешливой ухмылке. - Одар? Ещё бы он был против... Она смотрела на него своими мудрыми и дерзкими кромешно чёрными глазам, заставляя его понять, что главная здесь, в этом доме, именно она. Не Одар. Её муж был хорошим малым, но слишком уж робким, слишком простым и мягкотелым. Последнее слово и решение всегда должно было быть за Камиллой. Да, главная она и ей должно всё подчиняться. Это она владеет фамильной пасекой, доставшейся ей от отца, она ведёт здесь дела, она решает кого впустить, а кому быть за порогом, кому остаться, а кому уйти. Плевать, что скажут люди, пусть они думают, что где-то среди её предков и впрямь водились могущественные колдуны. И может, как знать, и она сама одна из них, а тот её травяной отвар с мёдом и кусочками сушёных яблок действительно каким-то особенный, заговорённый. Пусть Тарбен боится её, пусть считает, что уже околдован... Бродяга немного рассеянно отвёл взгляд вновь, практически не шевелясь. Он нервно и натянуто улыбнулся каким-то своим мыслям. Камилла же продолжила: - Ты ему пришёлся по душе. Он будет только рад, если сможет спихнуть на тебя часть домашних хлопот, чтобы подольше заниматься своими деревяшками. Так что нет, ты не станешь нам весомой обузой. Останься. Это "останься" было почти что не просьбой, не предложением, а чем-то намного более сильным, не то, что приказом, но чем-то, чему невозможно противиться. Камилла уже приняла решение окончательно и отказывать ей было просто нельзя. Бродяга чётко уловил это, присмирев. - Хорошо, хозяюшка, тогда я останусь. Отплачу любой работой, какой скажешь. Женщина кивнула удовлетворённо, затем опустила веки и отклонила голову назад, опять будто смотря немного свысока, чуть поморщила носик, произнося следующее весьма требовательно и властно, тоном настоящей светской дамы: - Только сперва надо бы тебя как следует отмыть и подстричь. Негоже вот так ходить на людях. Странник в ответ тепло усмехнулся, прищурившись, и вновь улыбнулся неловко, со скрежетом почёсывая нижнюю челюсть ногтями. Грядущий Йуле он встретит в уюте и тепле домашнего очага.