Васильки

      Моно внимательно осматривает траву и цветы, что окружали его. Зелень была настолько густая, что пройти дальше в поле было практически невозможно. Да ему и не надо. Он наклоняется, тупым лезвием ножа режет стебель, вытаскивая из травы васильки. Дикая красота. И, пожалуй, это единственные цветы, которые любила Шестая. На этом поле их много, хотя всего-то нужно было полчаса быстрым шагом идти по ещё не совсем заросшей лесной тропинке, которую Моно угадывал по маленьким, не заросшим участкам и по гладким стёртым корням, на которые раньше очень часто наступали. Спасибо Кристиану за то, что подсказал это место. Он усмехается, с трудом делает несколько маленьких шагов в сторону, срезает ещё васильков. Ему следовало быть аккуратнее, ведь в густой траве иногда могут быть змеи. Чёртов романтик. Именно так его кличут в их маленькой группе, он возмущается, сопротивляется этому, но понимает, что это простая истина, которую видят все, пускай большинство и смотрят на это, как сквозь пальцы.       С особой осторожностью и свойственной ему внимательностью собирает букет для Шестой, параллельно просто срывая головки не сильно красивых васильков и кидая их в сумку. Они пойдут на сушку, а потом из них будут заваривать чай. Наконец, покончив с этим делом, поворачивается, медленно возвращается в сторону леса. Нужно проверить несколько охотничьих ловушек, которые установил Кристиан. Таков был их уговор.       Из всех установленных силков, которые он смог найти, ориентируясь по чужим насечкам, только один был с дичью, а именно — с зайцем. Моно усмехается: не густо, но им многого и не требуется. Осторожно вынимает бездыханное ещё тёплое серо-коричневое тельце, пытается переустановить ловушку, но быстро бросает данную затею: не его это всё. Пускай Крис и переустанавливает, если это возможно. Поэтому он встаёт, поднимает зайца за уши, несёт через лес. Килограммов пять в этой туше, не меньше. Откормились они ближе к концу лета, что было просто замечательно, ведь это означало, что ребята смогут нормально питаться в ближайшую зиму. Выходит на большую тропу, щурится, глядя, как солнце медленно, но верно садится. Ещё полчаса точно будет светло, а потом начнёт темнеть.       — Ну и проваливай отсюда, больно ты мне здесь нужна, — слышится издалека злобный окрик, а Моно тут же понимает, кто так может говорить — Шестая. Неподалёку отсюда должно быть небольшое озеро, на которое она отправлялась вместе с Луизой. Опять что-то не поделили. — Фонарь оставь!       Моно удобнее перехватывает тело зайца, незамедлительно отправляется в их сторону, пробираясь через кусты. По дороге встречает Луизу — вторую девушку во всей их компании, что была на пару лет старше Моно и Шестой, как и большинство остальных.       — Что случилось? — он быстро окидывает её взглядом. Вроде, следов драки нет, уже хорошо.       — А, ты слышал… — она сплёвывает, ставит себе под ноги ведро, в котором плюхались раки, медленно шевеля своими усами. — Эта дура решила всех раков переловить. Руками. Я ничего против не имею, но нам просто некуда их девать и хоть кто-то из раков должен остаться в озере для размножения. Говорю ей: брось, а то потом этих раков в озере совсем не будет, нет, она продолжает стоять на своём.       — Наверное, азарт взял своё. Всё же, она единственная, кто вообще у нас их ловит, — кивает Моно, глядя на раков, что пытались выбраться из ведра. — Сможешь взять ещё зайца? Я пойду, попробую уговорить Шестую бросить эту затею. Тем более скоро темнеть будет, — Луиза без лишних вопросов выхватывает у него из рук зайца, берёт во вторую руку ведро и, заметив, как из его сумки выглядывает букет васильков, лишь усмехается, отправляясь дальше. — Передай Кристиану, чтобы сам дошёл до ловушек и проверил ещё раз.       — Хорошо, передам. А вы постарайтесь не приносить целое ведро раков. Иначе я их высыплю вам в кровать, пока спать будете.       Моно тихо смеётся: было такое уже однажды, повторять подобный опыт больше не хотелось. Разворачивается, идёт дальше к озеру, спускаясь по узкой витиеватой тропинке, усыпанной мелкими камешками, выходит на маленький починенный деревянный причал, который практически касался водной глади, по которой бежала рябь. Подходит к самому краю, рядом с которым стояло второе ведро, что было на четверть заполнено членистоногими, стягивает с себя ботинки и садится, с опаской опускает босые ноги в воду. Тёплая. В метрах тридцати от него появляется голова Шестой, она глубоко вдыхает, поднимает над головой руки, в которых было два рака.       — Шестая.       — Моно? Что такое? — она подплывает к нему, забрасывает раков в ведро, стаскивает с себя маску, смотря ему прямо в глаза, а Моно отводит взгляд несколько в сторону: она абсолютно голая.       — Пришёл, чтобы сказать, чтобы ты перестала ловить раков, — Шестая, внимательно слушая, положила свою голову на его колени. — Я всё понимаю, возможно, это будет один из последних твоих заплывов в этом году, но, пожалуйста, не переводи ты раков в таком большом количестве. Куда нам девать то целое ведро раков, что несла Луиза? Ты же знаешь, что примерно половина ребят не шибко их любят.       Она молчит, поднимает глаза к небу, некоторое время рассматривая его, после чего вновь смотрит на Моно каким-то жалобным, просящим взглядом.       — Один заплыв.       — Шестая.       — Ну, последний раз. Что такого криминального случится, если я вытащу ещё парочку раков?       — Как ты их вообще в таком количестве находишь? — Моно закатывает глаза, но всё же сдаётся: — Последние два рака, и ты прекращаешь.       — Идёт, — Шестая улыбается, берёт плавательную маску и ныряет, Моно видит, как она вновь отплывает на несколько метров от причала, выныривает, осматривается и вновь погружается в воду, только теперь на глубину.       Он терпеливо ждёт, вытаскивает из-за спины сумку, а из неё — букет. Впрочем, ждать её долго не пришлось: минут через пять Шестая возвращается обратно, закидывая ещё нескольких членистоногих в ведро. Устало трёт глаза, но выглядит до безумия довольной.       — Вылезать будешь?       — Не хочется, — она мотает головой, замечает васильки на его коленях. — Это мне?       — Кому, по-твоему, ещё? Луизе? Да она меня на дух не переносит, знаешь же. А с парнями у нас разговор короткий.       — И то, разговор обычно доходит до драки, — она тихо хихикает, притрагиваясь к цветам, заворожёно глядя на их синие острые лепестки. Для большинства это был самый обычный сорняк, который они на дух не могли переносить, но для Шестой в этом голубом простеньком цветке было что-то особенное. Ну или Моно так казалось.       — Вот именно, так что остаёшься только ты, — он чувствует, как Шестая хватает его за лодыжки, и, не успев предпринять что-либо, в следующую секунду оказывается в воде, из которой он тут же выныривает. — Шестая! Не смешно же!       — Кто это тут запищал? — вначале она отплывает на почтительное расстояние, но после, поняв, что угрозы нет, подплывает к нему практически вплотную. — Я думала, тебе нравится вода.       — Но не когда тебя стаскивают с причала прямо в одежде.       — Учту, что в следующий раз нужно вначале снять с тебя всю одежду, — Шестая касается его плеч, Моно же в ответ цыкает, отводит взгляд в сторону, краснея и чувствуя через одежду, как она прижимается к нему. Всё-таки, когда она голая, такие вещи воспринимались совершенно по-другому. — Спасибо за цветы, — тихо прошелестело над его ухом. — Чёртов романтик, — испуганно и смущённо ойкает: Моно приобнял её за талию, прижимая к себе и плывя на спине в сторону берега. — Совсем сдурел? Я и сама могу доплыть.       В ответ Моно лишь открыто и прямо ей в лицо улыбается. Стоит ему почувствовать под ногами дно, как он тут же перехватывает Шестую удобнее, разворачивается, и бредёт дальше пешком. Она не сопротивляется, но, кажется, он мог одержать над ней победу, потому что Шестая умолкла и потупила взгляд, прикрывая грудь. Он определённо победил. Моно выходит на берег, камни уже остыли и неприятно покалывали своей прохладой ноги, поэтому он направляется к причалу, отпускает её, ставит на доски. Наклоняется, чтобы поцеловать в висок, оглаживает ладонями её плечи. Глазами ищет её одежду, находит полотенце, отдаёт его. Она кутается, слегка вздрагивает от еле тёплого порыва ветерка, по его телу тоже пробегается дрожь: теперь в мокрой одежде ему ещё и неприятно, но он снимает с себя только майку. Подходит к краю причала, вытаскивает из воды букет, стряхивая воду с цветов, перекидывает через плечо сумку, оборачивается, а по его лицу вновь расплывается слабая улыбка.       — Так вот где моя футболка.       — Какая «твоя футболка»? — Шестая поправляет футболку, что была явно на несколько размеров больше. На ней уже были какие-то шорты по колено (которые, как предполагал Моно, тоже были из его гардероба), и ей оставалось только надеть ботинки. — Ты мне её отдал, ничего не знаю.       — Вообще-то я давал тебе её на время, когда твою изрезали в лоскуты, — фыркает Моно, цепляет одной рукой свои ботинки, а другой — ведро и васильки. — Идём?       Она накидывает на него полотенце, буквально выдирает у него из рук его же ботинки и цветы, поднимает фонарь и гордым шагом идёт вперёд, изредка останавливаясь, оборачиваясь и поджидая, когда он подойдёт ближе. Солнце уже зашло, но всё ещё было тепло, если не считать лёгкого ветерка.       — Тебе нормально босыми ногами по земле ходить? — наконец спрашивает Шестая, когда они выходят на большую дорогу.       — Я привык к этому. Главное на что-нибудь ядовитое не наступить, — пожимает плечами Моно. Она кивает, ждёт, когда он подойдёт к ней, притрагивается к его свободной руке, Моно берёт её за руку.       — Ты где их достал? — она слабо кивает в сторону букета. — Нигде же поблизости васильки не растут.       — А вот это секрет, — Шестая закатывает глаза, а Моно на это лишь тихо смеётся и крепче сжимает её руку.