Моё сердце

Он не совсем понимал, как оказался здесь, сидя один в своей машине, припаркованной на обочине этой улицы. Это вызвало у него угрызнения совести, потому что, хоть это было похоже на несколько улиц по всему Пренцлауэр-Бергу, это все же не было случайным. Он чувствовал себя скрытным и преследовательным — сидел здесь, в холодной машине, и смотрел на улицу, на этот дом. Он мог бы позвонить, назначить время, просто подойти к двери и войти, если бы захотел. Вместо этого Тилль продолжал смотреть на дверь, глубоко вставленную в стену, как и многие другие, и задавался вопросом, найдёт ли он в себе смелость позвонить в колокольчик. У него были сомнения. Но уехать, даже не попробовав, было всё равно, что открыть банку с червями, а потом закрыть ее. Накрыть его крышкой, спрятать под коврик, надеясь, что червяки никогда не поднимут своих уродливых головы и не взглянут на него жадными глазами-бусинками. Это создало бы между ними такое напряжение, что ему не хотелось бы находиться с ними в одной комнате, вроде и невидимый, но реальный и под ковром. Одно дело — совершить убийство, другое — позволить другу… Сколько уже прошло? 30 лет? Прогуляться по месту убийства, не будучи умнее и осторожнее. Я провел час в машине у вашей двери и не решался зайти. Тилль крутил телефон вперед и назад. И чтобы успокоиться, и потому что это был 2020 год, и все, что для этого потребовалось — это набрать текст. Вы дома? Я недалеко. Не хотите поужинать? Действительно недалеко. Как соседи. Он мог позвонить. Чем ты занимаешься сегодня? Что, если он сказал бы нет? Что, если его даже не было бы дома? Что, если у него не было времени? Что, если Тилль вторгся в его пространство, продуманное до последней пылинки? Нет проблем, я просто подумал, раз уж я был близко… Ложь. Я за твоей дверью. Мы же друзья? И что тогда? Он нахмурился. Встряхнул головой, чувствуя раздражение от того, насколько невозможно и абсурдно он себя чувствовал. Почему ты просто не подошел? Потому что я чувствовал себя виноватым. Нет. Тилль вздохнул и вышел из машины, прежде чем у него появилось время подумать об этом. Дверной звонок был таким же невзрачным, как и все остальное в этом месте, обычная табличкой с именем, скрывающей истинную природу обитателя верхнего этажа. Тилль отступил на шаг, осознавая, что камера, насколько он знал и помнил, будет сканировать его прямо сейчас, и попытался выглядеть как можно более узнаваемым. Возможно, его действительно не было дома. Возможно, он слышал дверной звонок, но просто не стал беспокоиться, потому что никого не ожидал и решил, что это будет просто лишним. Может, он с головой погрузился в какую-нибудь песню, записывая с звукоизоляцией. Скрип двери прервал его мысли. Тилль был так удивлен, что застыл на месте, но, опомнившись, толкнул тяжелую дверь. Наверное ребенок был дома. Или один из звукорежиссеров, работающих в студии Рихарда, был сейчас нанят, чтобы сменить струны или отполировать гриф или какую-нибудь другую причудливую вещь, которую этот человек был рад больше не делать самому. Ему откроют и отправят домой с пустыми руками. В лифте мигала красная кнопка верхнего этажа. Нужна была клавиша, чтобы кто-то наверху его позвал, и Тилль быстро нажал ее, прежде чем время у него истекло. Лифт с тихим шипящим шумом открылся, показывая залитый светом коридор. Рихард прислонился к стене, скрестив руки, радость светилось в его глазах, показывающие гусиные лапки, которые показались самым красивым зрелищем, которое Тилль когда-либо видел. Его улыбка была широкой, счастливой и показывающей белые зубы. — Что ж, это приятный сюрприз. Они знали друг друга 35 лет, и Рихард искуссно умел подделывать эмоции, что иногда это было похоже на пощечину. Неправильный подарок на день рождения был бы принят со скептическим изгибом рта, и Тилль сожалел, что спрашивал его мнение о новейшей прическе больше раз, чем мог сосчитать. Если он обнаруживал, что чем-то взволнован, то его было невозможно заставить замолчать, что требовалась нечеловеческая сдержанность, чтобы не закрыть ему рот. Но эта радость прямо здесь была такой реальной, что Тилль видел за последнее время, что он почувствовал влагу в глазах. — С Lindemann покончено, — выпалил он. — Группы больше нет. Я так рад, что все закончено. Это не было ложью, но стерла улыбку с лица Рихарда. — Ах, черт, — сказал Рихард и развёл руки для приветливого объятия. — Это ужас. Рихард умел подделывать эмоции. Тилль знал, что сейчас он имел в виду сочувствие, но не сожаление. — Ага, — сказал Тилль, обнимая в ответ. Он больше не хотел отпускать. Мне жаль. Я не понимал, что у нас есть.