stupid needy baby.

— О-о-о-о, ты так сильно хочешь поцеловать меня, — поддразнивает Джисон, откидываясь спиной к стене, и почти по команде Хёнджин бледнеет.       То, как кровь приливает к его щекам, доставляет почти болезненное удовольствие — Хёнджин выглядит так, будто собирается потерять сознание. И Джисон находит в этом своего рода восторг: осознание того, что он наконец сломил Хёнджина, каким-то образом сломал его толстую маску. Но, честно говоря, Джисон сам не понимает, что он, чёрт возьми, делает.       Как бы ему ни хотелось сделать из этого розыгрыш, вернуть контроль в свои грязные маленькие ручки, повернуть историю вспять до того, как Хёнджин поймёт это совершенно (не)верно — он не знает, как. Слишком поздно.       Он поглощён взглядом Хёнджина, и даже более того, ему это нравится. Ему нравится, когда его мысленно грызут в клочья, разрывают на части взглядом блондина. Он клянётся, что ощущает это дурацкое чувство.       Язык Хёнджина скользит по нижней губе — почти в замедленном темпе. Кажется, что время остановилось. Джисону следует отвести взгляд, но он не может этого вынести. — Я хочу тебя поцеловать? — Хёнджин говорит медленно, наклоняя голову; и в этом есть деликатность, что могла бы обмануть Джисона в его невиновности, если бы это не было так тщательно рассчитано. Если не учитывать интонацию, Джисон думает, что может спокойно умереть или обосраться, услышав эти слова от Хёнджина. Но он не должен. Это глупо. Какие странные вещи нынче происходят… — Ага, — хрипит Джисон, потому что ничего не остаётся делать, кроме как смириться с этим.       Руки Хёнджина снова на нём, но они больше не прижимают его к стене — хотя его глаза, безусловно, прижимают. Вместо этого одна рука крадётся вверх, чтобы схватить Джисона за подбородок, касаясь одновременно легко и властно. — Я хочу тебя поцеловать? — повторяет, не сводя глаз с губ Джисона. Он усмехается, и несколько капель слюны падают на щеку Джисона. — Я думаю, именно ты хочешь меня поцеловать.       Джисон открывает рот, чтобы снова его закрыть. — Хм? — Хёнджин наклоняется ближе, и это вовсе не мягко или романтично — это унизительно, унизительно. — Наконец-то кончилось дерьмо из твоих слов, чтобы сказать мне?       Джисон не может этого отрицать, он физически не может, — слова не вылетают из его рта, — и то, что он ужасно податлив под пальцами Хёнджина, вероятно, уже было достаточным подтверждением. Он смотрит на светловолосого мальчика широко раскрытыми глазами. — Скажи что-нибудь.       Язык Джисона лежит во рту; он не может заставить себя поднять его, чтобы сформировать слова. Он сглатывает комок в горле, и это бесполезно, потому что ком всё ещё там, а Хёнджин всё ещё здесь, и его пальцы всё ещё сжимают подбородок Джисона. Единственное, что он может заставить сделать свой рот, — это встретиться с Хёнджиновым, возможно, потому, что Хёнджин уже сократил большую часть расстояния между ними, и, возможно, потому, что это то самое, что он хотел сделать в течение нескольких месяцев (возможно, и то, и другое).       У Хёнджина сладкий вкус, и Джисон внезапно обнаруживает, что его язык снова может двигаться, пробегаясь по всей поверхности рта Хёнджина, вдыхая его аромат. Хёнджин не то чтобы целует его в ответ, но и не отстраняется. Он просто позволяет Джисону исследовать собственный рот со своего рода скукой. Затем он слышит тихий звук в глубине его горла, и рука уходит от подбородка Джисона, вместо этого сжимая его за шею; и теперь очередь Хёнджина исследовать.       Хёнджин более грубый. Когда он отстраняется, с подбородка Джисона стекает слюна, и он вытирает её большим пальцем, засовывая его в рот Джисона. Хан не может даже протестовать, просто глядя на Хёнджина широко открытыми глазами, когда тот глотает собственную слюну, и тихонько скулит, когда он заканчивает. — Глупый нуждающийся ребенок. — Я не…       Хёнджин выдёргивает большой палец и смотрит на Джисона. — Нуждающийся грёбаный ребенок.       Джисон не отрицает этого во второй раз. Большой палец Хёнджина всё ещё прижат к уголку рта Джисона, при этом его губы слегка приоткрыты. Он выглядит так, будто собирается снова нырнуть в Джисона. Крушение и ожог на его губах. Пожар будет до тех пор, пока ничего не останется, — ничего от них не останется, — потому что, возможно, это всё, что когда-либо действительно имело значение.       Но он этого не делает; и у Джисона нет времени ненавидеть его за это, потому что через секунду его большой палец отодвигается, и он знает, почему Хёнджин этого не делает. Феликс стоит в дверях тренировочного зала, нахмурив брови, с таким же сильным австралийским акцентом, как и всегда, говорит: — Ребята, у вас всё хорошо? — Да, — начинает говорить Джисон, но его голос ломается. Ломается, потому что он всё ещё чувствует вкус Хёнджина, а Феликс не может, — и, вероятно, никогда не сможет, — и ему придётся прогуливаться до конца своих дней, зная этот вкус.       Хёнджин даже не смотрит на дверь: глаза по-прежнему сужены и глядят на Джисона. — У нас всё хорошо, Ликс. Просто пытаюсь научить Джисона хореографии. Этот тупица всё ещё не умеет танцевать. Феликс слегка качает головой. — Это просто требует практики. Дай ему немного времени, чтобы разогреться. — Мммм, — произносит Хёнджин. Феликс понимает намёк и уходит. А затем рука Хёнджина возвращается на шею Джисона, крепкая хватка приподнимает его голову. — Хочешь последовать совету Феликса? — Хёнджин облизывает нижнюю губу. — Хочешь согреться?       Когда Джисон не отвечает, Хёнджин немного ослабляет хватку, и он сглатывает. Он сжимает губы в тонкую линию. — Или…       Затем Джисон бросается вперёд, чтобы во второй раз попробовать губы Хёнджина, и предложение погибает маленькой смертью в горле танцора. Его заменяет рождение чего бы то ни было, что бы Хёнджин с ним ни делал. Хан обнаруживает, что облизывает его губы, пытаясь преодолеть их, — просто ещё один глупый барьер на его пути, — а всё, что Хёнджин делает, — это ухмыляется и держит их плотно закрытыми. — Детка, — бормочет тот, когда у Джисона кончился воздух, и он отстранился. И снова Хёнджину удалось сделать что-то, казалось бы, романтичное и превратить это во что-то унизительное. Лицо Джисона горит. — Чего ты хочешь? — Ничего. — Хм? Ты не хочешь этого? Ты ничего этого не хочешь? — настала очередь Хёнджина прикусить его губы, впитывая все звуки, которые издает Джисон. Тихое дыхание, почти слишком тихое, чтобы его можно было услышать. — Хочу…— шепчет Джисон, пытаясь встретиться с Хёнджином губами, но тот уже отступил. — Слишком плохо. Ты должен попросить вежливо. — Пожалуйста. — Повтори.       Палец Хёнджина находится на нижней стороне его подбородка, приподнимая лицо. Он чувствует, как сильно трясется Джисон, наблюдая, как его взгляд блуждает по комнате в попытке наткнуться на что угодно, кроме Хёнджина. Однако ему ужасно не удаётся, потому что его глаза отказываются фокусироваться на чём-либо ещё. Их взгляды встречаются, когда Джисон подготавливает свои слова. — Пожалуйста, пожалуйста. — Мило, — Хёнджин убирает несколько прядей волос со лба Джисона. — Но продолжай. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — его нижняя губа мокрая от слюны, и, судя по тому, что та стекает вниз, остальная часть его подбородка будет слишком мокрой совсем скоро. — Тебе это действительно нужно? Язык Джисона скользит по его губам. — Да. — Так ты это признаешь? — Хм?       И голос Джисона к настоящему времени почти сорван, сломан насмешками Хёнджина, потому что он чертовски отчаянно нуждается в том, что находится прямо перед ним, и болтается над ним, как игрушка. — Ты признаёшь, что ты глупый нуждающийся ребёнок. Джисон сглатывает. — Да. — Да? — Я глупый нуждающийся ребёнок. И это всё, что нужно Хёнджину, чтобы прижать его к стене.