итомагои

Как он это называет? «Поэтапное снижение ценности персоны в собственном пользовании в угоду грёз о последующей ликвидации губительных эмоций в виде привязанности»? Или простым «я пытаюсь внушить себе, что он конченный эгоист и мне он больше не нужен»? Тецуя до сих пор не нашёлся с ответом. Не то, чтобы он его искал – он даже не позволял себе смотреть по сторонам, опираясь на указатели к цели. Глупо вёл себя за нос в надежде, что пустые блуждания приведут к тому, чего он хочет; решат проблемы, которые он не хотел ими считать; изменят реальность в его пользу и предотвратят глобальную катастрофу в его, Тецуи, сердце. Он – бездарный сыщик, который копается в начищенной до блеска комнате, чтобы найти улики, когда дело совершенно не пересекается с нуждой рыскать их. Преступник перед глазами, а преступление только лишь жалкая выходка в состоянии аффекта. Преступник – Тецуя, а преступление – надежды, слепо возложенные на чужие красивые и ровные плечи. Не то, чтобы Сейджуро не оправдывал эти надежды. Когда тебе даже не говорят, что ожидают от тебя чего-то, трудно стать лузером и потерпеть поражение в попытке оправдать эти ожидания. Просто Тецуя слишком горд, чтобы позволить себе такую слабость –рассказать обо всем ему. Даже если привязанность, которую он лелеял такое долгое время, слабость куда большая. И когда он в очередной раз называет в голове Сейджуро конченным эгоистом, то грустно улыбается самому себе. «Ложь, – думает он, – наглая ложь». И это было не далеко от правды, – то есть, это даже и было правдой. Сейджуро не эгоист, он просто потерян во всех своих амбициях быть и другом, и помощником, и жнецом, и на дуде игрецом одновременно, что не замечает, как он губит окружающих, самого себя и, конечно, Тецую. Сейджуро так пытается быть хорошим и поддерживающим, когда ему, Куроко, плохо, что совершенно забывает о нём, когда тому нормально, или хорошо. И это задевает. Когда ему нормально, или хорошо, то Акаши рядом нет. Он не проявляет внимания, он не проявляет заботы, он только относится к нему, как будто они только хорошие знакомые. Сейджуро хочет быть слишком многим одновременно, но Тецуе нужен он только в одном единственном – самим собой. И Сейджуро считает, что он только нужен для поддержания душевного равновесия Куроко. Как будто бы он – маленькая гиря, уравновешивающая весы. Гиря, требуемая только тогда, когда все не в порядке. И он никогда не говорит Куроко «Я устал, думаю, я не смогу помочь» или «Ты, Тецуя, сможешь справиться сам, поскольку у меня нет на это сил» или «Ты слишком много думаешь о проблеме, расслабься» и уходит. Он всегда говорит «Давай мы завтра встретимся и поговорим?» или «Хочешь развеяться, или выговориться?» или «Я всегда рядом, Тецуя» или «Думаю, помогая тебе, я помогаю себе». И на последнем у Тецуи обязательно содрогается сердце. И пока Куроко водит себя за нос, глобальная катастрофа в его, Тецуи, сердце всё же случается. Как будто бы он ожидал чего-то другого. «Врать себе не вышло, – думает он, – но вышло кое-что другое.» Другое – это осознание, пришедшееся аккурат между двумя лживыми установками, средь которых он блуждал. Пока он говорил себе что это поэтапное снижение ценности персоны в собственном пользовании в угоду грёз о последующей ликвидации губительных эмоций в виде привязанности или простая попытка его забыть, потому что я этого хочу, ответ пришёл сам, как истина, которая всегда раскрывается. Другое – это осознание, что следующая встреча решит всё. Когда он набирает Сейджуро, тот берет телефон сразу, словно бы ждал звонка. На самом деле он просто в этот момент листал ленту и не был особенно занят. Они тратят на разговор две минуты, потому что Тецуя только здоровается, говорит, что завтра им нужно встретиться, назначает время и сразу прощается, словно бы боится, что все мысли ускользнут сейчас и через трубку телефона. Этого, конечно, не случится, но беспокойство не унимается простым пониманием. Сейджуро, несомненно пунктуальный, приходит ровно тогда, когда Куроко назначает. Они встречаются на старой квартире Тецуи, которую он хотел сдавать в аренду, Сейджуро учтиво приносит выпить, Куроко – перекусить. Они не собирались устраивать вечер выпивки, не собирались расслабляться – это формальность ради обстановки. Куроко не приветствует его, только кивает, он даже не улыбается, его мысли поглощены предстоящим разговором, и его переживания по этому поводу сейчас немного важнее всего того, о чем он когда-либо волновался. Он не улыбается и Сейджуро расценивает это как что-то, чего не должно быть. Тецуя улыбался ему всегда – виделись ли они впервые за день, виделись ли несколько раз, или просто ловили взгляды друг друга во время разговоров. Ниджимура иногда даже шутил, что Тецуя влюблен в него, а Акаши ещё не разобрался с чувствами. Глупость, конечно же, Куроко улыбается просто из вежливости и потому, что они друзья, – думал Сейджуро. Акаши ловит взгляд Тецуи и крепко цепляется за него. Он немного насторожен – Куроко всё ещё молчит. Это выглядит, как будто они понимают все по взглядам, по глазам, но это не так – никто из них не понимает самого себя, куда им до других? – Ты же не собираешься молчать, верно? Тецуе кажется, что у Акаши дрогнул голос – то, чего никогда не случалось. Даже когда он ругался с отцом, то он звучал твёрдо, или когда говорил о ушедшей матери. Он был так воспитан, но это не означало, что он не мог дать слабину. – Я хотел сказать, – он коротко качает головой из стороны в сторону, – нет, я хотел поговорить, но сейчас давай отложим разговор в сторону и насладимся моментом? Мы очень давно не виделись просто так. Просто так, – это без обязательства со стороны Сейджуро пытаться вытащить Тецую со дна. Как давние приятели, как равные люди в равных положениях, без ярлыков спасателя и жертвы. Куроко, не собиравшийся пить, залпом влил в себя стакан первого, что попалось Сейджуро в руки на полках магазина – виски. Его развозит с одного стакана и он решительно говорит, что виски отвратителен и ни к чему крепче рисового вина он больше не прикоснется. Акаши глупо смеётся смотря на то, как Тецуя морщится. – Наслаждаться так наслаждаться, – отвечает, наконец, Сейджуро, и подливает себе напиток. Тецуе совершенно не нравится, как он смотрит весь вечер на Акаши. Ему не нравится и то, что Акаши может понять все раньше времени. Пока они смеются над воспоминаниями о том, как однажды Кисе чуть не купил у мошенника свою же машину, или о потерявшемся Шинтаро в своём же районе, Тецуя чувствует необходимость подсесть к нему ближе, провести ладонью между лопаток – впрочем, он это и делает. Сейджуро никак на это не отвечает. И он чувствует себя виноватым, будто бы причинил ему боль. Больно было только ему – он ждал чего-то иного, более говорящей реакции. Быть может, пытался вывести его на чистую воду через свои же желания. Остаться в плюсе дважды. Они пьют, несмотря на то, что Куроко зарекался больше не прикасаться к выпивке, он пьёт, наслаждаясь. Они участливо рассказывают друг другу о чем-то совершенно стороннем и бессмысленном, но рассказывают с большим энтузиазмом; смеются, натыкаясь в воспоминаниях на забавные случи из жизни. Они наслаждаются моментом и Тецуя боится упустить момент, когда все свернёт не туда, момент, когда его спящая ныне тревога пробудится и все разрушит. Момент, когда наступит мгновение, которое должно будет все решить. Боится, что упустит его и не сможет верно среагировать. Куроко весь вечер пытается уловить что-то, что заставит его прекратить тревожиться и позволит не возвращаться к причине, по которой они вообще сегодня встретились. Ждёт раскрытия и опасается его. Он ходит меж двух огней, которые зажёг сам и может с лёгкостью потушить. Куроко кажется, что алкоголь Сейджуро не берёт совсем – он не выглядит тем, кто только что выпил шестой стакан, или тем, кто третий час проводил время в чужой компании с выпивкой. Акаши на внимательно изучающий взгляд Куроко вопросительно поднимает бровь и что-то в его взгляде меняется. Улыбнулся, – отмечает он в голове, –точно, улыбался. Значит, всё, наверное, в порядке. – О чем ты? – вдруг спрашивает Тецуя. Акаши выдаёт короткое «о!» и закрывается ладонью, тихо смеясь. А потом спрашивает: – Я сказал это в слух? Куроко в ответ только кивает. – Когда мы увиделись, ты кивнул, но не улыбнулся. Я подумал, что что-то не так. Раньше ты всегда улыбался мне при встрече – Ниджимура даже шутил, что это потому, что ты влюблен, – на последних словах он едва опечалено улыбается, ставит локти на стол и тянет ко рту стакан с выпивкой, и не замечает опешившего Тецую, – но, – делает глоток, – сейчас ты улыбаешься, значит, всё хорошо. – Если кто и влюблен, Ниджимура, так это не Тецуя, – шепчет он себе под нос, но в наступившей тишине это отдаётся громким эхом у Тецуи в голове, – О чём ты хотел поговорить, Куроко? – спрашивает он и смотрит Куроко прямо в глаза. Они красивые, – думает он, – красивее я не видел. Но, может, просто не смотрел даже на иные. – О чем-то, что должно было помочь мне перестать отчаиваться. О чём чем-то, что должно было закончить всё, но теперь я не уверен, что это поможет. Он так действительно думал: хотел поговорить, закончить их отношения, какими бы они ни были, прекратить терзать себя и ковырять свои чувства, позволить себе начать дышать полной грудью, найти кого-то, кто будет любить его в ответ той любовью, которой он любит Сейджуро. Он даже не сразу осознал, что Сейджуро уже тот человек. Даже не предполагал всерьёз такой ход событий. Мечтательно предвосхищал, но засовывал все мысли обратно в коробку с несбыточными мечтами. Делал возможное невозможным. Но он уводит разговор в иное русло: – Проясни. – Скажи мне сначала, почему ты думаешь, что я не могу быть влюбленным в тебя. Лицо Сейджуро полно скепсиса и вопросов, но он их не озвучивает, говорит то, что хочет услышать Куроко: – Возможно потому, что ты встречался только с девушками, и нет вероятности, что ты посмотришь на парней, возможно потому, что я просто не замечаю никаких причин, по которым мог бы считать тебя влюбленным, возможно потому, что я хочу думать, что ты не влюблен ни в кого, чтобы не... – он говорит почти бесперебойно, но резко останавливается. – «Чтобы не» что? – Делать себе больно тем, что ты любишь кого-то, кто не я, Куроко. И это был нечестный ход. Куроко выбило из лёгких весь воздух, он пытался вспомнить, как дышать. Это имело бы смысл, если было крайней неожиданностью, но после услышанного ранее не должно было. Тем не менее, это имело смысл. Ему выбило почву из-под ног, воздух из лёгких и мысли из головы только потому, что он, наконец, услышал что-то, что хотел, но очевидно не был к этому готов. Он не ставил целью этого вечера получить признания. Хотел пресечь свои попытки свести на нет свою привязанность тем, что сведёт на нет любые отношения с ним. Хотел прекратить пытаться оправдываться перед собой за естественные мысли, за искренние чувства. Он хотел только спросить ещё об одном. «Почему ты замечаешь меня только тогда, когда мне больно?» в контексте того, что раз они друзья, почему не позволит себе и веселиться с ним. Но сейчас это: – Тогда почему ты замечаешь меня только тогда, когда мне больно, раз любил? Это не имело смысла. Не имеет смысла. Ты появлялся только когда помогал, проявлял внимание только когда я был на пике отчаяния, делал вид, что меня не существует, если я был в порядке. Словно тебе не было интересно со здоровым и нормальным мной. – Я не хотел навязывать себя тебе. Однако в иных случаях оправдывал себя перед собой же – тем, что нахожусь рядом, чтобы помогать. Это ведь не плохо, верно? Не было плохо, – Сейджуро выдохнул, взглянул на Куроко вновь, задержал взгляд на дрожащих ресницах, перенесся на тонкие поджатые губы, положил ладонь ему на колено и сжал, – Я не хотел чувствовать себя навязанным тебе, чувствовать, что это все – мыльный пузырь, который рано или поздно лопнет, если я вдруг решусь на большее. Когда я не рядом, то на большее решиться не смогу физически. – Из-за этого я хотел прекратить с тобой общаться, знаешь, – ответил Тецуя и сжал его руку, – тебя было так много, когда я страдал, но когда всё было хорошо, то ничего не было. Несмотря на то, что мне хотелось, ужасно хотелось, чтобы ты был здесь, сейчас и рядом. – Отныне я буду стараться быть, – Сейджуро уткнулся ему в плечо и горько усмехнулся. Тецуя сдавил ему ребра, прикусил мочку уха, сказал «Начни сейчас быть очень близко». Они целовались пьяно, раздевали друг друга по дороге до спальни, топтали друг другу ноги. Упали на кровать, скользили руками там, куда всегда хотели дотронуться, там, куда раньше не позволяли себе даже взглянуть. Он повернул Куроко на спину, свет из окон падал ему прямо на лицо – он был таким красивым. Сейджуро целовал его плечи, скользил горячим языком по рёбрам, держал ноги Тецуи у себя на плечах. Он двигался, как будто боялся сделать больнее, чем уже делал – морально. Куроко вдавливал ему пальцы в шею, прижимал к себе ближе ногами за поясницу, держал его так крепко, будто опасался, что он исчезнет. Они сплелись так сильно, что было невозможно хорошо, они держали друг друга так осторожно, думая, что это все видения. Они обессиленно упали на спины, долго целовались, обнимая друг друга, пока Сейджуро не спросил: – Ты правда хотел прекратить общаться? Зачем тогда позвал встретиться, если мог просто исчезнуть? – Я хотел итомагои*, чтобы было символично. Я хотел в последний раз увидеть тебя, – осталось у него на кончике языка. Тецуя не нашёлся с ответом на тот вопрос, оставил это чем-то, что оказалось бессмысленно полезным. Пока он водил себя за нос, глобальная катастрофа в его, Тецуи, сердце случилась, но Сейджуро в очередной раз оказался тем, кто помог ему все решить.