Август

Франц приходит в этот бар уже второй месяц и только в определенные дни. Он садится посередине зала, за столик на двоих, но всегда один, и не разрешает никому составить себе компанию. Он берёт мохито, сразу оплачивает чек и потягивает коктейль весь вечер, равнодушно взирая на молодых горячих парней, что разогревают зал перед главным, как он это называет, блюдом. Его личное наваждение всегда в конце шоу, как вишенка на торте. Он не знает его настоящего имени, не знает, что такой парень забыл в подобном месте, но понимает — он не имеет права знать всё это. Он всего лишь зритель. И почитатель чужой красоты. А ещё художник — от слово «худо», возможно. После ранения, разделившего его жизнь на «до» и «после», руки слушаются хуже прежнего, но Франц упрямо берёт карандаш и, выхватывая в ярких огнях сцены своё личное божество, ведёт по листу линии совершенного тела. Каждая мышца, каждый изгиб, каждый сантиметр кожи — всё то, к чему Франц не решится прикоснуться, он тщательно прорисовывает на бумаге. Свет внезапно выключается и непосвящённые новички пугаются, помня ещё недавний страх от бомбёжек, но тут же понимая, что это часть шоу. Звучит музыка и луч прожектора выхватывает высокого блондина на подиуме. Он всегда одет. То в идеальный костюм клерка, то в форму полицейского, но никогда не надевает мундир. Это либо дань уважения к павшим, либо что-то личное, о чём не говорят. Франц замирает в такие моменты, жадно разглядывая новый образ, и начинает дышать вместе с первыми движениями стриптизера. Музыка обволакивает, погружает в плавный танец, а потом взрывается шквалом брызг и резким снятием пиджака или галстука. Сегодня стриптизёр одет в костюм доктора и разрывает на себе бледно-зелёную футболку, обнажая идеальные мышцы груди и живота. Франц чувствует, как крепнет член, и просто принимает этот факт как свершившийся. Он давно всё про себя знает и это место как раз для подобных ему. Так что всё в порядке. Встряхнув идеальными светлыми волосами, волнами спадающими на плечи, стриптизёр прижимается спиной к декоративной панели и делает движение тазом, от которого из горла Франца рвётся стон. Карандаш дрожит в пальцах, и приходится отложить его в сторону, чтобы впитать каждый жест своей недостижимой мечты и заворожённо наблюдать, как тот остаётся в одних трусах, со стетоскопом на шее, и идёт вдоль столиков к нему, к Францу! Это лишь часть игры, и сегодня удача на его стороне, но что с ней делать, Франц не знает. — Разрешишь послушать тебя и вылечить? — Вряд ли вы сможете вылечить меня, доктор, — усмехается Франц и показывает из-под стола протез, на котором слишком характерно смотрится брючина. — Но я рад, что вы поинтересовались моим здоровьем. В голубых глазах мелькает неизвестная Францу эмоция и стриптизёр отводит взгляд, не смея задерживать шоу. Франц знает — сейчас парень покинет его и больше никогда не приблизится. Кому нужен инвалид, потерявший не только профессию, прежнюю жизнь, покой и сон, но ещё и ногу? Когда его щеки касаются прохладные пальцы, Франц вздрагивает и скрещивает взгляды с белокурым совершенством. — Я умею облегчать боль, пусть лишь душевную. Дождись меня, — чуть слышный шёпот, мимолётная ласка, ускользающий аромат одеколона и едва уловимый — пота. До конца шоу Франц сидит как на иголках. Ошмётки гордости шепчут, что нужно уйти, ведь жалость от такого красивого парня навсегда ранит его. И совсем не так, как мина, что оторвала ногу. Эта рана будет гноиться до конца жизни. Но глупое сердце просит остаться и дать шанс хотя бы ещё один раз почувствовать себя живым. Даже если с ним проведут время из жалости. Окончание шоу Франц смотрит невнимательно, ловя в общем номере лишь одну фигуру, заканчивая набросок, поправляя снова и снова, сильнее нажимая на карандаш, пока образ на бумаге не становится похож на оригинал. Почти идеально, но для совершенства не хватает тёплого дыхания, тихих стонов, лёгких касаний и ветра в волосах. Впрочем, для подарка неплохо, пусть он станет прощальным, ведь Франц почти уверен — сегодня их последняя встреча, он не решится сюда больше прийти. Зрители расходятся, бармен протирает бокалы за стойкой, а Франц сидит и пытается собрать волю в кулак, когда на соседний стул опускается его наваждение. — Марко! Два виски мне и моему другу, — кричит через весь зал блондин, и за барной стойкой слышится звук бьющегося бокала. Блондин смеётся и смотрит на Франца лукавыми синими глазами. — Меня зовут Август, а тебя, мой робкий зритель? — Франц. Придвинув тетрадь с наброском к Августу, художник сдержанно улыбается, наблюдая за реакцией блондина. Тот светлеет лицом и ведёт пальцами по рисунку, немного смазывая контур. — Я здесь как будто счастливый. Ты видишь меня таким? — Я вижу тебя разным. Каждый твой танец — новая эмоция, новый лист, жаль, что не мольберта, а всего лишь блокнота. Я бы хотел нарисовать тебя красками. И не по памяти, — выдаёт своё тайное желание Франц и затихает, словно ему снова шесть и нет денег, чтобы купить сахарную вату на палочке. Бармен ставит перед ними два шота с виски и отходит, не задавая вопросов. — Где ты живёшь? — На улице Мотеир, дом с мансардой. — Я знаю, где это. Идём, — Август быстро опрокидывает шот, утирает губы и снова улыбается. — Не бойся, не съем. Франц повторяет его жест, но без улыбки. Он сосредоточен, будто снова оказался на минном поле. Он не знает, стоит ли поддаваться искушению, но кивает в ответ и встаёт из-за стола. Походка Франца практически не выдаёт, что у него протез. Государство позаботилось о своих героях, но ему всё-таки неловко идти рядом с красавцем. Тот прощается с коллегами и выводит Франца через служебный выход. — Я на машине. — Мы выпили. — Всего каплю, это не в счёт. — Ты привык напрасно рисковать? — Я живу на грани, ловлю подаренные мне судьбой мгновения и точно не умру от поездки после одного шота, — наклоняясь к губам Франца, шепчет в них Август. — Ну же, доверься мне. Франц обозначает согласие лёгким кивком и садится в машину. Ему нечего терять, кроме расположения своей мечты, и если он жаждет риска, Франц последует за ним. До улицы Мотеир всего пятнадцать минут езды по тихим улочкам старого города. Все благонадёжные граждане давно спят и видят десятый сон, тогда как двое поднимаются на лифте, лязгающем дверями, и проходят в просторную, но практически пустую квартирку с мансардой. Франц считает большой удачей согласие хозяйки дома сдать ему эти апартаменты. Свет проникает сюда практически весь день, находя возможность отражаться от окон дома напротив и создавая причудливые эффекты. Но сейчас ночь и только луна блекло подсвечивает холсты вдоль стен и мольберт со стулом. — Я могу помыть руки? Франц показывает гостю крохотную уборную, неловко переминаясь с ноги на протез, пока Август отсутствует. Культя в месте соединения с протезом болит, ноет, кожа натёрта, и хочется скорее снять приспособление, но впереди долгий вечер, и ради Августа Франц готов терпеть. Выйдя из уборной, Август рассматривает картины, обходит небольшую комнату по кругу и натыкается взглядом на мундир, висящий в стареньком, открытом шкафу. Подойдя к нему, заворожённо смотрит на синюю ткань, золото эполет, гладит пальцами рукав, расшитый золотым кантом. — Я могу выбрать образ на этот вечер? Никогда не порочил честь мундира, не смел, как другие, использовать его как реквизит. Это твой? Я могу позировать тебе в нём? Франц замирает с кистями в руках. Август словно знает о нём больше, чем он сам. Словно читает его как открытую книгу и соблазняет столь искусно, как и танцует эротический танец. — Это мой, да. Буду рад, если ты наденешь его. Франц смотрит, как легко и непринужденно гость сбрасывает пальто и рубашку, как свободно накидывает на себя мундир и поправляет волосы. Ему хочется запечатлеть каждый жест, но нужно подготовить кисти и краски, достать новый холст и закрепить его, убрав прежний. Художник не суетится, но и не медлит, боясь спугнуть удачу. Пока Франц делает быстрый карандашный набросок, Август гладит рукава мундира, улыбается мечтательно, нежно, будто влюблённо. Франц мечтает, чтобы этот взгляд однажды обратился к нему, а не к мундиру, на который каждый раз больно смотреть, но не поднимается рука выбросить. Август заговаривает внезапно, когда Франц почти готов обмакнуть кисть в акрил. — Если бы не ты, я не стоял бы сейчас здесь. Если бы не парень в этом мундире, пожертвовавший прежней жизнью ради мира в стране, если бы не вы все, Франц. Когда война была в самом разгаре, я знал — она идёт к нам с юга на север и наше бездействие приведёт к трагедии. Мы читали газеты, смотрели хроники и не могли сделать ничего — выйти за кордон, участвовать в конфликте, который не одобряет канцлер. Оставалось лишь ждать войну у себя на пороге. Мне было двадцать, когда соседний город сравняли с землёй. Врагов не волновало, где юг страны, а где север, они воевали со всеми нами и хотели смерти каждого. Той ночью я сбежал, полный уверенности, что, несмотря на запрет, обязан вмешаться, но когда я добрался до первого крупного города, всё было кончено. Ты, твои друзья, незнакомцы в мундирах синего цвета, оставшихся неизменными со времён монархии, спасли меня, нашу страну и весь мир, а я не сделал ничего для победы, защиты, объединения страны и других людей. Франц слушал и сжимал крепче кисть, затем не выдержал и присел на стул, поправил мольберт и только тогда посмотрел на Августа. — Война унесла много жизней, и я благодарен судьбе, что не твою. Не нужно быть героем, чтобы просто жить дальше. Так, как тебе хочется, как ты решил. Я не знаю тебя, но восхищён твоим умением двигаться. Я и до ранения не умел танцевать. — А я подавал большие надежды в балете, но война разделила мир на две части. Ты прав, я там, где хочу быть. Мир балета закрыт для меня, но я танцую и получаю удовольствие как могу. — В этом мы похожи. Я тоже не стал великим художником, но у меня есть муза, есть мастерская и одна нога. Не так уж плохо для того, кто прошёл через ад и вернулся на руины. Август… ведь я не ошибся? Ты такой же, как я, тебя привлекают мужчины? Или это тоже лишь образ? Во взгляде Августа можно утонуть. Франц замер не дыша в ожидании ответа, а когда вместо слов его наваждение потянулось к застёжке на штанах, сердце пропустило пару ударов. — Просто рисуй меня, художник. И пусть весь мир остановится. — Я напишу, Август, не нарисую, ты достоин картины, а не баловства. Франц пытается совладать с эмоциями, что ему с трудом, но удаётся. Он макает кисть в краску и ведёт ею по холсту, как Август ведёт рукой по собственному животу. Его взгляд опущен, он словно смущён, но рука опускается ниже, медленно раскрывая брюки и обнажая тёмные волоски в паху. Франц гулко сглатывает слюну, не в силах оторваться от такого зрелища. И пусть он видел Августа практически без одежды, сейчас тот кажется ему в тысячу раз сексуальнее. Напряжение скручивает изнутри мышцы и член наливается кровью, натягивая штаны. Эта сладкая пытка продолжается до тех пор, пока Август не начинает размеренно, медленно, издевательски двигать рукой по члену, при этом нагло глядя Францу в глаза, приоткрывая красиво очерченные губы и позволяя себе тихие стоны в такт движениям. Дрожь в руке не позволяет продолжать работу, и Франц откладывает кисть, проводя ладонью по лицу, пытаясь стряхнуть наваждение. — Если ты не хочешь продолжить ласки в моей компании, тебе следует уединиться. — Ты так думаешь? А мне казалось, моё приглашение более чем явно выглядит. Ну же, мой храбрый воин, неужели ты испугаешься этого боя? Франц встаёт со стула и медленно подходит, жадно рассматривая то, что никогда не покажут на сцене. Август порочен, вызывающе красив и сексуален. Его уже хочется не рисовать, а трахать. Подойдя вплотную, Франц прижимает гостя спиной к стене. Они одного роста, ему удобно обласкать нагое тело под мундиром и опустить одну руку на чужой член. Губы Августа приоткрыты и он сам тянется за поцелуем, когда Франц крепко сжимает его естество в руке. Поцелуй выходит бурным, они стукаются зубами и оба пытаются доминировать. Франц стонет, дорвавшись до желанного, но не уступает, ему хочется власти над этим парнем, хотя бы иллюзию обладания. Но Август не собирается легко сдаваться, он не даёт слабины, лишь обхватывает Франца руками за шею, требовательно толкается бёдрами вперёд и вылизывает, кусает, порочно стонет в поцелуй. Как бы Францу хотелось опуститься на колени и взять возбуждённый орган Августа в рот. Но проклятая инвалидность не даёт ему даже такой малости. Август будто чувствует перемену в его настроении и резко меняет позицию, теперь прижимая к стене Франца. Разомкнув объятия, опускается на колени, слегка дрожащими руками спуская штаны художнику. Взгляд лишь на секунду задерживается на безобразном шраме и месте соединения того, что осталось от ноги, с протезом. Франц замирает, немного бьётся головой о стену, чтобы отрезвить себя. Счёт идёт на один стук сердца — отвергнет или нет? И Август берёт в руку, а затем в рот его твёрдый член. Не размениваясь на глупые вопросы и ненужные сейчас эмоции. Есть только он и Франц, страсть между ними, которой наплевать на какие-то там увечья. Он скользит полными губами по горячей плоти, выбивая из мужчины хриплые стоны. Франц не выдерживает и запускает пальцы в белые волосы, подталкивая Августа взять глубже, и тот подаётся, словно только этого и ждал. Сосёт Август страстно, отдавая себя процессу, но не особо умело — Францу казалось, что его божество искушено в подобном, но выясняется, это тоже иллюзия. От осознания собственной исключительности Франца накрывает лавиной наслаждения, он едва успевает предупредить Августа и с глухим стоном кончает ему в рот. Слишком быстро. — Прости, я так ждал тебя, так хотел… Август не поднимается на ноги и хитро смотрит, облизывая припухшие губы. — Ты быстро восстановишься, я постараюсь. Франц и не думает расслабляться, слишком сильно возбуждение, слишком желанна цель. Он подаёт Августу руку, помогает встать и притягивает к себе, чтобы слизать собственный вкус с чувственных губ. Руки помогают снять мундир, оглаживают спину и мнут упругие ягодицы. Штаны сами спадают с Августа, и он переступает через них, попутно избавляясь от пижонских ботинок на босу ногу. Не сдерживая себя, Франц гладит тёмные волосы в паху, поражаясь их цвету — почему-то всегда казалось, что те должны отливать золотом, как на голове. Но этот контраст заводит сильнее, хочется изучить тело Августа, когда они будут лежать и это станет доступно. Август сам поворачивается к стене, упираясь в неё руками и широко разводя ноги, выставляя на обозрение идеальный округлый зад. Руки отчаянно хотят нарисовать это совершенство, но Франц быстро избавляется от остатков одежды, сплёвывает в ладонь и смазывает головку. Август разводит руками ягодицы, слегка поворачивает голову и демонстративно облизывает губы. Сначала верхнюю, потом посасывает нижнюю и прогибается в спине. — Вставь, я готов. — И широко улыбается, видя недоверчивое изумление на лице Франца. Член снова крепко стоит, а от близости желанного мужчины здравый смысл растворяется в мареве возбуждения. Слегка надавливая головкой на податливый вход, Франц медленно раздвигает стенки, проникая до самого конца и замирая, чтобы дать паузу и себе, и любовнику. Но Август нетерпеливо толкается, и Франц обхватывает его за талию, наполовину вынимает член и снова загоняет его внутрь. Они оба стонут, ощущая, как туго, но неотвратимо входит член. А потом Франц просто теряет контроль над собой. Он слишком давно не был с мужчиной, Август его личное наваждение, от которого сносит крышу. И он трахает его, сжимая уже влажное тело и целуя плечи. Откинув с шеи волосы, Август просит, задыхаясь: — Сожми, прошу, умоляю… Сразу и не понять, чего так жаждет любовник, но, осознав, Франц смыкает зубы на загривке, хрипло дышит и чувствует дрожь сильного тела, будто Августа толкнули за грань не движения члена внутри, а интимный и сильный укус. Эмоции переполняют настолько, что Франц падает в тот же потрясающий оргазм, даже не выходя из любовника. Тот выдаивает его досуха и только спустя минуту отпускает, расслабив ягодицы. — Я видел, у тебя есть ванная комната с горячей водой, — обернувшись, говорит Август и позволяет семени вытечь. Франц отступает на шаг, рассматривает и наслаждается развратностью Августа. Внутри после двух оргазмов лёгкость и приятное опустошение. Узел, что давил на солнечное сплетение, развязался, и Франц вздохнул полной грудью впервые за долгие месяцы. Возможно впервые, как вышел из госпиталя. — Есть, это хороший дом. — Предлагаю помочь мне с моей проблемой, — Август вызывающе ведёт бёдрами, демонстрируя, как он перепачкался, — а я помогу с твоей, заодно с протезом. Франц мрачнеет и скрещивает руки на груди, но Август тут же кладёт пальцы ему на губы, не давая возразить. — У тебя кровь на ноге, натёрло. Я хоть и неуч, читал, что это больно, а работа протезистов пока грубая, хотя пытаются придумать новые виды материалов. Не спорь, ты убедился в том, что меня не смутить. — Зачем тебе это? — В груди щемит, но он должен знать, он не хочет питать иллюзии. — Потому что ты мне нравишься? — зеркалит его жест Август. — Думаешь, только у тебя есть глаза или мои чересчур слепит свет рампы? Вовсе нет, Франц. Я давно заметил тебя, но не знал, к кому точно ты ходишь. Парней ведь много и все по-своему хороши. — Но ведь тогда ты не знал, что… — Что? Договаривай! Что ты инвалид? Я вижу в тебе не инвалида. Для меня ты герой, потерявший ногу, сражаясь за мою жизнь. В то время как я жил в праздности и безопасности благодаря тебе. — А когда твоя иллюзия пройдёт и ты поймешь, что живешь не с героем, а с тем, кто приносит неудобства? Устаёт раньше других, хромает, не может соответствовать тебе и поддерживать твои увлечения? — Мои увлечения ограничиваются танцем на шесте и тут мне не нужен партнёр. А в море можно плавать и на матрасе, к примеру. Не усложняй, Франц. Я не предлагаю тебе жизнь вместе до гроба, но чего стоит попробовать задержаться рядом? Поверь, мне предлагали золотые горы, а точнее, клетки, но мне милее мансарда и запах краски, чем жизнь в неволе. Хотелось возразить, спорить, убедить Августа найти нормального партнёра, но слова не складывались, а сердце трепетало, надеясь на полноценную жизнь. Сделав шаг к Августу, Франц обнял его и прижался губами к золотым волосам, пахнущим одеколоном, краской и, кажется, счастьем. Решиться дать себе шанс оказалось не так сложно. Всего-то и понадобилась вера одного красивого танцора в то, что у них может получиться. — Я слышал, что скоро приезжает балетная труппа из столицы. Разрешишь пригласить тебя? Короткое «да» потонуло в поцелуе, и Франц отдался на волю судьбы и мужчины, который оказался гораздо смелее, чем он сам.