***
Началу конца положил первый же день их знакомства. Если бы дали шанс исправить какой-то момент, то было бы логичнее не идти тогда никуда. Но даже если бы такой шанс выпал, Цзинь Лин все ровно плюнул на все и, надев свои белоснежные кроссовки и любимую желтую футболку в цветочек, сломя голову несся бы на место встречи, понимая, что он дурак. Придурок, что вновь собирается совершить ошибку, которая разобьет ему сердце впоследствии. Тогда был солнечный осенний денек. Первый семестр третьего года обучения в колледже начался, и Лань Сычжуй, одногруппник и по совместительству лучший друг, пригласил погулять. Жулань никогда не страдал зубрежкой, поэтому, поняв, что учить особо нечего, согласился. Лучше бы посидел дольше за черчением — позже осознал последний, когда вместо одного друга в назначенном месте его ожидал еще какой-то мальчишка на вид не старше четырнадцати. Маленький рост, хрупкое телосложение, бледная кожа, от которой оттенок волос казался еще более темным. Но тем, что покорила Цзиня в первые секунды, были огромные серые глаза, словно вылиты из лунного света. Тогда юноша еще не понял, что пропал окончательно и бесповоротно. Хотя нет. Не встретившись, они вновь, если бы вновь не взглянула пара этих глаз на него, тогда бы можно было бы что-то сделать. Но надо было Лань Цзинъи быть его соседом. Но и второго звоночка можно было бы избежать, если бы Жулань вовремя переехал, но нет, теперь он слушал это «Юная леди» каждое утро. Дядя, осознав, что ему уже можно пожить отдельно, тем более что училище близко, купил ему квартиру, прямо соседней дверью с Ланем младшим. — Что?! Мне семнадцать!!! — недовольно вопил юноша, пиная Цзиня в бок от чего тот возмутился. — Но ты же ходишь в школу и не выглядишь на семнадцатилетнего подростка. — Да я до сих пор еще не определился, куда поступать…. И вообще, у меня последний год, мне семнадцать. Дядя говорил, что выглядеть моложе, чем ты есть, это нормально и даже здорово, ясно, юная леди?! — Цзинъи, задрал голову к небу, смотря на появляющиеся мерцающие звезды. В парке около дома всегда пустовали скамейки по вечерам, поэтому, возвращаясь с пар Цзинь Лин, смеясь, помог соседу дотащить увесистый пакет с продуктами. Зайти они так и не зашли, луноглазый юноша предложил посидеть. — Многие люди отдали бы что угодно, лишь бы оставаться вечно молодым… Смотря на то, как ветер колышет черные волосы спутника, что сливаются с небесным куполом, как серебристые очи в печали медленно моргают, в груди что-то забурлило. В горле встал ком, и даже язвить на «юную леди» не хотелось. Но даже тогда, еще можно было бы что-то изменить! Даже тогда, просто забыть это щемящее чувство, выкинуть из головы тот прекрасный образ в свете лишь лунных лучей. Не вспоминать эту яркую улыбку, сравнимую с рогатым месяцем, ослепительную, подобную солнцу. Вычеркнуть из памяти образ ямочек на щечках; той ключицы, обворожительно бледной, как первый снег; длинных пальцев, изящных, тонких, будто выточенных из мрамора; позабыть, как случайно увидел его без футболки… Забыть ту желанную талию со слабовыраженными четырьмя кубиками на торсе. А главное — никогда не вспоминать его взгляд, очи лунного оттенка обрамленные длинными пушистыми и черными ресницами. Он сам словно произведение искусства, которое Жулань никогда не признает вслух. Просто забыть и не вспоминать, если отбросить, можно было бы еще уберечься… Если бы тут он просто не взял телефон и не стал вбивать это имя в поисковике, то можно было бы просто забыть. Но нет, и сам он это прекрасно понимает. Цзинь Лин вновь бы хотел пережить тот волнующий момент, когда дрожащими руками он нажимает «Добавить в друзья» и мгновенно приходит уведомление. Сердце бешено колотится, медовые глаза скользят по экрану, а с лица не сходит глупая улыбка, от которой уже болят скулы. Впоследствии это стало отправной точкой, бесповоротной тропой, в которую он вступил еще тогда. Ошибкой, что привела к разбитому сердцу… — Что нравится Цзинъи? А тебе зачем? — вопросительно наклонил голову на бок Сычжуй, ставя перед другом пару бутербродов. — Ну… Я… Я хочу ему понравится… — смущенно пытается спрятаться взгляд в футболке с цветочками, нервно переминая пальцы. — Понравится? Ты… Влюбился в него, что ли?! — чуть ли не падая со стула, спрашивает Лань. — Тише! Не ори!!! — Это плохо, это очень плохо! — Почему? — П-Потому что я не могу сказать… Меня просили, — грустно кусает юноша свой бутерброд, стуча пальцем по столу. — Он любит фэнтези в разном виде. Фильмы, книги, истории — все. Еще он любит покушать. В особенности сладкое, но много его нельзя. Поэтому не закармливай его, — на этом предложении Цзинь Лин закатил глаза, отрываясь от записи, — ты реально записываешь… — Да. — Пх, ладно. Подари ему футболку с «Властелином колец». Он от него просто кайфует. Перечитал столько раз, что страницы просто стирались, и приходилось покупать новый, пересмотрел столько, что способен процитировать тебе весь фильм и сказать какую реплику говорит какой персонаж при каких обстоятельствах до доли секунд. — Фанат? — вопросительно поднимает бровь Жулань. — Фанат, — подтверждающее кивает Сычжуй. Возможно, почувствуй он тогда неладное, то было бы не поздно, хотя к чему говорю. Поздно, еще как поздно. Ведь теперь при каждой колкости или наглом сравнении Цзиня с леди, Жулань представлял, как признается в чувствах и их примут, и только потом отвечал колкостью на колкость, нахальством на нахальство. И все складывалось как нельзя гладко. Даже слишком. С третьей попытки вышло признаться, и Цзинь Лин ожидал всего, даже был готов, что его отвергнут, ведь до конца не был уверен, это симпатия дружеская или Цзинъи тоже был геем. Но долго ломающийся Лань, в итоге поджав губы, сказал, что испытывает такие же чувства. Цзинь не понимал подобного смятения, ведь обнимали его впоследствии так нежно и искренне любя, что усомнится в правдивости тех слов просто невозможно. Но на тот момент ему было все равно. Он был счастлив, настолько, что описать это чувства никогда не сможет, ровно так же, как и испытать его вновь или забыть. Хотя, сидя в холодной комнате в одиночестве плача от горя и обнимая сам себя, он так жаждал той теплоты, что была при первом прикосновении. Рыдал и задыхался. Мерз и ждал. — Юная леди, ты… правда меня любишь? — болезненно прошептал Цзинъи, прижимаясь к возлюбленному, пытаясь согреться. — Правда, — улыбнулся Цзинь Лин, обнимая его за тонкую талию, прижимая к себе. — Ты будешь всегда меня любить? — не унимался Лань. — Всегда, — он гладил того по спине, мирно прикрыв глаза. — Даже если я тебе вру? — прошептал юноша, пытаясь сдерживать слезы. — В ч… Даже если ты врешь, — напрягся сначала Цзинь, но поняв, что это лишнее, вернул свою умиротворенность и, прикрыв глаза, прижался сильнее к Ланю и чмокнул последнего в щеку. — Я люблю тебя, юная госпожа, — прошептал, потрясываясь, обнимая. — И любить буду всю свою жизнь, не зависимо от обстоятельств. А на следующий день Цзинъи увезли на скорой. Дрожащими руками сжимал рукава белого халата, ожидая, когда выйдет врач. Но нервная улыбка, что приклеилась к лицу из-за обстоятельств, все же сошла после услышанного. Порок сердца, что развился в сердечную недостаточность, и именно сейчас она достигла последней, третий стадии. На вопрос, почему его парень не обратился вовремя, почему он не проверялся, врач ответил, что Лань все прекрасно знал. И осознание того, что даже после пересадки сердца жить ему всего пять лет, что сравнимы с мучениями, заставляла периодически наведываться к психологу. — Жить ему где-то пару месяцев. Пол года от силы, — невозмутимо говорил врач, записывая что-то в мед карту. — А какое сердце нужно?.. — А? Он человека с первой положительной группой крови. — У меня первая положительная, я сойду?.. — Ну, нужно провести пару тестов, сдать анализы, но вероятность есть. Но юноша, не советую, вы еще молоды, у вас все впереди, а он даже с пересадкой будет жить пять лет максимум, да еще и есть вероятность не пережить пересадку, есть вероятность, что организм будет отторгать чужеродный орган… — Не будет! Это же моё сердце! Он не может его не принять! — Если вы так уверены, то тогда нужно поговорить с родными, с самим пациентом. Он отклонял уже два сердца, которое ему было предложено. Но недавно вновь приходил спрашивая. Видимо, что-то заставило его не так отчаяться и все же попытаться жить. Врач еще долго что-то говорил и даже смеялся иногда, но Жулань его не слушал. Он полностью поглотился мыслью о Цзинъи. А вернувшись домой, стал ожидать возвращения, так как обещали о скорой выписке. Все внезапно вставало на свои места. И недоговоренные фразы от Цзинъи и Сычжуя, и та реакция Ланя на признания, и даже то тепло от крепких объятий. Единственная причина жить для А-И был именно он — и от этого теплело на душе, но в то же время крутило так, будто его сейчас вывернут наизнанку. Дверь тихонько скрипнула, и послышался поворот ключей. Жулань нес пакет с вещами, а Цзинъи закрывал дверь. — Аэ… Прости, — улыбнулся Лань, потирая затылок, — заставил я тебя поволноваться, юная госпожа, хе-хе. — Цзинъи, нам надо серьезно поговорить… — А? Хорошо, давай вещи разберем и поговорим. — Нет, сейчас. — Л-ладно… — юноша неуверенно сел на кресло, неуверенно взяв маленькую подушку, обнимая ее. — Доктор мне все сказал, — в глазах промелькнул ужас, но Цзинъи ничего не сказал, внимательнее слушая возлюбленного, — почему ты не сказал раньше?! Мы бы смогли найти подходящее сердце! Дело в средствах — не вопрос, у меня есть сколько угодно, но почему?! Почему?! — Я… Я… Я… — замямлил Лань, крепче обнимая подушку и бегая глазами по пространству. — Возьми моё, — наконец прокричал Цзинь, тряся за плечи парня, — возьми моё, я сделал тесты, я сдал все анализы, оно идеально подходит! Я понимаю, пять лет маленький срок, но, но! — Он буквально плакал, обнимая Цзинъи. В последний раз. — Я не могу, юная госпожа, я не могу лишить тебя возможности жить… — Плевать мне, какая жизнь без тебя?! — Лань оттолкнул от себя Цзиня и, утирая свои слезы, указал на дверь. — Так будет лучше… — Но!.. — Так будет лучше! — крикнув это, юноша скривился и, тяжело дыша, закрыл глаза, ожидая, когда двери захлопнуться. И долго ожидать не пришлось. Вскоре послушался поворот ключей и скрип железных ставен.***
Ливень барабанил по крышам домов и крышкам баков. Капли, врезаясь в крону деревьев, скатывались по листьям и капали на тротуар. Стук капель по водосточным трубам вторил шагам прохожих, кто в туфлях, кто в кедах прохаживал по асфальту, мокнув под дождем. Иногда к двум видам стуков присоединялся третий. Барабанившая дробь капель дождя о зонт: желтых, словно июньское солнце; малиновых, как весенний закат; персиковых, как облака в бабское лето или красных… Алых, розовых, бордовых, будто бы разлившаяся кровь перемешалась с красками и растеклась по дороге. А дождь разливал ее все дальше, заполняя алым все до чего дотянется. Все к чему прикоснется. Свежевскопанная земля становилась еще более темной от опадающей на нее влаги. Капли барабанили по гранитным надгробиям. Где-то падали на серые от времени крылья ангелов, где-то скатывались слезами по рельефам лиц усопших, а где-то просто падали на полые кресты или надгробные плиты. Человек стоял на коленях над темным надгробным памятником и громко плакал в букет белых роз. От дождя его черная одежда полностью промокла и потемнела еще сильнее. Дождь нагонял тоску, еще сильнее давая место трауру. «Лань Цзинъи 24.08.2001.19.02.2020» «Большое, во всех смыслах, сердце будет любимо вечно и любить вечно…» Человек, плача, смотрел на надгробную плиту с вырезанным на нем портретом улыбчивого юноши. Его сердце громко билось, так что казалось, проходящие в двух метрах прохожие слышали его стук. — Почему… Сердце человека стоит тринадцать миллионов, тогда почему ты не взял моё бесплатно?! Почему, Цзинъи, ответь! Почему… — выдавливал он из себя в тишину, прекрасно осознавая, что так никогда и не узнает ответ.