***
- Мехмед! Мехмед!! Будто сквозь толщу воды, до меня доносились чьи-то крики, звон железа, ржание лошадей. Я попытался открыть глаза, но веки были свинцовыми. Из моих уст вырвалось едва слышимое «Лале...». Но она услышала. Крики стали громче, ближе. Я почувствовал мягкое тепло на своих щеках, влагу на губах, носу, веках – по всему лицу. И запах утренней росы и нераскрывшихся, совсем молодых бутонов тюльпанов. Так пахли волосы моей милой Лале, руки моей милой Лале... Из этой дивной неги меня вырвали сильные мужские руки, обхватив моё тело. Через мгновение я почувствовал резкий запах конского пота, сена, нестиранных кафтанов и раскалённого металла. Скачка меня укачала, и я снова провалился в небытие, стараясь из последних сил сохранить в окружавшей меня какофонии запахов янычар тонкий аромат тюльпанов...***
Когда я очнулся, у меня ужасно болела голова. Я лежал в своих покоях, вокруг сновали служанки с кувшинами и тряпками в руках, что-то наливали, смачивали, перекладывали и причитали, будто стая куриц. От этого шума голова разболелась ещё больше. Насколько позволял осипший голос, я громко приказал всем удалиться. Наступила долгожданная тишина. Я откинулся на подушки, борясь с мигренью. Тишину нарушили голоса снаружи. Кто-то стоял прямо за моей дверью и даже не думал скрыть своего присутствия. Забыв о боли, я старался вслушаться. - Халилль, почему он такой? Он позорит весь род османов, просто будучи моим сыном! «Это же мой отец!» - мысль стрелою поразила меня. - Повелитель, шехзаде не виноват – мы до сих пор точно не знаем, почему это произошло. Мои люди уже допрашивают конюхов в темнице, а лошадь осматривают. Возможно, конюхи плохо закрепили седло, стремена. Может, дело в кобыле – слишком строптивая... - Паша, - султан перебил его уставшим, с нервными нотками голосом – ты всегда стараешься защитить Мехмеда, я знаю. Но пора наконец уже признать: он ни на что не годен в качестве сына повелителя мира. Он даже с ролью шехзаде не справляется – как можно помыслить о том, что однажды он может взойти на престол! Он на лошади-то не в состоянии удержаться – что ему трон! Хасан в его возрасте уже на охоту со мной ездил верхом, спокойно, гордо, величественно, как настоящий наследник. Падишах тяжело вздохнул, будто то, что он собирался сказать, весило целую тонну и ни за что не хотело покидать его разум и уста. - В конце концов, Мехмед - всего лишь сын безродной рабыни, моей самой большой ошибки... И теперь я за неё расплачиваюсь. Чего я ожидал от этого ребёнка – сам не понимаю. Я не могу больше выносить этого, паша. Вели собирать вещи шехзаде – он отправляется в Манису сегодня же на закате. Оставив Халилля-пашу у дверей сына, султан развернулся и под крик глашатая: «Дорогу! Султан Мурад хан хазрет-лери!» скрылся за одним из поворотов дворцового коридорного лабиринта. Мехмед сидел в кровати, не шевелясь. В его голове металлом звенели слова отца: «Он ни на что не годен... Он позорит весь род османов... Всего лишь сын безродной рабыни...». Мальчик и сам не заметил, как слёзы заструились из карих глаз и оросили богато расшитое покрывало. - За что, папа?.. – вырвалось из детских уст. Шехзаде не понимал, в чём он повинен перед султаном, чем заслужил такое жестокое наказание. Двери покоев распахнулись – вошла Дайе-хатун, села на кровать и крепко-крепко обняла Мехмеда. - Ах, мой милый, бедный мальчик... – причитала женщина, прижимая принца к груди и ласково поглаживая его шелковистые каштановые волосы. - Дайе-хатун, - отстранённым голосом заговорил Мехмед, - я плохой? - Что ты, солнце! Ты – прекрасный ребёнок с большим и добрым сердцем! - Тогда почему папа меня не любит? Почему прогоняет меня? Что я сделал, Дайе? – маленькие, хрупкие плечи подрагивали под заботливыми руками наставницы. - Ох, мой дорогой... Наш повелитель – да простит его Аллах – сам не ведает, что творит, на что обрекает собственное дитя... В нём говорит боль – ведь ты так похож на свою покойную матушку, Хюму-хатун... - Но ведь он назвал её своей самой большой ошибкой! При чём тут моя мама? - Мой мальчик, - Дайе прижала к себе ребёнка ещё крепче и поцеловала в лоб, - султан Мурад любил твою мать как никого прежде, хоть она и была всего лишь рабыней из гарема. Твои старшие братья, Селим и Осман, да упокоит Аллах их душу, были всего лишь плодами политических браков. Та же участь постигла и Хасана – его мать также вышла замуж за нашего повелителя ради стабильности в государстве. После стольких смертей, стольких лет траура, которые упали на плечи султана, он наконец встретил настоящую любовь – Хюму-хатун. Но он не мог на ней жениться из-за разницы в происхождении и брака падишаха с Гюльнихаль-султан, матерью Хасана. Однако это обстоятельство не помешало твоему появлению на свет. День твоего рождения стал роковым для султана Мурада: у него родился ещё один наследник, но любовь всей его жизни умерла при родах – её хрупкое тело не выдержало такой агонии. Повелитель держал на руках тебя новорожденного и горько плакал. С тех пор он помрачнел, любовь, нежность, теплота позабыли дорогу в его сердце. Не вини своего отца, Мехмед – однажды он растает... Наставница ещё раз поцеловала своего воспитанника в лоб и отправилась на поиски дорожного кафтана шехзаде. Мехмед был опустошён, в маленькой голове роилось множество мыслей – ненависть к отцу, к Хасану, тоска по Лале... Лале! Он не видел свою милую кузину с тех пор, как свалился с лошади! Прочистив горло, мальчик позвал женщину, увлечённо роющуюся в огромном сундуке. - Дайе-хатун! Дайе отвлеклась от поисков и обратила мягкий взгляд на шехзаде. - Дайе-хатун... – уже тише произнёс Мехмед, - Можешь попросить Лале прийти на прощание со мной?.. Я буду по ней очень скучать... Лицо наставницы озарила тёплая улыбка. - Конечно, шехзаде – как только закончу собирать ваши вещи, я непременно пойду оповестить Лале-хатун. Улыбка женщины нашла едва заметный отклик на лице мальчика. - Спасибо...***
Персиковые лучи закатного солнца мягко скользили по стенам дворца, ласкали иссиня-чёрные шеи лошадей, играли с камнями в чалме шехзаде. Мехмед стоял у кареты и нервно теребил рукав кафтана. Он ждал её. Дайе-хатун сидела в карете – она не хотела мешать детям прощаться. До Мехмеда доносится звонкий девичий голос. - Мехме-е-ед!! Лале бежала вниз по мраморной лестнице так легко, словно парила над ней. За ней мерно шли её служанки. Мгновение – и шёлк цвета весенней травы накрывает лицо шехзаде. Лале крепко обняла своего кузена и зарыдала ему в плечо. - Мехмед, почему ты уезжаешь? Тебе обязательно уезжать? Не оставляй меня!! Обещай, что скоро вернёшься! Обещай мне!! Мехмед!!! Мехмед ничего не говорил – лишь слегка повернул голову и уткнулся носом в блестящие локоны Лале, вдыхая её запах, сжимая кольцо рук вокруг хрупких плеч девочки. Он не хотел её отпускать, Лале была для него всем, кроме неё у него не было никого. Шехзаде мягко отстранился, поцеловал девочку в лоб, при этом едва заметно зажмурившись – от пронзившей маленькое сердце боли расставания с дорогой сестрой. - Лале, моя милая Лале... – тихо проговорил Мехмед. Лале подняла красные глаза на брата. Рука мальчика коснулась украшения на платье сестры – серебряной броши в виде журавля. Тонкие пальцы легко скользнули по отполированному крылу птицы. - Прошу, оставь мне эту брошь на память. Она всегда будет со мной, и я каждый день буду представлять, что ты рядом. Девочка немного оторопела, затем спешно стала отстёгивать украшение от платья. Она прильнула губами к журавлю в благословенном, по-детски трогательном поцелуе и вложила его в ладони брата. - Не потеряй, - прошептала Лале. Мехмед лишь улыбнулся одними уголками губ, сжал брошь в кулаке и сел в карету. Их ждала разлука длиною в долгих 10 лет.