Август в Дивнозёрье

...Лето неохотно уступало место осени. Ещё только-только начинала желтеть листва. Но уже становилось неуютно купаться вечером — водяные духи пошаливали — и засиживаться на улице допоздна. Темнело к ночи всё быстрее. Исподволь становилось немного печально на душе: вот и отлетает лето… А в поле дозревали хлеба, в садах и огородах доспевали фрукты-овощи, и те жители Дивнозёрья, что поухватистее, запасали их и грибы (о, грибов в этом году было много, спасибо лесным духам!) не только на зиму — себе, но и на продажу. И вечерами по улицам деревни плыли дразнящие и причудливо перемешанные сладковатые ароматы варений, сушащихся трав и разнообразнейшими способами приготовляемых грибов... Тайка, залив в чайник воды, отошла к столу и передвинула на его середину (чтоб красиво) блюдце с малиновым вареньем. Вздохнула: сегодня сварила — и блюдце, тепловатое ещё, уже наполовину опустело. Понятно, конечно, кто постарался — Пушок. А ведь говорила же ему: не налегать, к чаепитию… (Вот ворюга! И ведь знал, что делает — вот и заныкался куда-то, чтоб не подвернуться Тайке под горячую руку… и под мокрое полотенце.) Ведь вечерние чаепития успели стать в её доме доброй традицией. Так приятно было собираться, пить чай и беседовать… Тайка приладила алую ленту на собранный накануне букет: рута, мята, маки, колоски овса — на счастье в доме, как Таисья Семёновна всегда делала, а уж она была ведьмой опытной. Хорошо, что день сегодня был ясный и тёплый — быть долгому бабьему лету, говорили приметы. Правда, покапавший в начале дня — дня Мокрины — дождик грозил сезоном дождей, да и прогноз погоды туманно намекал на грядущий потоп. Жаль, что точно предсказывать погоду на конкретный отрезок времени Тайка не очень умела… пока, во всяком случае. Чайник вскипел. Одновременно с этим в дверь постучали, и Тайка едва не подпрыгнула. Домовой Никифор сейчас как раз проверял банки с заготовками, так что дверь Тайка вышла открывать сама (предварительно накрыв тяжёлой крышкой варенье, а то с коловерши станется всё съесть, пока она не видит). На пороге в медленно сгущавшихся сумерках стоял Яромир. Дед Фёдор тоже пришёл — держался он наособицу, чуть позади. В этот вечер компания за столом собралась маленькая: Тайка, Никифор, дед Фёдор да Яромир с Радмилой. И Пушок, конечно же, вылез на вкусненькое, не без оснований решив, что при всём честном народе хозяйка его за несанкционированный ужор варенья отчитывать не будет. Подождали для приличия, но никто больше не пришел: Алёнка прихворнула, и её Тайка сегодня уже навещала с гостинцами, Марьянка-вытьянка с Сенькой, видно, у себя сидели, Вьюжку Яромир тоже в заброшенном доме оставил, а лешим, мавкам и прочим местным духам в самом начале августа как раз впору было начинать готовить «свои» леса, озёра, поля и реки к осени. Своей рукой положив в чай каждому по ложечке мёда и шепнув заветное слово — тоже бабушка научила, — Тайка села за стол. — Ну, расскажи-ка нам, Таюшка-хозяюшка, что нас ждёт? — полушутя спросил Никифор. Дед Фёдор поддержал: — Ты как-никак ведьма-хранительница теперь, вот и подскажи, как себя держать, чтоб от дурного охранить. — Завтра гроза быть должна бы, чтобы осенью пожаров не было и зима мягкой была. Перуница, — почти все приметы Тайка знала наизусть. — То-то у меня все косточки ноют, будто я, как мой упырь, сотню-другую лет в сыром холодном подвале пролежал, — охнул дед Фёдор. — Ещё б! То ещё на днях жара была, теперь спала, а впереди гроза. А ты молчишь! — всплеснула руками Тайка. — Вот тебе в чай малина, да медку подбавь, да молока, полегче станет. — Ой, гроза... — съёжился Пушок. — Мне вредно волноваться! А грозы я боюсь! — Ну, громоотвод-то есть... — проворчал домовой. — Это Таисья Семёновна специально для моего спасения сделала, — коловерша принял гордый вид, и при этих словах у Тайки чуть чай поперёк горла не встал. Но всё же она продолжила: — А ещё имейте в виду, что третьего дня много говорить лучше не надо, а петь — так тем более. Лихо иначе прицепится. Одноглазое, — немного нервно засмеялась она. Когда все напились чаю и наелись печенья, по комнате поплыл сладковатый запах табака деда Фёдора, разжёгшего свою любимую трубку. Радмила пила воду из блюдечка, наблюдавший за ней Яромир время от времени рассеянно брал конфеты из корзиночки. Тайка смотрела на него, чувствуя, как по телу от чая расползается нежное тепло и начинает клонить в сон — что-то немного упахалась за день, и это без особой готовки. Она уже перестала удивляться, что дивий воин так пристрастился к сладкому — точно рёбенок. У них в Дивьем царстве были в основном медовые да ягодные сласти, а тут!.. Одни вафли чего стоили! А зефир! А карамель, а тянучки! Конфеты-то какие — с апельсиновым, с ананасовым, с лимонным, с банановым вкусами… А шоколад и вовсе вызывал у него восторг: «У нас такого не делают!» Тайка вздохнула, прикидывая в уме, как быстро Яромир с Пушком скооперируются на почве любви к сладкому — к чему всё и шло — и истребят в доме годовой запас конфет. И подлила в чашку Яромира — эта чашка в цветочек странным образом подходила к рукавам его рубашки, расшитым узором в виде стеблей — ещё чаю с травами и мёдом: без мёда этот воинственный лакомка из Дивьего царства вообще чай не пил. Поискала взглядом коловершу: тот сидел на подоконнике с таким видом, как будто только что что-то украл и съел, и вряд ли это впечатление было обманчивым. Тайка даже не пыталась сообразить, что это могло быть: всё равно поймёт только тогда, когда хватится по надобности. Вскоре под неусыпным надзором деда Фёдора и Никифора завёлся древний магнитофончик Таисьи Семёновны, на котором она некогда ставила перелистникам «Металлику», после чего ни одного перелистника в Дивнозёрье больше не видали, и, покряхтывая и заедая, принялся крутить кассету с записями «Мельницы». Тайка не очень любила лишний раз испытывать старенький агрегат на прочность — берегла память о бабушке. Но Грини с его ультрасовременным смартфоном, увы, сегодня тут не было, да и связь барахлила, а Яромиру хотелось послушать человеческих песен. Особенно нравился ему фолк: «Как будто что-то есть наше, дивье, хотя оно совсем другое». Вот и теперь он, застыв, вслушивался в песни, не обращая внимания на поминутно раздававшиеся шелест едва ли не до дыр изжёванной плёнки и чахоточные всхрипы самого магнитофона. Тайка беззлобно посмеивалась про себя, вспоминая, что вышло из первого знакомства Яромира со звукозаписями: он подскочил, только что за меч не схватился... и стал допытываться: «Что за дела? Поют и играют, а музыкантов не видать. А вдруг это вражьи чары?!» И теперь вот искал ответ на вопрос, как сделать так, чтобы можно было песни увековечивать. Говорил — жаль, что не было и нет у них такого, потому что у дивьего народа память долгая, да всё не упомнишь. А ведь раньше в царских хоромах такие песни пелись, да так искусно, и целебные они были, а теперь — только помнить, а так же не спеть, и слух царицы Таисии в должной мере усладить нет способа... Тайка только головой качала: правда, очень жаль. И жаль, что люди дивных дивьих песен не услышат — им-то ходу по ту сторону вязового дупла нет, а вот дивьи люди могли бы проносить записи в Дивнозёрье… да только пока они поймут, как их сделать, и нужные средства обретут — это ж сколько поколений людей сменится! А свой любимый смартфон Гриня вряд ли доверит туда-сюда таскать через дупло. Даже Яромиру. Тайка полезла искать в записях бабушки, чем помочь деду Фёдору, нашла несколько рецептов, переписала и отдала ему. Посидели ещё немного, обсуждая, что и как делать с нежданно обрушившейся что на Дивнозёрье, что на родину Яромира напастью, да так и не додумались, как открыть дупла в деревьях, чтобы снова проход из одного мира в другой был — хотя бы для дивьего народа. Яромир был на нервах, но и сам ничего путного предложить не мог. Посиделки были уютными, но понемногу себя исчерпали. На крыльце, несмотря на прохладный вечер и комаров, собрались всей компанией — прощались, обнимались и обещали встретиться завтра. Первым ушёл дед Фёдор. А Яромир задержался. — Чего ты? — непонимающе уставилась на него Тайка. — Да Марьянка всё болтает, никакого сладу нет. Ладно, пойду я, — Яромир махнул рукой (то ли мошкару отгонял, то ли мысли жалобные, то ли на прощание — его не поймёшь) — и пошёл к калитке. Вид у него даже со спины был немного несчастный, самую чуточку. — Вьюжке там привет! — крикнула Тайка в сумерки. Странно. И засиделись не допоздна, а спать Тайке всё равно хотелось. Прибравшись, она легла. Окно смотрело на закат. И на прощание блеснул сквозь ветви деревьев янтарный блик — наверное, последний, — бросился в глаза... Как знак: всё будет хорошо...