Dark Matter [trap]

Не стоило приходить сюда. Оставаться. Находить и одевать эту одежду… Дуайт не понимает, в чем он виноват, но чувствует глухую равнодушную злость капканщика и перестает сопротивляться, когда уходит волна лютой боли от развороченных швов. Эван разорвал сраставшуюся плоть небрежно, как ребенок обрывает крылья красивой бабочке. Или как мясник, который ловко управляется со скотиной перед убоем. Простым движением сухой ладони. Кричи или нет, разницы никакой. Дуайт хватает воздух ртом и ненавидит себя за слабость, неспособность сопротивляться. Вроде бы должно быть наоборот, правда – вспомнить, как ловко на испытаниях Мэг бегала под приливом адреналина… Жесткое дерево упирается в скулу и ребра, пальцы беспомощно скользят по гладкой, отполированной поверхности, пока капканщик дает выдохнуть после своей внезапной выходки. - Зачем же… ты меня… лечил, если… Грубые пальцы расстегиваю пуговицы на поясе старомодных шерстяных брюк, царапают по коже живота, тянут неподатливую, плотную ткань вниз. не стоило брать и эту одежду Дуайт не ощущает ничего, кроме вымораживающей беспомощности. - Джон Филдфейл, как тебе такое?.. И чем настойчивее Эван жмёт и сжимает, до яркой иглообразной боли, кожу человека, тем громче пытается кричать Дуайт: - Я не знаю, кто это!.. я не знаю, кто это! Анна права. Такой же, как и был – думает Эван. Бледная кожа, беспомощно-дряблые мышцы, неспособность сопротивляться, плавно перетекающая в предложение своего тела тому, кто может взять. Такой же, как и был – думает Эван, впервые ощущая не физическое естественное желание, а необходимость заклеймить, продемонстрировать свое превосходство. Это не Томпсон испортил идеальные швы Салли – это Эван, имеющий больше прав, чем припизднутый и дурной деревенщина, заявляет свои права на игрушку, столь любопытную для других коллег по цеху. Бежать некуда. Деваться некуда. Не упусти свое, - сказала Анна. Возьми все от человека, который здесь, сейчас, сегодня, оказался рядом вопреки все законам Сущности. Эван задушил бы своего человека из прошлого еще раз. Он бы оглушил его и вынес из загорающегося поместья. Он бы сказал ему – беги, от моей ярости и моей ошибки. Он бы кинул его разъяренной толпе – вот кто молчал слишком долго, слишком преданный империи Макмиланов и своим интересам, рвите его на куски, на нем кровь ваших мужей и братьев… Эван озадаченно тычется крепким стояком в сухой зад, кривится и бесится из-за того, что не может взять желаемое сходу. Дуайт сжимается, но не дергается с места, стоит только убрать ладонь с шеи, кажется, сейчас зарыдает – мелкая дрожь проходит по распростёртому на рабочем столе телу, и локти прижимаются к бокам, словно это может помочь, защитить сейчас. Тихо звякает банка с животным жиром, белесым и холодным. Дуайт и вовсе перестает сопротивляться, сжимается еще сильнее. Эван недовольно хрипит на выдохе, вгоняя в узкую дырку сразу два пальца, кривится, сгребая пятерней за темные волосы и вписывая головой в столешницу. Не надо мешать. Кто-то испортил встречу друзей – а это, знаете ли, важно. Кто-то мог подумать, что найдет другого покровителя. Кто-то мог подумать, что стал слишком важным и забыл, кому он принадлежит, от и до, со всеми потрохами. Кто-то мог подумать, что упустил контроль. И этот самый контроль нужно вернуть любым способом. Дуайт истошно орет, когда его вжимает в край стола. Когда Эван втискивается в узкий зад, и глаза капканщика заволакивает ликованием, удовольствием и успокоением. Скинутые капканы сверкают тупыми зубьями с пола; тишина заброшенного, выцветшего дома Макмилланов, прерывается редкими всхлипами и тяжелыми выдохами, задушенными криками и пошлыми шлепками плоти о плоть. Все то, что и до этого расплывалось перед глазами, окончательно теряется в цветном тумане. Шок насилия подкашивает ноги, делает их ватными, и скула ноет, заранее расцветая фиолетово-желтым на коже, каждый раз, когда капканщик решает, что стоит выбить лишнюю реакцию или звуки на свои действия. Дуайт цепляется пальцами за край стола и в расплывающемся цветном пятне угадывает что-то острое, болезненное… Тошнота подкатывает к горлу. Болит все тело, изломанное, подмятое под чужие желания без согласия и права отказа. Он что-то говорит там, выше, когда сгребает волосы в кулак или вцепляется пальцами в истерзанную, вскрытую кожу спины. ты не владеешь своим телом Дуайт неловког сжимает тот острый предмет, дразнящий взгляд. У предмета есть удобная рукоять, а у Дуайта – бесконечное желание прекратить все это любой ценой. Он итак мертв уже давно. С того самого момента, когда оказался в этом аду, где ничего нельзя изменить. Где ты сам перестаешь помнить свое имя. Острое шило входит в бедро капканщика легко, как горячий нож в масло. Дуайт запинается о брюки, спущенные до колен, падает и стягивает их мучительно медленно, несколькими рывками – все, что он знает, это то, что он хочет жить, а для этого нужно сбежать подальше от этого места. То, что осталось на столе, где происходил акт насилия, летит куда- то на пол, бьется-звенит-гремит, рвет рычание из глотки Макмилана. Дуайт цепляется за белоснежные когда-то столбцы веранда, краска на которых сейчас, облупившаяся, царапает пальцы и ладони. Впереди, перед расфокусированным взглядом – неистово-черный лес с высокими и гордыми деревьями. Это спасение, в таком лесу легко потеряться – думает Дуайт, но каждый шаг простреливает резко и невыносимо куда-то вглубь под кишки, и спина горит вся, сплошь, так, словно плеснули кислотой. Дуайт падает на землю, утыкается в нее лбом и пытается продышаться, найти силы, чтобы двигаться дальше… Быстрее, чем капканщик пойдет по его следам. Пока еще есть время. - …помоги ему, дорогой. Урчание и треск погребального костра, совсем рядом, нельзя спутать ни с чем. - Ты выглядишь неподобающе, - качает рыжеволосой головой Салли. И впрямь, из всей одежды на Дуайте ровно ничего. - Я хо… хочу… - Увести тебя отсюда? – спрашивает Салли. - Хотеть. Мы забрать. Тебя. Себе? – предлагает Призрак с таким жутким акцентом, что Дуайт едва его понимает. Спихивает с себя заботливые руки Баньши, и рвется дальше. Слышит скорбный колокол совсем рядом. Хвойный лес – сплошь синяя темнота. Дуайт и сам не знает, не понимает, как влетел в капкан. на испытаниях все было так просто - Он скоро будет здесь, - Салли склоняет голову набок еще сильнее, - Почему ты сбежал от него? Ты ведь сбежал?.. Дуайт кривит губы и пытается разжать капкан, трет лицо предплечьем резко и раздраженно. Соль из глаз раздражает покрасневшие и опухшие веки. Салли вздрагивает кончиками пальцев. Баньши вгоняет край своего устрашающего оружия между стальных челюстей капкана, использует лезвие как рычаг, помогая себе рукой, и, наконец, освобождает Дуайта из капкана. - Как выбраться отсюда? – наконец спрашивает выживший, чья нога до колена напоминает кровавое месиво из мяса и костей. Салли опускается рядом. Гладит по мокрым волосам и белому лицу тонкой ладонью в празднично-кружевной перчатке. Дуйат хочет думать, что он стонет не так явно и совсем беззвучно каждый раз, когда приоткрывает рот для вдоха. Салли молчит слишком выразительно – а ты сам как думаешь? – помогает лечь на спину, успокаивая рваное дыхание, и проводит пальцами по лицу выжившего, опуская воспаленные веки, закрывая чужие глаза. - Холодно, я знаю. Но скоро все пройдет... Совсем скоро. Просто засыпай. Просто... засыпай.