В следующей жизни

Леви нравилась эта печальная тишина в кампусе в ночь перед миссией. Мало кто выходил из комнат после отбоя, даже если не мог глаз сомкнуть. Не спали в основном майоры и капитаны, заполняющие документы или годами страдающие от бессонницы, и особо чувствительные новички, переживающие о своей первой экспедиции. Вторые зачастую тихо звали друзей по именам и ложились к кому-то из близких, прижимаясь спиной к чужому телу. Так спокойнее было. Леви и сам проходил это. Правда, он был из тех, к кому приходили. В голове, наверное, навсегда останется образ крохотной Петры, стоящей в дверях его комнаты и трясущейся от слёз. То была её первая вылазка, а друзей в разведке у неё не было. Пожалуй, это был единственный вечер, когда Аккерман всю ночь пролежал в кровати. Лишь бы этот ребёнок мог сомкнуть глаза. Жаль только, что больше ему её не увидеть. Но сейчас об этом не хотелось думать. Вспоминать о погибших товарищах накануне вылазки — дурная примета. В коридоре было тихо, только из-за двери кабинета Ханджи раздавался скрип пера о бумагу. К четырёхглазой накануне миссии лучше не лезть, себе дороже, а то все мозги тебе промоет своими титанами и планами их поимки. Лучше уж заварить чаю и молча посидеть на кухне, рассматривая очертания леса в окно. Вот только одиночеством на кухне и не пахло. Зато пахло сигаретным дымом. Отвратительный запах. — Кадет, отбой был час назад, — Леви зажёг свечу, устремляя взгляд на силуэт в самом углу. В полной темноте лица было не разглядеть, но судя по росту и размеру тела, это была девчонка, совсем ещё мелкая девчонка. — Капитан, отбой был час назад, — послышался в ответ высокий писклявый голос, немного напоминающий чириканье мелких птичек за окном ранним утром. — Дерзить старшим по званию запрещено, кадет, — фамильярностей Аккерман не допускал, уж точно не от какой-то там девчонки, ещё даже порох не понюхавшей. — Как и курить. — Да ладно, капитан, через несколько часов мы будем на волосок от смерти, — девушка наклонилась к свече, которую Леви поставил на стол пару секунд назад, силясь прикурить. — Дайте хотя бы попробовать сигареты. — А ты, смотрю, не из оптимисток, — Аккерман чуть усмехнулся, ставя чайник закипать. Скоро должны привезти новую поставку продуктов, и лучше там быть хорошенько чёрному чаю. — Да нет, просто вот исполняю список желаний, — девочка подняла бумажку, на которой неровный детским почерком были выведены строки. Напротив пары из них стояли галочки. Но штук семь так и были пустыми. Явно не успела. Леви отвёл глаза: читать чужое было не в его правилах. — Да можете посмотреть, мне не стыдно. Аккерман взял протянутый лист, поднося его к свету. Галочки стояли рядом с «выпить молоко с мёдом», «украсть что-то», «попробовать шоколад» и «выкурить сигарету». Пустовали же «поцеловаться», «выпить алкоголь», «спасти жизнь», «влюбиться» и загадочное «****». Да уж, совсем романтично. И так по-детски. Зачем вообще такое писать? Как её там зовут, Люция, вроде? Вот кто явно не с солдатским характером. — Что за звёздочки? — не то чтобы Леви был сильно разговорчив, просто перед экспедицией на кухне всегда диалоги бывают такие запоминающие, что не хотелось упускать возможность. Девочка, резко притихла, замолкая и опуская глаза. В полутьме было не видно, но кажется на её щеках выступил румянец. Прижав русые короткие волосы, торчащие во все стороны, она немного нервно дёрнула за пряди, смущённо хихикая. — Эм… ну, это я про… ну там всякие отношения… взрослые, — Леви даже почти рассмеялся. Он уже тридцать лет живёт и за всё это время прекрасно понял, что пока человек так стесняется слова «секс», никакой секс ему не светит. Хотя, сколько там этой девчонке? Пятнадцать? Мала. Хотя, её ровесницы частенько обхаживают его в каком-то пабе, надеясь подзаработать своим телом. — Ясно, — Леви пожал плечами, откладывая бумажку. Не его это дело, о чём мечтает какая-то девчонка. Пусть. Не только же о титанах думать, а то так легко и Ханджи стать. — Капитан, — окликнула Люция вставшего заварить себе чай Аккермана, — можно вопрос? — Задавай, — да уж, подумать не удастся. Зато хоть мысли дурацкие в голос лезть не будут. Да и девочка забавной ему казалась. — А Вы… всё из моего списка делали? — она подалась вперёд, уже, кажется, позабыв о сигарете, что медленно тлела в пальцах. — Всё, — Аккерман был не из тех, кто откладывает на потом. Зачем ждать, если жизнь так скоротечна. — И без всяких звёздочек. — Да ну вас, — Люция обиженно фыркнула, поднося уже почти испепелившуюся сигарету к губам. Но вдруг осеклась, внимательно смотря на Леви и почти шёпотом спросила: — Даже влюблялись? — Много вопросов, кадет, — Леви нахмурился, ставя чашку горячего чёрного чая на стол. Запах сигарет уже не так раздражал его, хоть и был неприятен. — В нашем мире нельзя влюбляться. — Из-за титанов, да? — девочка откинулась на стену, выпуская изо рта облачко дыма. Слишком задумчиво для ребёнка она посмотрела наверх, будто осознавая что-то. — Капитан, а если бы не было титанов, Вы бы влюбились? — Титаны-то есть, — бросил Леви, сверля взглядом кружку. Не любил он сослагательное наклонение — от него в груди всегда щемило. — Зачем об этом думать? — Ну правда, капитан, — промычала девочка, умоляюще складывая руки. Живой интерес в её глазах всполохнул с такой силой, что и следа от той задумчивой девчонки, курящей в полутьме, не осталось. — Ну влюбились бы? — Может, и влюбился бы, — слишком горько прозвучали эти слова. Не потому что обидно, что нет возможности, а потому что вспоминает слишком многих, кто всё же влюблялся. — Да, я б тоже, — мечтательно протянула девочка, прикрывая глаза. Сигарета истлела и теперь плавала по дну чашки, стоящей перед Люцией. — Я бы художником стала, если бы не титаны — Так что ж тебе мешало, — Леви отпил, исподлобья смотря на девочку. Вот у него вариантов никогда не было, а эта, почему не выбрала спокойную, тихую жизнь? — А смысл в этом? — Люция пожала плечами, наблюдая за плавающим по дну кружки бычком. — Ну буду я рисовать, потом титаны опять стену проломят и сожрут меня заживо, а от моих картин и следа не останется. — Ну, так ты просто никогда не нарисуешь, — Леви вновь отпил, с грустью понимая, что чай закончился. Уже, наверное, за полночь, а они на кухне лясы точат. — Почему же? — Люция приободрилась, а глаза её блестели точь в точь как у Ханджи, когда та готовилась рассказать про свои опыты. — Я буду художницей в следующей жизни. Я умру скоро здесь, а потом снова рожусь в мире, где не будет титанов. — Бред, — Леви не верил. Ни в Бога, ни в перерождения, ни во что-то другое. Зачем надеяться на что-то, про что точно не знаешь? — А если не будет другой жизни? — А как же её не будет? — так удивлённо, даже слегка возмущённо спросила девочка, вскидывая брови. — А куда душа денется? — Исчез… — Леви осёкся, подняв глаза на девочку. Такая воодушевлённая. Её маленькое тело: низенький рост, выпирающие скулы и тоненькие запястья, которые он, казалось, мог пальцами переломать, всё будто по струнке вытянулось. Пессимистом Аккерман не был, но вряд ли девочка проживёт долго, разве что на везении, да и то от силы год. Так зачем отбирать у неё надежду? — А может ты и права. — А Вы бы кем стали, если бы не титаны? — Люция забралась на стул с ногами, кладя подбородок на коленку. — Не знаю, — Аккерман поморщился. Вот уж о чём он никогда не думал, да и не собирался. — Не важно это. — Ну скажите, — прохныкала девочка, рассматривая тени, играющие на лице капитана. — Вам бы музыкальный инструмент подошёл. Умеете играть на чём-нибудь? — Нет, — да уж. Конечно, девчонка понятия не имеет о его жизни, так что и судить её нельзя, пусть уж спрашивает всякий бред. — Даже не пробовал. — А меня вот мама заставляла на фортепиано играть, — Люция хихикнула, поднимая свои пальцы. — Знаете, у меня даже неплохо получалось. — Архитектор, — перебил её Леви, угрюмо смотря в стол. Девочка удивлённо приподняла брови, вновь дёргая свои короткие волосы. — Я бы архитектором стал, Изабель говорила, что из меня вышел бы неплохой. — Изабель? — переспросила Люция, но по угрюмому выражению лица капитана поняла, что расспрашивать не стоит. — Так это мы с вами почти коллеги! — Мы сейчас коллеги, — пожал плечами Леви, бросая взгляд на часы. — По принуждению, — поправила его Люция, относя свою грязную кружку к умывальнику, чтобы ополоснуть. — Может, мы и в следующе жизни встретимся с вами, будем вместе работать. — Иди спать, кадет, время позднее, — Леви поморщился. Разговоры о следующей жизни не вселяли в него ничего кроме тоски. — Идите спать, капитан, время позднее, — передразнила его Люция, садясь обратно на свой стул. — За фамильярности будешь драить конюшни, — Леви чуть фыркнул, но с места не встал. Не хотелось отчего-то. — А семью бы завели? — вдруг спросила Люция, прислоняясь спиной к стене. — Может, и завёл бы, — точно бы завёл. И это изнутри сжирало его. Аккерман хотел свой дом, хотел возвращаться в родное место, хотел открывать входную дверь и чувствовать вкусный запах еды, хотел, чтобы к нему выходила милая женщина с добрыми глазами, чтоб целовала его в щёку и звала ужинать, чтоб ребёнок выбегал встречать его, хватая за ноги и не давая пройти. Хотел, но не мог. Потому что в любой день Аккерман мог отдать жизнь на поле боя, оставив милую женщину вдовой, а ребёнка сиротой. Так зачем мучать их? — Из вас вышел бы хороший отец, — Люция покачала ногой, устало зевая. — Вот мой отец никогда на меня внимание не обращал, всё норовил замуж выдать. Я поэтому в двенадцать лет в кадетский корпус и сбежала. Хотела в гарнизон пойти, чтоб картины писать, да жить спокойно, но потом на Трост напали. Вот я и решила в разведку пойти. Хоть что-то полезное сделаю перед смертью, а потом уже заново рожусь в хорошем мире. — Да уж, — Леви было слегка обидно. Просто так умрёт. Фактически, выбрала красивый суицид. — А тут ты за жизнь не хотела побороться? — Ну, прыгать в пасть титана я не собиралась, — Люция хихикнула, подтягивая к себе лист со своими целями. — Но не против достойно уйти. Может, жизнь спасу кому-то. — Да уж, — печально звучало. Этот мир такой отвратный. Почему дети вообще задумываются о таком? Ей бы в пору учиться, да за мальчишками бегать, а она размышляет о скорой смерти. Но глупо сетовать на реальность, с этим ничего не поделаешь. — Ты тут до утра сидеть собралась? — Я кое-что сделать хочу, — девочка мило улыбнулась, слегка смущённо, опуская глаза. — Можете идти, если хотите, только свечу не забирайте. — Я посижу, — быстрее, чем стоило бы выдал Леви. Конечно, годы жизни сделали его холодным, но не бесчувственным, а бросать девочку прямо на кануне фактической смерти было слишком уж низко. — Не помешаю? — Что Вы, капитан, — Люция улыбнулась, вытаскивая из-за уха простой карандаш, заточенный уж очень остро. Перевернув лист со списком, девочка подвинула свечу ближе и провела тонкую линию, отчего-то поглядывая на Аккермана. — Мне даже спокойнее так, если хотите знать, не люблю я одна быть. — Ясно, — Леви бы и не против был поддержать разговор, но не знал, что тут можно ответить. Да и Люция, казалось, увлеклась рисованием, даже высунув кончик языка. — Знаете, я вот вообще бы ещё кошку завела, — пробубнила себе под нос девочка, снова бросая взгляд на капитана. — Люблю животных, они милашки. А вот про семью и детей, это сложно, хотя, может я не в том возрасте ещё… *** — Подъём, капитан! — Леви нахмурился, отрывая голову от стола. На щеке явно отпечатались очертания его же ладонной, которые он вместо подушки использовал, а шея и спина сильно затекли и теперь предательски ныли. Давненько его так не вырубало. Прямо на него смотрела во все глаза Люция, неуверенно продолжая тыкать его в плечо. За окном светало, а значит время близилось к пяти утра. То есть солдат поднимут через час. И угораздило же его тут заснуть. — Я говорю, говорю, а потом смотрю, вы уже спите. Вот, думаю, лучше разбужу вас, чтоб Вы к себе пошли, а то мне вас не дотащить, — она пристыжено опустила глаза, — я попыталась. Вы тяжелее, чем кажетесь. — Ты меня поднять пыталась? — Аккерман даже слегка улыбнулся, вызывая шок на лицо Люции. — И почему сама спать не ушла? — Я, ну, делала кое-что, — девочка прочесала затылок, взъерошившая из без того торчащие во все стороны волосы. Леви только сейчас смог как следует рассмотреть свою собеседницу. Ростом она и вправду была мала, может даже ниже самого Аккермана, загорелая кожа с россыпью веснушек на лбу и щеках, большие золотистые глаза с редкими и короткими ресницами, так забавно хлопающими каждый несколько секунд, явно впопыхах отрезанные по уши волосы какого-то серовато-коричневого цвета, торчащие во все стороны пушистыми прядями. Да, девчонка была нескладная, даже можно сказать, что некрасивая, с этой её вздёрнутой губой и кривоватыми передними зубами, но отчего-то очень даже милая и какая-то живая. Ещё разок широко улыбнувшись, от чего на левой щеке появилась ямочка, Люция покачнулась с пятки на носок, протягивая Леви лист бумаги. — Просто подумала, что вам будет приятно это увидеть, — и стушевавшись, она неаккуратно отгадала честь, зачем-то слегка кланяясь. — Я побегу к себе, напишу отцу письмо! До встречи, капитан! И перепрыгивая через ступеньки, Люция унеслась на второй этаж, кажется, спотыкаясь где-то наверху. Леви только усмехнулся ей в спину, отчего-то почти улыбаясь. Взгляд упал на лист в его руках. Нахмурившись, Леви перевернул бумагу. И брови поползли вверх. В груди кольнуло. С желтоватого листа на Аккермана смотрел он сам, в аккуратном пиджаке, брюках и шляпе, он выглядел как обычный гражданский, коих встречал на улицах. В руке он сжимал свёрнутый лист, а прямо за его спиной был развешан чертёж какого-то дома. На стуле справа от него сидела девушка, лицо не было особо прорисовано, но длинные волосы спадали на плечи. За руку она держала маленькую девочку в платьице, что пыталась стянуть со стола то ли линейку, то ли листок бумаги. И в груди так заныло, что Аккерман, аж зажмурился. Не хватало только слезам выступить на глазах. Свернув лист несколько раз, Леви сунул его во внутренний карман своей форменной куртки. — Леви! — Зоэ. Только она может так голосить в пять утра. — Раз не спишь, то идём-ка со мной, там нужно проверить запасы. — Только не ори так, чудище, — Аккерман кивнул, бросив взгляд на лестницу. И почему-то в груди опять кольнуло. *** Хуже самой вылазки, только возвращаться с неё, смотря на переполненную тележку для раненных. Обычно Леви старался обходить эту повозку стороной — не нравилось ему смотреть на истекающих кровью солдат, да и стоны их слушать не было особого желания. Но сегодня он отчего-то пересилил себя, перешагивая через деревянный бортик и стараясь не наступить ни на кого. Куча людей. Именно куча, точнее не выразишься. Между ними туда-сюда сновала Ханджи с парой подопечных, перетягивая раны и бесконечно повторяю «держись». Оглядывается, стараясь не поджать губы от виде жутких ран. И, наконец, замечает. Перепачканные в крови, слипшиеся, но всё так же торчащие во все стороны волосы. Мелкие веснушки разбавлены ржаво-красными подтёками, вздёрнутая губа разорвана, а глаза прикрыты. Аккерман спешно перешагивает через трупы и «почти трупы», присаживаясь на корточки. — Эй, — тыкает в плечо, замечая пропитанную кровью рубашку. Не похоже, что её покусали. Выхватывает из руки уже мёртвого парня флягу и нюхает. Водка или самогон, не особо понятно. — Хлебни-ка. Люция кивает, дрожащей рукой хватаясь за запястье Леви. Аккерман аккуратно, насколько это возможно, подносит флягу к губам девочки, давая той отпить. Та жмурится, глаза распахиваются и она закашливается, выплёвывая кровь, что мелкими каплями орошает белоснежный ворот капитана. — П-прости, — может сил не хватает на официальное обращение, а может рассудок помутился, но Леви не возражает, подхватывая девочку за бёдра и слегка потягивает на себя. Та съезжает, почти полностью ложась на спину. Аккерман расстёгивает нижние пуговицы её рубашки. Весь живот в крови, ничего не разобрать. — Воды дайте, — вскрикивает, скидывая с плеч куртку. Кто-то из местных врачей протягивает деревянную бутыль. Аккерман мочит сначала куртку, а потом и живот Люции, грубо и быстро протирая его. Кровь рыжими подтёками размазывается по коже, делая раны заметней. Всё, от пупка и до самых рёбер было исполосовано царапинами и порезами. Но смертельно это не выглядело. — Эй, что с ней случилось? — Леви льёт алкоголь на раны, от чего Люция шипит, негромко постанывая. Сидящей в паре метрах от них парень с грязными бинтами на правой руке поворачивается. — Она вырвала меня из пасти титана, но не рассчитала и на всей скорости влетела в дерево, — мнётся, смотря как в глазах капитана зарождается тоска, — животом прям об ветку. Госпожа Ханджи сказала, что повреждены внутренние органы и сломаны рёбра. — Не жилец ты, кадет, — шепчет Леви, наклоняясь к девочке. Промывай раны, не промывай, а внутреннее кровотечение в поле не остановишь. — Зато хоть не в пасти титана. — Капитан, мы же с вами увидимся ещё, — шепчет девочка, почти не открывая глаза. Бредит, однозначно бредит. Может, оно и к лучшему: Леви бы не хотел осознавать предсмертную агонию. — Я рисовать пойду, можно? — Можно, — кивает Леви, смотря, как дрожащие руки хватаются за его шею, пытаясь подтянуть тело. Подсовывает ладони ей под поясницу, усаживая девочку к себе на колени лицом к лицу. Взмокший лоб утыкается ему в шею. Горячая. Тело явно при смерти. Люция стонет от потревоженных ран, но не сопротивляется, а только смыкает ноги за спиной капитана. — А я красиво рисую? — тихо шепчет, кажется, не очень-то и понимая, где она находится. Только трусящиеся пальцы цепляются за шиворот рубашки Аккермана. — Красиво, — вокруг стоны и всхлипы. Так не хочется, чтобы она тут умирала. Чтобы девочка, что подарила Леви портрет умирала в этой грязи. Аккерман протягивает руку, поднимая свою куртку с пола и вытаскивая из кармана слегка испачканный кровью листок бумаги. — Ты выпила алкоголь, так что можешь поставить галочку. — Поставьте за меня, — опять шепчет, водя пальцем по коже капитана. — Но я зато в хорошем мире рожусь. Буду рисовать там. — Будешь, — кивает Леви, опуская лоб на макушку Люции. Отчего-то хочется окружить девочку хотя бы в последние минуты её жизни. Может, так на нём вчерашний разговор отразился, а может, смотрящий с рисунка ребёнок, стягивающий что-то со стола. А может просто захотелось претворить свою мечту стать отцом. Покачивая слабеющую с каждой секундой девочку на руках, то ли убаюкивая, то ли успокаивая, Леви всё ближе прижимал тело к себе, ощущая, как бьётся чужое сердце. Он не знает, что помогало ему успокоиться, вернее, не помнит. Образ мамы такой расплывчатый и смазанный, его почти нет. С тех времён в голове только жуткий голод и стоны умирающей Кушель. И тихая-тихая мелодия всего из пары нот, такая нескладная и простая, что диву даёшься, что вообще засыпать можно под это. Но Леви другой не знает: Кенни не пел колыбельных. Медленно, неуверенно и немного смущённо, он начинает почти шёпотом. Голос у него низкий, уставший, слегка надорванный, да и петь у него никогда особо не выходило, но сейчас Аккерман искренне пытается. Как помнит. Левую руку отрывает от спины Люции, запуская ей в волосы и придерживая голову, что уже начала запрокидываться: силы явно оставляют хрупкое тело. — А ты, — снова фамильярничает, но Леви даже внимания не обращает, пытаясь не сбиться с мелодии, — а ты станешь архитектором в следующий раз? Голос у неё совсем тихий, о по подбородку бежит очередная струйка крови. — Обязательно, — и именно сейчас он отчего-то верит в следующую жизнь. Потому что умирающая на его руках девочка это заслужила. — Тогда пока, — и тихий шёпот переходит в булькающий кашель. Кровь капает с лица, а руки расцепляются, повисая на чужих плечах. Ещё дышит, совсем тихо и рвано, но, кажется, пока живая. А потому Леви не прекращает напевать странную мелодию, покачивая тельце. Грязные волосы мотыляются в такт, а руки постепенно съезжают вниз. — Отбой был час назад, кадет, — шепчет Леви, чувствуя, как за перепачканной рубашкой больше не стучит маленькое сердце. — Тебе пора спать.