Ненавижу

Ненависть была нашим общим пороком. Я зажмуриваю глаза. Внутри так же темно, как и снаружи. Ты отобрал свет, который постепенно гас внутри меня, вырвал холодной рукой из сердца остаток чувств, сделал это так резко, что я не заметил. Я не успел вздохнуть, как потерял оставшиеся чувства. Ты выбил их одним ударом в лёгкие, ударом по сердцу и по душе. Очень метко. От твоих сжатых от всей накопившейся злобы кулаков остались чёрные дыры, такие же пустые как и сердце, по всему моему телу. Внутри нас были чувства — чёрные, обугленные (мы пережили сотни пожаров) и пустые (после всего, что случилось с нами, разве могло хоть что-то остаться?). Когда меня били, больно не было. Ты подарил мне принятие боли. Она всегда была со мной, ничего не менялось, когда я чувствовал кулаки твоей ненависти на себе. Всё было так легко. Ты закрывал меня в пустом классе, уводил в туалет во время уроков, обманом затаскивал за пределы школы, где позволял себе чуть больше. Ты думал, что я страдаю, благодаря тебе, но ты не знал, я бы никогда тебе этого не сказал, ни за что бы не признался, как я на самом деле хотел этого. Ты бы не поверил мне. Я же не псих в отличие от тебя. Я был нормальным. Образцом поведения. Именно это тебе не понравилось. «— Твои поступки неправильные, прекрати сейчас же, Ли Хисын! Приди в себя уже!» Я помню, каким ты был тогда. Образец преступления. Я не понимал тебя. Зачем так сильно губить себя? Зачем, когда с рождения для тебя уже протоптана дорога в светлое будущее? Твоя семья была богатой, в отличие от моих неудачников, и учился ты хорошо, умный ни на шутку, серьёзно. Но ненависть внутри никогда не давала тебе воспользоваться шансом и остаться человеком. Ты всегда лез на рожон. Весь мир для тебя — война, где ты борешься непонятно с кем, в одиночку, как обезумевший. Так важно было тебе уничтожить всех, неважно друзья это, незнакомцы или взрослые, врагами для тебя были все. Я не понимал этого тогда, но понимаю сейчас. «— Да? А ты уверен, что знаешь, что такое правильно?» Я не знал, но был уверен, что знаю. Это же знают все, не так ли? Это простые истины, как сложение в математике, нас учат им с детства. Мы это знаем так хорошо, что никогда не сомневаемся в их подлинности. «— Кто создал эти правила? Кто научил нас терпеть? Я не хочу, Пак Чонсон. Я не хочу этого делать.» Ты научил меня опасности доверия и рассказал про то, какой этот мир ошибка. Сейчас я знаю. Правильного и неправильного нет. Нас взяли под контроль, всего то. /// Меня бьют. Я сгибаю локти и прикрываю голову, хватаясь мёртвой хваткой за волосы, чувствую как сдираю их, так и останусь лысым до выпускного. Корни волос такие же слабые, как и мои руки, как и весь я: с виду грозный, казалось бы, защитить себя смогу, но нет. Когда он бьет меня, я не нападаю в ответ, я не защищаюсь, и мыслей об этом нет. Я принимаю удары, словно это всё, что в моих силах. Так удобнее, на самом деле. Перетерпеть, чтобы Ли Хисыну стало скучно и он быстрее ушёл. Хотя он никогда не уходит слишком рано или слишком поздно, конец наступает тогда, когда надо, о чём знает только сам Ли Хисын. Он преследует собственные цели, и я не в силах регулировать степень его озлобленности на меня. Его злость какая-то сверхнедоступная для меня вещь. Не понимаю его. Ботинки Хисына приземляются мне на грудь. Вижу как белая футболка темнеет, сегодня на улице дождь размыл дороги и уличная грязь расплывается лужей на груди. Признаю, это было ошибкой надевать её сегодня: я же знал, что так и будет. Удар за ударом обрушается на одно и то же место. Мне кажется, Хисын мечтает раздавить моё сердце, перебив перед этим все рёбра. Забавно. Он ещё не знает, что вместо сердца у меня пустота. Ты уже не сделаешь мне больно, Ли Хисын. Ты опоздал. Сквозь щель между запястий я замечаю его пустой взгляд, но чувствую скрытую за ним лютую ненависть. Я чувствую её грязным ботинком, который прописывает очередной удар в солнечное сплетение. Не меня он ненавидит, я это знаю. Сейчас меня он даже не видит. Пепел от его сигареты падает на мои руки, он ещё горячий и обжигает кожу, но мне ни привыкать. Следы от его сигарет приятнее, чем порезы от моих лезвий на запястьях. Он тушит их об меня — это его личный кинк. Я похож на пепельницу? В любом случае, когда ты это делаешь, я чувствую облегчение. Как хорошо, что это делаешь ты, Ли Хисын. — Я тебя ненавижу, — его голос пропитан ложью. Я уверен, он всегда врёт, и сейчас больше всего. Я знаю, ты ненавидишь, но не меня. Точно не меня. — Я тоже, — это я ненавижу себя, Ли Хисын. Я ошибочно отрываю руки от головы. Глупо, но мне так захотелось увидеть его лицо. Он ловит момент, хватает меня за воротник, и ключицами я чувствую его ледяные руки. Ли Хисын, ты самая северная часть России. Мне нравится твой холод, даже если я замерзну в твоих руках до смерти. Ты приподнимаешь меня и стреляешь взглядом, получается метко, я чувствую твой удар своей душой. — Ты мерзкий педик, — мне ли ты хочешь это сказать, на самом деле? Мне не больно из-за тебя. Твои слова доставляют мне удовольствие и облегчение. Лёгкость и свобода. Странно, но я чувствую именно это. Нет, я совсем не мазохист, хотя может быть чуточку? Но знаешь, дело не в этом, просто ты не сможешь победить человека, который делает мою жизнь невыносимой, чьи слова и удары сильнее твоих в тысячи раз, на этой войне Ли Хисын пора признать своё поражение. Ты никогда не сможешь победить меня. Теперь, когда есть ты, я больше не трачу свои силы на ненависть к себе. Ты восполняешь во мне это чувство, но всё ещё даже рядом не стоишь с тем человеком, который разрушил меня полностью. Он съел всю еду еще до твоего появления в моей жизни, сейчас для тебя ничего не осталось. Твой кулак оставляет на моем лице чёрные дыры. Снова. Они темнеют под моими глазами, и я смотрю на тебя пустым бесконечным космосом. Избей меня до смерти. Я даже прощу тебе это, только дай поцеловать на прощание, хорошо? Кажется, это нужно нам обоим. // Он заманил меня. Это был старый корпус школы. Его закрыли из-за аварийного состояния, ветхая крыша могла обрушиться в любой момент, стены крошились и покрылись трещинами, похожими на разломы. Конечно, сюда нельзя было входить ученикам, но разве подросткам свойственно соблюдать эти правила? Хотя раньше я бы сюда не сунулся. Ни за что. До последнего класса меня ставили в лидеры по ответственности и дисциплине. Хороший ребёнок, который слушается взрослых. Люди верили в мою святость. До чего же смешно. Они не видели страха в моих глазах. Хороший? Нет, я просто боялся оступиться и разрушить свою хрупкую как фарфор жизнь, но я не замечал, как она без всяких усилий ломается сама по себе. От этого, как оказалось, ничего не спасёт. Кто-то просто рождён однажды разбиться, даже если он будет из кожи вон лезть, чтобы не оказаться на грани, рядом с обрывом, на самом его краю. Всё равно упадёшь, всё равно разобьёшься. Я родился с таким будущим. А Ли Хисын помог мне его принять. — Ты такое ничтожество, жалкий кусок говна, — он кидается словами как ножами, но произносит их без всяких эмоций, его голос пустой, глаза тоже, и внутри него — бездна, и я чувствую сквозящий из неё холод. — Пришёл сюда по моей просьбе? Мне даже не нужно стараться? Почему? Я тебе нравлюсь? Хисын не бьёт. Возможно, выжидает момента. Ждёт, когда ненависть заполнит внутренний мир полностью, чтобы выплеснуть её с неистовой силой на меня. Ему так легче и мне тоже. Его шаг по заброшенному классу отзывается эхом. Мебели здесь нет, только несколько сломанных школьных шкафов в углу класса. Здесь пусто так же, как на душе. И боль внутри звучит эхом голоса Хисына. — Ну так что? Не говори, что я отгадал. Вы педики и не на такое способны, чертов извращенец, — я чувствую, как он вскипает. — Блять, как же ты мне противен. Он пинает стену перед собой. Ещё недостаточно. Недостаточно злости, чтобы бить меня. — Я вас таких ненавижу. Больше всего. Была бы возможность, устроил бы резню, уничтожил бы всех педиков, — я не хочу отвечать ему. Не потому что мне больно из-за его слов, абсолютно нет, мне плевать. Да, я гей, но гомофобия последнее, что меня волнует. Только вот, Ли Хисын не гомофоб, и я в этом уверен, в нём говорит ненависть к конкретным людям. Я не знаю, почему он ненавидит их, не знаю кого, не знаю, когда это началось. На самом деле, мне ничего не известно, это простые догадки, но если бы эти люди реально существовали, его поведение было бы логичным. Хоть мы и вырастаем в гомофобном обществе, из-за чего неверные установки могут воспитать в подростке ненависть к геям, в Ли Хисыне она была совсем иной. Когда он говорил о нас, педиках, или обо мне, я понимал, что есть кто-то ещё — о ком он говорит. И этот кто-то сделал его таким. Я поддавался Хисыну, потому что мне было интересно узнать, кто же этот человек, что превратил его в сосуд ненависти. Кто сделал так, что теперь он знает только злость? Ли Хисын, что же с тобой произошло? — Почему? — мой голос хрипит и дрожит. Я всегда был слабаком. Сильнее всего я становился им рядом с Хисыном. Я всё ещё на ногах. Удивительно, ведь мы вместе в пустом классе, заброшенного корпуса школы, уже целых десять минут, но ничего до сих пор не произошло. Затишье перед бурей? Неужели сегодня меня ждёт что-то похуже? Возможно, я даже готов умереть, если это сделаешь ты. Почему-то я готов принять любой твой удар, Ли Хисын, хоть сделай ты его смертельным. Мне нестрашно, но мои ноги трясутся. Не понимаю, почему. Наверное, потому что ты реально оказался прав. Ты мне нравишься. Я обожаю твою ненависть. Я люблю твой пустой взгляд. — Ебать ты ещё спрашиваешь, — его смех обладает свойством тысячи игл, он словно протыкает мне уши. Неприятный. Слишком отчаянный. — Ебетесь в сраку. Это мерзко. Вы хуже животных. — Почему тебя так волнуют чужие задницы, разве мы тебя ебём? Я знал, что это будет отправной точкой. Катализатором. Атомной бомбой. Концом света. Ненависть наполнила его от кончиков пальцев ног до головы, от пульсирующей вены на шее до сердца. Чёрная дыра внутри него обрела красный цвет, как кровь, как гнев, как самая страшная война. Я разозлил его. Нашёл больное место? Интересно. Ли Хисын, надеюсь когда-нибудь я узнаю правду о тебе. /// Я тоже был окутан ненавистью, пропитан ей как горячим маслом. Сначала было больно, но со временем ненависть стала привычкой. Будни — это нелюбовь к миру. Выходные — любовь к Ли Хисыну. Нет, даже не любовь, такую привязанность нельзя называть таким красивым словом, но это было что-то похожее. И мы с ним тоже были похожи. Как две капли ненависти. Вода? Нет-нет, это для других. В наших жизнях существовал только кипяток. Мы глотали его, обжигали горло и терпели боль. Передо мной стояла семья и с улыбкой предлагала кипяток: бери сынок, это пьют все, ты тоже должен. Ты должен быть как все. Ты же хочешь будущее? Тогда глотай, сынок. Тебе больно? Неправда. Другим же не больно. Это простая вода. Только ты видишь в ней кипяток. Когда я тебя не знал, я тебе завидовал. В отличие от моей семьи и неудавшихся в жизни родителей, которые провели остатки жизни от зарплаты к зарплате, твои могли позволить себе закрыть твои косяки взятками. Я помню ваш солидный автомобиль, подъезжающий к школе, и твоего молодого папку в дорогом костюме, с зализанной прической и с часами той самой марки для богатеньких. Я помню, как от него пахло бабками. И я ненавидел тебя, потому что хотел так же. Хотел быть как ты. Интересно, сколько лет было твоему папке, когда ты родился? Он выглядел таким молодым. Откуда у него деньги? Передался бизнес от родителей? Или он гений, открывший свой бизнес сразу после школы? Типа достиг всего сам? Хотя важно ли это? Ли Хисын, ты родился с золотой ложкой во рту и хорошей жизнью, преподнесённой на блюдце, так почему же ты не мог её принять? Что тебе мешало? Почему ты боялся своих родителей? Я помню. Тебя никогда не было в школе, когда приезжал он. /// В прошлый раз он избил меня сильнее обычного. Да, я отгадал, нашёл то самое место, где боль такая сильная, что несравнима ни с чем. Ли Хисын избивал меня в закрытой ото всех заброшенной школе и, казалось, не чувствовал границ, в этот раз в его голове они стёрлись, тогда я подумал, что он хотел меня убить. Но нет. Я ведь всё ещё был нужен тебе, Ли Хисын. Признай: ты во мне нуждаешься. Даже больше, чем я в тебе. Я выжил. Конечно, пролежал потом ещё месяц в больнице и выписался из неё на костылях. Не знаю, что изменилось в тебе за это время, но надеюсь, ты всё ещё тот же. Для нас даже месяц — много. Мы как спички. Сгораем слишком быстро. Поэтому мы нужны друг другу. Я не горю рядом с тобой. В этот момент в моих глазах ты горишь ещё сильнее, твоя злость как пожар по всему моему телу, и я чувствую странное удовлетворение. Так лучше, чем когда я горю сам. Я позволяю тебе перегореть на мне, и ты освобождаешь огонь из себя. Это наш внутренний диалог. Только так мы чувствуем себя лучше. Я уверен, есть другой способ, но мы такие нелепые глупцы, умеем только так. Мы можем только через боль. Нас не учили по-другому. Я вижу тебя в школе. Твой стеклянный тёмный взгляд врезается в мою душу, оставляет холодные следы на коже. Хочу подойти к тебе и узнать, как ты был без меня, но эти вопросы не наш уровень отношений. Смотрю, как ты язвишь преподавателям, как обычно, как ругаешься с преподом по математике, тебя он бесит больше всего, слишком простые у него истины, не так ли? В твоей душе всё так сложно. Ты не веришь ни во что. Какой же тогда ты видишь реальность? Я люблю твои глаза. Они смотрят на мир по-другому. Ты из другого измерения. Ли Хисын, ты нереальный. День проходит в ожидании. Ты не бьёшь меня, не закрываешь в кабинке туалета, пытаясь вытрясти мозги. Игнорируешь мой навязчивый взгляд, который не может обойти тебя стороной, глазами я всегда ищу тебя. Я привык. Наверное, это правильно, ведь я сейчас почти инвалид, который передвигается при помощи костылей. Было бы странным ждать твоих кулаков на себе снова? Когда заканчивается последний урок, и я выхожу из школы, понимание причин твоего поведения приходит сразу же. Рядом с школой есть переулок, как раз созданный для таких хулиганов как ты. Я ни раз был здесь, валялся в грязи, истекая кровью, даже самостоятельно подняться не мог, таким меня делал ты, но это ничего. Твой папка приехал в школу, я знал об этом, поэтому мне показалось странным твоё присутствие, но ты не убежал сегодня. Случилось что-то серьёзное? Я вижу вас в этом переулке. Твои колени обтирают землю, почему ты перед ним упал, Ли Хисын? — Я твоё поведение терпеть больше не собираюсь, сколько мне ещё денег нужно в тебя вбахивать, чтобы ты успокоился?! Пойми же, я не стану твоим спасательным кругом. Ты зря надеешься. Наломаешь дров снова, и я тебя убью, ты ничтожество. Ты мне не нужен. Я впервые вижу вас вместе. Вы, правда, семья? /// С каждым днём я всё лучше и лучше понимаю тебя, но многое всё ещё остаётся за пределами моих возможностей. Ты как самая глубокая часть океана, я не могу узнать тебя полностью. Не проходит и недели, как мы снова оказываемся один на один. В той самой заброшке. Теперь ты не размениваешься на разговоры, а устраиваешь кровавую бойню сразу. Огонь твоих рук мажет мне в живот, я оседаю на землю и откашливаю кровь. Не больно. Пожар вспыхивает, когда ты бьёшь меня ногой по затылку, я неизбежно приземляюсь лицом на холодную плитку. Не больно. Твои удары раз за разом попадают мне в грудь: ты снова хочешь раздавить моё сердце. Не больно. Холодные руки прикасаются к волосам и тащат к стене. Я уже не соображаю. Ты теряешь контроль. Снова. Если я не остановлю тебя сейчас, тебя убьют? — Хисын-а, — впервые обращаюсь к тебе так. Мой голос ломается. Мне не больно, но я плачу. Не знаю почему. Я просто жалкий. — Остановись. Я никогда не просил тебя об этом. — Что, блять, ты вякнул? — Эй, разве ты хочешь проблем? Собираешься убить меня сейчас? — кажется, это успокаивает его. Я больше не чувствую его ударов, но слышу размеренный шаг. Слышу все его действия, боясь представить, что на самом деле значат эти звуки. Кровь, стекающая по лицу, мешает открыть глаза. Хочу увидеть тебя. Хочу услышать. Почему ты замолчал? — Интересно, что будет, если ударить человека молотком по голове? Я хочу попробовать, — тебе больно говорить это. Я распахиваю глаза, чувствуя, как они взрываются огнём, но я терплю. Ты, действительно, нашёл оружие для себя в этом пустом классе. Ты удивительный. — Ты убьёшь меня. — Так ли это? Стена надо мной трескается, штукатурка падает перед глазами, а от силы удара в ушах стоит звон. — Хисын-а. — Не называй меня так, мразь. — Я люблю тебя. Вижу, как тебя начинает трясти. Это не злость. Сейчас — точно не она. Не знаю, о чём ты думаешь, но в твоих пустых глазах что-то изменилось. Ли Хисын, мне больно, когда ты смотришь на меня так. Скажи, я ведь отгадал? Сколько ненависти было в твоей жизни, что ты стал ею сам? /// Мы целовались. Со вкусом железа и боли. Помню, как облизывал твои губы, а тебе было хорошо. Ты кусал меня, даже сейчас продолжал издеваться. Ли Хисын, когда-нибудь я скажу тебе, что полюбил тебя за боль, но не сейчас. Сейчас я буду целовать тебя и любить за то, как ты отвечаешь на каждое мое прикосновение. Не слишком ли идеально для таких, как мы? Я понимал это, но разве можно это остановить? — Расскажи мне. — Что? — мы оторвались друг от друга. Сквозящий холодом воздух из бездны пустых глаз Ли Хисына наполнился чем-то неизвестным мне. Я не понимал этого парня. Снова. Его холодные пальцы касались до моей шеи, он обхватил её двумя руками, чтобы задушить, но не делал этого. Просто держал и смотрел мне в глаза. Ты стреляешь в меня. Пули из твоих глаз больнее любого удара, который ты обрушивал на меня. — Эта ненависть ко всему миру… из-за кого она? — Ты хочешь знать слишком многое. — Твой отец? — А что он? — Не знаю, но мне так показалось. Он воспитал в тебе это, не так ли? Хисын не ответил мне. Молчание наполнилось снегом, в его глазах началась зима, длинная и суровая. Смогу ли я её растопить? — Раньше я тебе завидовал. Сейчас смотрю и думаю, каким же я был дураком. Ты совершенно не рад своей богатенькой жизни. А твой отец… — Я его ненавижу, — он перебил меня. Не знаю, что именно заставило его признаться мне в этом, но я почувствовал, что если я постараюсь, то смогу разморозить лёд в его душе. Хочу помочь ему. Не хочу оставлять его. — Почему? — Ненавижу продажность. /// Я не понял тогда, к чему вел Ли Хисын. Как жаль, что я сразу в этом не разобрался. Мы отдалились. Неизбежно, но ожидаемо. Больно ли мне было? Думаю, весьма. Без него меня охватывала собственная беспомощность, я покрывался ненавистью к себе. Хотел разрезать себя полностью. Ты больше не бьёшь меня, поэтому я хочу сделать это сам. И я больше всего ненавижу это чувство. Мы сгораем, Ли Хисын. Но я попытаюсь вернуть нас. Я хочу тебе помочь. Не хочу тебя оставлять. Прости, что слежу за тобой, но мне нужно докопаться до правды. Вижу, как Хисын выходит из школы, бьёт мусорное ведро, содержимое в нём переворачивается и разлетается по земле. Я бегу следом, держусь на расстоянии пяти метров. Он в наушниках: весь мир для него потерялся за громкостью музыки. Хисын не замечает меня и это к лучшему. Я иду за ним до самого конца. Чувствую что-то странное. Его всегда забирали на машине, но сегодня он шёл куда-то сам. Куда же? Мы завернули на главную улицу. Здесь шум города и толпы людей. Больше не вижу его, слишком многолюдно. Я почти теряю его из виду, но успеваю заметить, как он заходит в какое-то заведение. Вывеска на китайском языке, и я не могу прочитать её, знаний не хватает, никогда не был хорош в китайском, но я всё равно следую за ним. Я не понимаю, что происходит, куда я зашёл и почему Хисын шёл сюда. Со мной разговаривают какие-то люди, вижу их гадкие улыбки, похожие на оскал, чувствую неприятных запах, здесь пахнет алкоголем, сигаретами и чем-то ещё, незнакомая вонь. Всё ещё ничего не понимаю. Вижу людей, странных, словно заторможенных, они от меня что-то хотят, но я перестал соображать, когда зашёл в это место. Я лишь отвечаю им: Ли Хисын. Они понимают меня сразу. Ведут через коридоры. Я слышу стоны. За каждой дверью. Тусклый свет не позволяет мне увидеть, куда меня ведут. Я просто иду следом, как под гипнозом. Такое странное место. Ничего не понимаю. Меня заводят в комнату почти за руку. Вижу стеклянную стену. Вижу за ней людей, но понимаю, что им вид по другую сторону недоступен. Только я могу за ними наблюдать. Меня оставляют в этой комнате одного. Слышу звуки. Стоны смешиваются со смехом. За стеклом рождается мерзкая картина. Меня начинает тошнить, но я продолжаю смотреть в самый её центр. Вижу его. Кто-то насаживает Ли Хисына на свой мерзкий жирный член. Я вижу боль в его пустых глазах. — Я вас таких ненавижу. Больше всего. Была бы возможность, устроил бы резню, уничтожил бы всех педиков. — Ебетёсь в сраку. Это мерзко. Вы хуже животных. — Я его ненавижу. — Ненавижу продажность. Мне начинает казаться, что он тоже видит меня, и обязательно убьёт за то, что я здесь. Но сейчас я хочу думать не об этом. Хочу думать о том, как его спасти. Больше не хочу понимать его, хочу просто помочь. Хочу разбить это стекло и вытащить тебя оттуда. Знаю, мне это не по силам. Знаю, что не сделаю этого, но это единственное, что не позволяет мне умереть прямо сейчас. Я чувствую, как ненависть к ним заполняет меня полностью. Эта злость похожа на твою? Наверное, она даже не сравнится с твоей, Ли Хисын. — Интересно, что будет, если ударить человека молотком по голове? Я хочу попробовать. Вижу молоток среди горки других инструментов. Не знаю, почему их здесь хранят. Может быть, о них просто забыли? Не могу отвести взгляда от него. Ли Хисын, наконец-то, я тебя понимаю. — Да? А ты уверен, что знаешь, что такое правильно? Нет. Этого не существует. Ни законов, ни морали, не проповедей, ничего из этого не имеет смысла. Я берусь за молоток и встречаюсь с твоим взглядом. — Кто создал эти правила? Кто научил нас терпеть? Я не хочу, Пак Чонсон. Я не хочу этого делать. Стекло перед нами разбивается.