За горизонтом

Где-то сейчас, за горизонтом, прячутся звёзды и плывут облака. Где-то сейчас, за горизонтом, пылают огни небоскрёбов. Где-то сейчас, за горизонтом, веет ветер меж разрушенных земель. Играются порывы меж мёртвых ветвей. Где-то сейчас, за горизонтом, холодный прибой. Льды, сковавшие реки, снежные шапки, морозный ветер. Где-то за горизонтом в землю ввинчивается, сорняком въедаясь в почву, красная лоза. Понк не там. Он не за стенами своей камеры, не по ту сторону мутного стекла. В обсидиановой коробке нет ни морского бездолья, ни ярких городских фонарей, ни коленопреклоненной жестокости яичного апостола. Здесь только они. Дышать тяжело. Постепенно, но кислорода в тюремной камере становится всё меньше и меньше, и Понк не уверен, что умрёт раньше, чем начнёт задыхаться. Обсидиановые стены и пол горят пламенем, как раскалённая сковорода, но подняться уже невозможно. Учёный, щекой очерчивая дугу по полу, едва способен смотреть на человека в другой комнате. Сэма за мыльной и пошедшей от температуры волнами завесой видно плохо, как запотевшее отражение. Он недвижим, спокоен. Противовесная жару тюрьмы холодная статуя, выточенная изо льда. Встать, чтобы быть на одном уровне с возлюбленным, не получается. Желудок сводит от голода, а пищевод агонически ноет, волны слабости плывут по телу, накрывая одеялом. Понк едва способен пододвинуться к ограде ближе, ползая на оборванных локтях, и прикладывает руку к обугленному стеклу. Не важно. Это всё не важно. Понк знает, что Сэм, его Сэм, распознает чужое выражение под маской. Увидит улыбающиеся уголки глаз, слегка сведённые брови, блеск зрачков. Он будет знать, что Понк счастлив. Не смотря на обстоятельства и их конфликт. На столкнувшиеся принципы и разные баррикады. Учёный счастлив. Даже если за горизонтом свобода. Бьющие крыльями птицы, устремляющиеся в небесную гладь. Искрящийся косяк рыб, увиливающий от предполагаемой опасности в глубокую синеву. Перебивающие друг друга шепчущиеся листья лимона, куриный клокот и резкий запах лаборатории. Жизнь до недавнего момента. Не смотря ни на что, хорошая жизнь. До того, как встало солнце, можно было бы думать, что ничего не было. До того, как первые лучи пробили ночную простынь. Понк не стоит на своём. Не держит последний пропуск. Не переживает истязания. Это далеко, далеко во лжи, в неправде, больной фантазии, желающей хорошей концовки. Они здесь. Фигура, неаккуратный пёстрый росчерк краской на виноградного оттенка фоне, и кривое бельмо в тёмной камере. — Проводить время с тобой не так уж и плохо, Сэм. Больно. Больно. Понк судорожно выдыхает в спёртый воздух и немного пододвигается ближе к перегородке. У него обожжённые — сожжённые — лавой ноги, опоздавшие импульсы, теперь же бьющие по нервной системе, сильно сводящие всё тело. Того, что ниже колена, можно сказать, что нет: оно растаяло, сгорело, превратилось в углеобразные огрызки. Тюремный страж непоколебим. Его требования просты и ясны. Когда дело касается его обязанностей, он серьёзен и беспощаден. Учёный не скажет, что винит его в этом. Понк прикрывает глаза и отдаёт себя потоку мыслей. Что такое забрать то, что дороже жизни. Ведь Сэм перед ним. Может, как облик или хладнокровная личина. Может, как силуэт, трафарет того, кого он знал и кому предлагал быть валентинами. Но он здесь. Смотрит сверху вниз. Ждёт. Что такое забрать то, что дороже жизни. Обрамлённая перчаткой рука касается другой стороны стекла. Это едва видно и слышно в полудрёме. Его маска трескается, падает. Дверь в камеру раскрывается, впуская тюремную затхлость и драгоценные крупицы полногрудных вдохов. Это победа. Это сладость. Понк расфокусированным зрением обводит своего истязателя и его сердце не может находиться на месте. Окатывает жар и пьяная радость. Я заберу у тебя то, что дороже жизни. Металл брони звонко отражается в ушных перепонках, как и стук сапог по полу. Я заберу у тебя то, что дороже жизни, сказал Сэм. Щёки болят от улыбки, и на глаза наворачиваются слёзы. Его, сжав большой ладонью кисти, протаскивают по полу, как холщовый мешок, совершенно не беспокоясь. Обугленные кости скрежещут по обсидиану; на руки цепляют наручники и закрепляют через трубу, время назад через которую поступала лава в его камеру. Сэм упирается ногой в изогнутую дугой спину и прижимает к земле. Я заберу у тебя то, что дороже жизни, сказал Сэм. Воздух обтекает устремлённое лезвие топора со свистом. Сдерживаемый весом учёный дёргается и кричит, повисая на цепи. Запястья пережимаются узкими полосами. У надзорщика не получилось сломать ключицу с первого раза. У разрубаемой плоти глухой впитывающий звук, но кость трескается под напором с насыщенным утробным хрустом, и Понк, заливаемый кровью, пытается подобраться, сжаться в комок, но его агония остаётся беспрепятственной для тюремного стража. С третьим ударом лезвие идёт по косой, упираясь в лопатку. Я пишу правой. Я всё делаю правой. Его наручники распахивают и позволяют упасть первой половине тела на пол, окунуться в быстро растекающуюся лужу собственной крови, едва мерцающую отражением комнаты. Сэм становится по другой бок заключённого и заламывает страдающую руку за спину, позже совершая ещё одно рубящее движение. Оружие грызёт напролом. Я пишу правой. Я всё делаю правой, сказал Понк. Это милостыня и жалость. Сознание ускользает, разливается. Где-то сейчас, за горизонтом, насыщенное голубое небо. Где-то сейчас, за горизонтом, солнечные зайчики, бегающие по листве. Понк счастлив. Где-то сейчас, за горизонтом, могут собираться дожди. Где-то сейчас, за горизонтом, пасётся, поедая полевую траву, скот. Понк громко всхлипывает, когда последний лоскут кожи, удерживающий конечность, разрезается, и обливается слезами. Он кричит от боли и стонет, пытаясь укрыть ладонью разверстую рану. Я заберу у тебя то, что дороже жизни. Давление со спины исчезает, и учёный, со скулежом, поджимает к животу ноги, переворачиваясь на здоровый бок. Сэм садится рядом с ним на колени и садит чужое тело тоже, обвивая через шею жгутом. Что такое забрать то, что дороже жизни. Его раны опаляет спиртом и зельями, ручьи крови усыхают. Понк чувствует, как лицо в маске льнёт к нему, респиратор касается кожи, не укрытой маской. У него никогда не получится. Забрать то, что дороже жизни. Учёный обнимает в ответ. Чужая грудь вздымается размеренно, как у спящего. Не важно, что там, за горизонтом. Пропитанную железом липкую маску ненавязчиво стягивают, освобождая, как и собственный респиратор. Сэм прижимается ртом к мокрой щеке, горько выдыхая. У тебя не получится. Никогда. Понк, когда его укачивают, берёт покрытый щетиной подбородок в ладонь и ненавязчиво, едва ли, касается чужих губ своими. Не важно. Это всё не важно. Сэм перехватывает руку и сжимает её, переплетая пальцы. Пускай за горизонтом будет утопия. Рай. Эдемский сад. Идеальный мир. Это не важно.