Любовник смерти

— Том. — М-м-м? — Не пора приручать твоего дракона? Том задумался. Я его понимал. Я от аниформы пантеры чуть с ума не сошёл, так настойчиво зверь звал меня. А потом вспомнил, что в суете прошедших дней даже не посмотрел на своего дракона. — Покажешь мне моего дракона? Том вызвал Дорри с Омутом памяти и скинул туда серебристую нить. Я сел рядом, расслабился и опустил лицо. Алтарный круг, подсвеченный холодным светом Люмосов. Я в центре круга, зависнув над землёй, раскинув руки. Лицо пустое, как окна заброшенного дома. Волосы развеваются. Ветер внутри круга закручивается воронкой, треплет истерзанную когтями одежду. Меня выгибает дугой, я кричу, золотистое свечение начинает распространяться от меня. А потом яркая белая вспышка и в центре круга лежит, свернувшись клубком, дракон с золотистой чешуёй. Он открывает глаза. Изумрудные глаза с вертикальным зрачком. Поднимает голову на длинной шее. Осматривается непонимающе, встаёт на лапы. Том окликает его. Дракон оборачивается, в упор разглядывая Тома. Садится. Том зовёт всё настойчивее. Дракон замирает, прислушиваясь. Потом воздух начинает мерцать, рябить и на месте дракона оказываюсь я, свернувшийся в позе эмбриона. Том кидается ко мне, обнимает и исчезает в вихре аппарации. Я вынырнул из Омута совершенно ошарашенный. Как Том сказал? «Ты превратился в энергетический насос». Я опустошил круг алтарей? Охренеть! Меня могло разорвать к чертям собачьим и мой дракон просто спас меня. Я поёжился. Моя безумная удача, подводящая меня к грани, но каждый раз уводящая от неё. Чёртов экскурсовод. Я начинал верить Тому, который говорил, что я порождение йотунов скалистых гор и фьордов. Может не йотунов, а троллей? Немного придя в себя, я посмотрел на Тома. Он смотрел на меня с лёгкой улыбкой. Как он выносит меня? Я начинал понимать Дурслей, которых я бесил. Я реально ненормальный. Я вздохнул и подумал, что Том сам виноват. Ему мог принадлежать любой, а он выбрал проблемного идиота. Плюнув на всё, я скинул свои воспоминания Тому. Он ведь так же не видел своего дракона в Омуте, только через призму моего восприятия. А это немного другое. Пока Том был погружён в Омут, я смотрел на его широкую спину и сильные руки. Да, сильный маг не может быть хлюпиком. Он был великолепным тому подтверждением. Я даже слегка вспотел, представляя длинные мышцы его спины, две ямочки на пояснице и подтянутые округлые ягодицы. Том поднял лицо от Омута. Холодное, сосредоточенное. Посмотрел на меня тёмными глазами. Привлёк к себе сильной рукой. Уткнулся носом в макушку. — Когда ты описывал свои сны, я сомневался, что это возможно. Очень трудная форма. Но я смог. И важно не то, что смог обернуться в ящера. Важно, что вернулся в человека. Харри, я вернулся к тебе и благодаря тебе. Я ощущал себя всесильным, люди казались букашками. Пока я не увидел твои глаза. Изумрудные. Светящиеся. Ты моё сокровище. — Том помолчал. — Нет, пока я точно не рискну оборачиваться. И да, соберёмся это делать снова только в Стоунхендже. Важно просто не улетать сразу с места, как это сделал я в свой первый оборот. Чтобы не страдать от магического истощения. И надо будет подготовиться. Сделай заказ гоблинам на философский камень. Хочу сварить зелье на его основе. Такая вещь всегда должна быть с собой. Зелье и мёртвого поднимет, про такую незначительную вещь как истощение я молчу. Я отправил запрос гоблинам, и через полчаса камень был у нас. Том ушёл с ним в лабораторию, а я остался в каминной, приканчивать «Войну и мир». Мне надо было разгрузить мозги. Можно было или помедитировать, или просто выпить. Но мой дракон был возбуждён просмотренными воспоминаниями, и в медитацию сесть я не решился. А пить одному не интересно, и не посреди же дня. Ближе к вечеру я заглянул в лабораторию. Дорри подсказал где. Я за всё время пребывания в Мракс-хаусе тут ни разу не был. Лаборатория нашлась недалеко от дуэльного зала и выглядела как современная медицинская лаборатория. Хром, пластик, блеск. Только котлы и черпаки разных размеров вносили диссонанс. Но тут был и микроскоп, и тигли и вся эта эклектика смотрелась вместе совершенно дико. Том сосредоточенно помешивал зелье в котле серебристым черпаком. Над поверхностью поднимались ленивые завитки розового оттенка. Я тихонько прикрыл дверь. Вмешиваться в процесс варки зелья чревато. Это я ещё при Северусе выяснил. Одно неловкое движение, и многочасовые усилия могут пойти прахом. Я вернулся в каминную, и мы с Цером пошли полетать. Было уже темно, я ориентировался на звук крыльев Цербера и внутреннее чутьё. В обороте я чувствовал фамильяра совсем по-другому. Так летают птицы клином или стаей. Цербер был севером, а я стрелкой компаса. Он вёл, как всегда. Мы пролетели над Литтл-Хэнглтоном, над белой змейкой реки, что извивалась между лесистыми берегами. Над отдалёнными отдельно стоящими поместьями. Дальше я не запомнил, уйдя в своего рода медитацию. Цербер всегда чётко знал, куда лететь и сколько это продлится. Очнулся я, когда мы уже подлетали к поместью. В открытом окне стоял Том. Цер, не останавливаясь, скользнул мимо него в комнату на свой шесток, я же плюхнулся на внутреннюю часть подоконника. Том протянул руку. Я скакнул ему на предплечье и почувствовал тёплые пальцы на шее. Я совершенно автоматически прикрыл глаза и распушил перья. Это было приятно. Том пересадил меня на диван и позвал. — Харри, возвращайся. И я, выпадая из расслабленного состояния, осознал себя сидящим на диване. — Как полетал? — Отлично. Как ты? — Всё хорошо. Зелье сварено, теперь надо его протестировать. — Протестировать? Нужен кто-то особенный? — Не то, чтобы особенный, но лучше делать это на пожилом человеке либо на пострадавшем от проклятия или болезни. Эффект будет ощутим. — Только, ради Мерлина, не принимай сам. Ты меня точно затрахаешь! Том хмыкнул. У меня волосы дыбом поднялись на загривке. Как-то я был не готов к двадцатилетнему Тому Реддлу. Мозг панически искал варианты. — Тестируй на Люциусе. — Это почему? — глаза Тома сощурились и полыхнули красным. Вот не понимал я ревности Тома к лорду Малфою. То что он шарит по мне глазами, не значит, что я буду отвечать на его липкие взгляды. Но, очевидно, у ревности существует своя альтернативная логика. — Ну, на нём же вроде проклятие, что наследник только один? — Хм. А это идея. Про проклятие он мне все уши прожужжал, когда Нарцисса забеременела. Боялся, что девочка родится. И сейчас трясётся над наследником так, что иногда это неприлично. — Ну, у тебя нет детей, чтобы понимать, что прилично, а что нет. Я его в какой-то степени понимаю. Когда держу Гарри на руках. Хочется защитить его от всего мира. Собственный ребёнок на руках ощущается как хрупкая драгоценность. Это мы с тобой были никому не нужны, но стоит ли судить по себе, если пример не самый приятный? — Да понял я. Ты иногда слишком светлый, Харон. — Думаю, в этом весь смысл. — В равновесии. Да. Ты уравновешиваешь мою Тьму.