Любовник смерти

Из камина вышли Тони и Том. Я пожал руку Тони и хотел пожать Тому. Но он просто привлёк меня в объятия. — Ты чего? — А ты думал я буду скрывать, что ты принадлежишь мне? — Том, все и так это знают. — Я мечу территорию, — сказал Том и поцеловал меня в висок. Хорошо, что не в губы. Я, вдохнув его родной запах и ощутив горячие руки на талии, немного поплыл. Отстранившись, я плюхнулся в кресло. И отпил из бокала большой глоток. Тут так и было жарко, или это я спёкся от вполне невинного прикосновения? Том хмыкнул, трансформировал моё кресло в небольшой диванчик и сел рядом, привлекая меня к себе, закидывая руку на плечи. Тони вызвал Олли и заказал ему выпивку себе и Тому. — Как прошло собрание? — Никто на меня не покушался. Кроме Малфоя. Он хотел денег и решений по перестройке правого крыла Певерелл-кастла. — А что там не так? — Нужен небольшой зал для конференций. Где собирать весь персонал приюта на совещания и летучки. — Ну так и отдали бы одни преподавательские апартаменты. — Так мы и отдали. Но придётся сносить несколько перегородок и чуть расширять пространство. Это всё неинтересно. Как твой день? — Хорошо. Мы построили крепость. — Ещё одну я не вынесу! — Том трагически закатил глаза. Как пользовать меня на алтаре, так он выдерживает. — Да ну тебя, — я толкнул его в бок. — Покажешь? — к разговору подключился Тони. Мы вышли в сад. Крепость посверкивала ледяными стенками под расцветающим звёздами ночным небом. Да, мы залили её Агуаменти, чтоб стояла дольше. Эффект вышел впечатляющий. Тони присвистнул. А Том махнул рукой, и в нишах и бойницах загорелись холодные огоньки. Как на рождественской ёлке. Крепость сразу стала какой-то волшебной, заиграла разноцветными бликами. — Гарри был в восторге, — утвердительно сказал Тони и пошёл осматривать её изнутри. Том прижал меня и, пользуясь нашим уединением, поцеловал. Нежно, мягко. Легко касаясь кончиком языка внутренней чувствительной части губ. Это было необычно и очень чувственно. Обычно мой Тёмный был жадным и нетерпеливым. От этой нежности что-то в душе надрывалось и плавилось. — Привет, мальчики! — Я было дёрнулся от Тома, но он удержал меня. Позволил лишь слегка отстраниться. Лили стояла на пороге дома с Гарри на руках и улыбалась. Гарри, увидев Тома, разулыбался во весь рот и протянул руки. Том выпустил меня и принял Гарри, накидывая на всех нас согревающие чары. Февраль был промозглый, а Гарри был как раз после ванной. Малыш увидел огоньки на замке и ахнул. Он видел то самое волшебство, которое пришло в мой мир, когда мне было одиннадцать. Глаза его были широко распахнуты, лицо зарумянилось и выражало чистый восторг. Вдруг из-за стены выглянул… медведь. Гарри ахнул вновь и разулыбался. Ну что за ребёнок! Ничего не боится. — Тони! Антонин скинул вполне правдоподобную иллюзию и подошёл к нам, забирая из рук Тома Гарри, который тянул к нему руки и смеялся. Так, со смеющимся Гарри, он подошёл к Лили, поцеловал её, и мы все пошли в дом, ужинать. После ужина, оставив Тома и Тони за кофе и сигаретами, мы пошли укладывать малыша Гарри. Он весь извертелся. Лили сказала, что он любит мои сказки. Что их любить? Они все взрослые. Когда мы уложили его в постель, он вытянул ручки поверх одеяла и требовательно уставился на меня своими разнозелёными глазами. Думаю, ему просто нравились мой голос и моя магия. Это неудивительно. Мы части друг друга. И я начал. Жила на свете девочка. Она была счастлива и беззаботна. Как счастливы и беззаботны все дети. Когда радуешься жизни просто так, а не за что-то. Детство у неё было очень счастливое. Рядом любящие и близкие люди, друзья, зима, лето, осень, весна. Всё радовало и всё казалось естественным. Настоящим. Да оно и было настоящим. То, во что веришь искренне и от души — всегда настоящее. Всё было прекрасным. Это взрослым забегаешь вперёд. Летом ждёшь осени (проклятая жара), осенью — зимы (дурацкие дожди), зимой — весны (противный холод, бр-р-р), весной (ах, скорей бы лето), теряя истинную ценность настоящего момента. Ведь осень, к примеру, 1980 года единственная в своём роде и не повторится никогда. Так зачем же ждать, когда она закончится, вместо того, чтобы ей насладиться? Но это для взрослых. Детей такие глупости не касаются. Зимой были сани, ёлка, рождество, запах имбирного печенья и праздника. Весной — одуванчики, ручейки, синички и первое лёгкое платьице. Осень приносила запах грибов, бешеную сочность красок, высокое прозрачное небо и кленовые листья. Лето. Ах лето, лето. Лето — это так много. Лето — это сандалики, речка, бабочки, небо, разрезанное листвой на пятнышки света и тени, быстро тающее мороженое и фонтаны. И ещё земляника. Крошечный ароматный красный подарок леса. Запах земляники — запах детства. Вкус детства. Счастье и беззаботность. Девочка росла. Она же была настоящей девочкой. Она теряла наивность, беззаботность, где-то веру, где-то мечты. Реальность меняла очертания. Становилась не такой сочной и яркой. Девочка — девушка — женщина. Взлёты и падения. Школа, институт, первая любовь, первая несправедливость, первая потеря, работа, карьера, замужество, заедающий быт… Депрессия! Серые стены дома. Серый вид из окна. Светящее не ей солнце. Жизнь бесполезна и глупа. И главный, не дающий покоя вопрос: зачем? Зачем всё и кому это надо, если не нужно ей. Где смысл? И этот вопрос удерживает и отпускает. Тикают часы, отмеряя утекающее время. На столе стакан и твёрдое «не хочу больше жить». И сладко под ложечкой «они пожалеют». От жалости к себе и беспросветности положения наворачиваются слёзы. Плачет навзрыд женщина, плачет та часть её души, в которой ещё живёт ребёнок. Успокоилась, расплескала, икает. Вытирает лицо платком и неуловимый запах заставляет забыть обо всём. Калейдоскоп слайдов перед глазами и ощущение счастья. Земляника! Мир становится трёхмерным, сочным и живым. Внутри всё кипит от бурлящей радости, приподнимает над стулом, заставляет вскочить и кружиться по комнате. Смех. Во весь голос и на полную катушку. Живу! Я живу! Жизнь прекрасна! Выплеснувшись, я остановился и оглянулся. Нахрена ребёнку такая сказочка? Благо Гарри уснул на описании лета. Лили сидела рядом. Я извиняющеся посмотрел на неё. Потом пригасил свет, и мы вышли в коридор. — Извини. Я… увлёкся. — Это тот прокол сознания, что ты упоминал на медитации? — Да. Тебе надо было остановить меня. — Не надо. Гарри уже спал, а для меня твои сказки не менее важны, чем для него. Твоя жизнь прошла мимо меня, Харри, — мама бережно поправила выбившуюся из хвоста прядь. — Я упустила все прекрасные моменты. Твоего взросления и становления. Не поддержала тебя ни в одной тяготе. Ни в горе, ни в радости. Твои сказки, как окно, позволяющее мне заглянуть в прекрасный таинственный сад. Понять тебя. Хоть немного. Если бы ты знал, как я горжусь тем, что у меня такой взрослый, потрясающий сын. Чудо, которое сделала я. Это странно и прекрасно. Ты моё чудо. Я обнял маму и вдруг понял, что по щекам текут слёзы. Всё то одиночество, боль, холод, что были связаны с тем, что мамы не было в моей жизни, выходили сейчас со слезами. — Я понимаю, почему Том так боится выпустить тебя из рук, оставить больше чем на полдня. Ты Свет, на который летит каждый, кто видит тебя. А ты достался ему. Иметь персональное солнце не каждому дано.