Я искал тебя...

      …Мы были пьяны и чертовски одиноки, вдвоем в нашем доме, после очередного моего расставания и твоей внезапной размолвки, тоже грозящейся перейти в окончательный разрыв.       — Том, как ты думаешь, мы когда-нибудь будем счастливы по-настоящему? У нас ведь все есть. Но не хватает самого главного.       Ты лишь усмехнулся:       — Билл, неужели ты всё ещё веришь в эту самую великую любовь один раз и на всю жизнь? Это же миф. Её не существует! Люди знакомятся, трахаются, а потом расходятся. Некоторые живут вместе, потому что это удобно.       — Конечно, я верю в любовь… Иначе бы я ее не искал, — ответил я, уже сомневаясь, могу ли я верить собственным словам?       — А когда ты в последний раз говорил «я люблю тебя»?       Мы были такими детьми, но пытались пить и курить, как взрослые. Мы думали, что это круто. Ты считал, что нам обязательно нужно обзавестись девчонками, чтобы никто не считал нас лузерами…       Я задумался, что ответить, насколько я вообще был способен думать, после ещё одного бокала, и так и не смог ничего произнести. Я попытался вспомнить. В последний раз я сказал эти три слова, когда нам было лет по тринадцать. Я думал, что это обязательно — показывать свои серьёзные намерения, даже если это была просто симпатия… Тогда мы ещё не прославились, а только мечтали об этом, строили планы на будущее. Я мечтал о большом доме, где мы будем жить, где половина комнат будет заставлена твоими гитарами и кепками, а другая половина завалена модными куртками и дизайнерскими джинсами моего собственного производства. А ты мечтал перетрахать тысячу фанаток. Кажется, это всё, что тебя волновало… Ты посмеялся над моей мечтой встретить большую любовь и уверял меня, что как только на нас свалится популярность, я буду купаться в лучах славы и забуду об этой «ерунде». Тогда мы ещё были такими детьми, но пытались пить и курить, как взрослые. Мы думали, что это круто. Ты считал, что нам обязательно нужно обзавестись девчонками, чтобы никто не считал нас лузерами… Но у меня с девочками как-то не сложилось — всего одна серьёзная попытка, как раз с признанием в любви, а вот ты отрывался за двоих.       Поняв, что девочки — не мое, я очаровывал наших общих приятелей. Однажды ты вернулся домой пораньше и устроил такой скандал, застав меня в объятиях своего друга… мы просто целовались, ничего больше, но ты кричал так, словно мы делали все то, что и ты со своими подружками. Ничьи оскорбления, угрозы и даже удары не ранили меня так, как твои слова. Ты сказал, что я ненормальный, что я тебя позорю и что никто в нашей сраной деревне не должен узнать, что я «не просто мальчик с накрашенными глазами, а самый настоящий педик». Ты не бил меня, но твои речи были хуже самых сильных ударов, которые доставались мне от старшеклассников, если ты не был рядом. «Билл, мне стыдно, что ты мой брат». Потом ты успокоился, но я долго не мог забыть об этом… ты стал меня избегать, предпочитая компанию настоящих «крутых парней», и между нами пролегла пропасть. И чем дальше ты был от меня, тем больше мне тебя не хватало. Я мечтал, что всё будет как раньше, хоть и понимал, что этого никогда уже не будет. Самый родной человек вдруг стал таким далёким и чужим. Это разбивало мое сердце. Я никого и никогда не любил так, как любил тебя. Хоть я никогда и не говорил тебе этих слов в том самом смысле, который обычно люди в него вкладывают. Не сразу я понял, что на самом деле мне нужны были не просто другие мальчики, а ты… я неосознанно выбирал тех, кто напоминал мне тебя. Вот только выбор этот оборачивался не в мою пользу.       Я искал тебя в каждом случайном и каждом намеренном — твои дреды, улыбку и родинку на щеке. Дурацкие кепки, которые ты так любил. Растянутые футболки на несколько размеров больше. Искал, и каждый раз разочаровывался, находя в других не тебя… То дреды были не того цвета, то кепка не с той надписью, то футболка с логотипом фирмы, которую ты ненавидел…       Когда мы стали старше, и одними объятиями ограничиваться уже не получалось, а времени на романтику не было, я пытался просто отвлечься, пока ты трахал группис в соседнем номере. У меня были свои развлечения.       Свидание вслепую было одним из вариантов. Я просил выключить свет. Или надеть на глаза плотную непроницаемую повязку и связать мне руки, чтобы я не мог её снять. Я не был любителем пожёстче, напротив, мне было не так больно, если я не видел, что он — кто бы это ни был — не ты. Я устал придумывать десятки, сотни оправданий, когда, забывшись, произносил твоё имя… После того случая, когда ты застал меня с одним из наших охранников в постели, я дал себе слово не встречаться с теми, кого ты тоже знаешь. И не знакомил тебя с теми, кого все-таки решался подпустить ближе, но не потому, что не хотел, чтобы ты видел, что у меня кто-то есть (ты ведь не стеснялся приводить в наш общий дом своих однодневок!). Я не делал этого потому, что не хотел, чтобы они знали, что у меня есть не просто какой-то ничего не значащий абстрактный «старший брат», а близнец по имени Том, которому я был готов отдать всё, что у меня есть, но ему оказалось это не нужно… Пусть думают, что я просто отчаянно пытаюсь забыть своего бывшего, а не того, кто никогда и не был моим. Я боялся, что однажды ты услышишь, как я кричу твое имя. А может, ты уже слышал, но промолчал? Хотя что тут говорить, ты не единственный парень на свете, которого зовут Томом.       И всё-таки у них было что-то общее с тобой. Они все уходили, выбрав более спокойную жизнь — с кем-то менее известным; с кем-то, кто не срывается в три часа ночи, почувствовав, что брату плохо (напился после ухода очередной своей силиконовой подружки и не может даже подняться. Ты бы вряд ли пришел, будь я в такой ситуации).       — Билл, я не слышу ответа. Про ту девчонку можешь мне не говорить, это не считается, — ты будто читал мои мысли.       — Если не считается, тогда… никогда. Я не нашёл такого человека, которому мог бы искренне сказать, что я его люблю.       Я не сказал, что боюсь, что отдам своё сердце тому, кто его просто растопчет и выбросит, как ненужный хлам, вместо этого с моих губ сорвались другие слова:       — Слушай, Том, раз у нас не получается в личной жизни, то нам стоит уехать куда-нибудь подальше от этого мира и жить там вместе до конца своих дней, забив на всех шлюх и мудаков.       — И что нам делать вдали от этого мира? Дрочить, пока рука не сотрётся? — ты отставил бутылку в сторону. Она была почти пуста… Твой взгляд затуманился. — Билл… Да к черту эту романтику, я уже неделю не трахался, вот это проблема! Тебе бы тоже не помешало, а то ждёшь серенад под луной до сих пор. — Ты засмеялся, а у меня в груди кольнуло.       — Не надо мне серенад. Мне бы просто… Такого, как ты. Чтоб понимал с полуслова, — тут я, конечно, немного преувеличил. — Чтобы знал, о чем я думаю, — а здесь не немного, порой ты попадал в точку, но самое главное в упор не замечал, — чтобы любил меня таким, какой я есть… — Соврал. Тебе ведь было бы проще, если бы я был «нормальным братом». Я допил остатки вина прямо из бутылки, забив на бокалы. — Том… Можешь принести ещё? Закончилось.       — По-моему, тебе хватит, — он усмехнулся. Включает заботливого, когда не надо.       — Ладно, сам возьму, — я встал, и пошатываясь, пошел к холодильнику. Открыв его, я взял бутылку с вином и вернулся в комнату. Том полулежал на диване и безразлично смотрел в потолок. На полу лежал телефон. Только сейчас я заметил, что на нём была трещина.       — Эта сучка имеет наглость мне звонить и просить приехать… Все, я сказал, что мы расстаёмся. Теперь я свободен. Найду другую.       — Телефон-то зачем разбил? — я подошёл ближе, поставил бутылку на стол, и осторожно поднял пострадавшее устройство. — Можно заменить экран.       — Да забей… Налей мне лучше.       Я подал тебе бокал, но ты был уже слишком пьян, чтобы удержать его в руках и пролил себе вино на футболку. Ты снял ее и откинул на спинку дивана.       — Кинуть в стиралку?       — Можешь сразу в мусорку. Все равно старая…       А я смотрел на твой торс, на небольшие, но весьма соблазнительные кубики пресса. Ты всегда уделял больше времени спорту, чем я. Конечно, тебе ведь надо было кадрить девушек… Знал бы ты, как сильно я завидовал каждой. Ведь я так хотел оказаться хоть раз на их месте. В детстве я часто видел тебя без одежды. Тогда наши тела были неотличимы друг от друга, а теперь я покрыл свою кожу множеством татуировок, и мы стали ещё более разными.       — Знаешь, мне кажется, я скоро и себя отправлю в мусорку. Я устал, при том ничего, считай, и не сделал. У меня совершенно нет вдохновения. Том, мы уже несколько месяцев не придумывали ничего нового.       — Ммм, ну не знаю… Может, тебе замутить сайд-проект? Выпустить пару треков не для группы или заколлабиться с каким-нибудь певцом? Если симпатичный и гей, то… — ты теперь не морщился от произнесения этого слова. Всё-таки жизнь в Америке дала свои плоды. — Приятно проведёшь время.       — Тебя волнует, как и с кем я провожу время, неужели? — я усмехнулся, отбирая у тебя бокал, который ты не допил, но и не расплескал полностью, и допил оставшееся. — А насчёт проекта… Да, это неплохая мысль. Но только если ты мне поможешь.       — Помогу, конечно. — Ты достал из кармана пачку сигарет, вытащил одну и протянул мне, хоть я и не собирался курить прямо сейчас, но разделить этот процесс с тобой мне всегда было приятно. Я не смог избавиться от этой дерьмовой привычки, хотя если быть честным, то не слишком-то и пытался.       Мы вышли на веранду и там закурили. Выпуская дым из лёгких, я слегка кашлянул. Ты любишь более крепкие сигареты, а я уже и забыл. Мы давно не проводили время вот так, говоря по душам. И вдруг меня осенила мысль, как можно назвать свой мини-альбом.       — Я не в порядке.       — Заметно, что не в порядке. Найди уже себе кого-нибудь, что ли. Ты постоянно ошиваешься в этих новомодных клубах, но возвращаешься один.       От вида твоей усмешки мне хотелось сделать что-нибудь ужасное. Я не мог ударить тебя, хотя в детстве мы порой дрались. Но с тех пор прошли годы.       — Придурок, это название моего будущего альбома.       Ты затушил окурок в пепельнице, и я последовал твоему примеру. Пауза затянулась.       — Как скажешь. Билл… но с тобой и правда что-то не так в последнее время. Я хочу помочь тебе, знать бы как.       На меня накатило отчаяние. Ты в упор не видел ни-че-го. Тот, кто должен чувствовать меня и понимать без слов, если верить всем теориям о нашей близнецовой связи, не понимает ничерта. Что, если я скажу тебе всё как есть? Ты пошлёшь меня и перестанешь общаться, съедешь сам из нашего дома? А может, попросишь меня освободить местечко для твоей новой шлюхи, если, конечно, не помиришься с предыдущей? Или же в хрен знает какой раз посоветуешь пойти с кем-нибудь потрахаться, чтобы выкинуть всю эту дурь из головы?       — Эй, Билл, приём! Ты можешь мне рассказать, что тебя беспокоит, — ты помахал рукой у меня перед лицом. И я, вместо того чтобы сказать хоть что-то внятное, просто схватил твои пальцы с вытатуированными на них 0620, и прижал их к губам. Я смотрел на тебя и думал, что сегодня всё изменится раз и навсегда — либо ты примешь меня вместе с моими чувствами, либо невидимая нить между нами (она ведь должна быть, её же не наши фанаты придумали?!) разорвётся и её будет уже не склеить. Я поцеловал твою ладонь, вдыхая запах кожи, а ты уставился на меня так, словно прежде никогда не видел.       — Том… Когда я говорил, что хотел бы найти кого-то вроде тебя, это был не совсем честный ответ. Мне не нужен кто-то вроде тебя. Мне нужен ты, только ты. Всё остальное — замена, причём отвратительного качества. Всё равно что вместо дорогого алкоголя пить то дешевое пойло, которым мы травились в детстве. Противно, тошнит, а другого-то нет… Ненадолго отключаешься и вроде бы нормально, но потом опять херово. И так каждый раз. Каждая новая попытка — всё то же гребаное дерьмо. И с каждым разом все сложнее. Я не могу открыть своё сердце никому. Наверное, я навсегда останусь одинок. Никогда и никого не полюблю.       Я не мог отпустить твою руку. Мне было страшно, что ты сейчас накричишь, назовёшь меня ненормальным.       — Пойдём в дом. Здесь нас могут увидеть, — в отличие от меня, ты сохранял спокойствие. Казалось, что ты и не пил вовсе и твой разум был ясен, а вот у меня начала кружиться голова, и я едва не рухнул прямо на веранде.       Ты завёл меня в дом, придерживая под локоть, помог лечь на диван и улёгся рядом. Мы смотрели друг другу в глаза и находились так близко, что меня это сводило с ума.       — Том… скажи хоть что-нибудь. Плохое, хорошее — всё равно. Не молчи. Ты ненавидишь меня? За то, в чём я признаюсь тебе…       — Почему ты не сказал раньше, Билл, почему? Как ты мог подумать, что я буду тебя ненавидеть? Всё ведь могло быть по-другому.       Теперь ты сам держал меня за руку, и такого жеста я от тебя не ожидал. Это прикосновение было приятным, и мне становилось легче просто от того, что ты здесь.       — Ну извини, не нашёл нужного момента… Ты был слишком занят своими тусовками без меня. А потом ты застал меня с парнем и обозвал последними словами. Стал бы я после этого бежать к тебе с душой нараспашку, сам подумай. Что бы могло быть по-другому, Том, ты бы смог меня полюбить? — спросил я, мысленно готовясь к тому, что ответ будет «нет».       — Билл… Я не знаю, как поступил бы, если бы знал всё с самого начала. Но я больше не могу видеть, как тебе больно. Может быть, это лишь наваждение? И если ты получишь то, чего хочешь, тебя отпустит? И ты сможешь идти дальше, не думая о том, что со мной тебе было бы лучше? Я не идеален. Я тот ещё мудак, ничем не лучше остальных…       — Лучше. Я уверен, что лучше. Ты столько лет прожил со мной под одной крышей, хотя мог бы сбежать, как только мы переехали, и приходить в гости по праздникам, — я улыбнулся. Ты больше не держал мою руку, но теперь осторожно погладил кончиками пальцев меня по щеке.       — Что я должен сделать? — спросил ты. — Хочешь, чтобы я поцеловал тебя?       Теперь мне казалось, что ты всё-таки перебрал. Наверное, это всё-таки будет неправильно, если мы сейчас переступим эту черту, а завтра ты осознаешь случившееся и тогда уже точно сбежишь. Но запретный плод сладок, и этот плод никогда ещё не был настолько близок, что только руку протяни — и можно сорвать. Что более неправильно — «сбыть» сейчас свою уже почти похороненную мечту, или же благородно отказаться от неё, лишив себя последнего шанса? Быть может, я не должен так спешить, и мне нужно дать тебе время. Но я ждал слишком долго, чтобы отступить.       Я пододвинулся к тебе — настолько, насколько это возможно, и сам прикоснулся к твоим губам, прикрывая глаза. И ты ответил мне. А потом всё закружилось, будто калейдоскоп. Я хотел запомнить каждый миг, зная, что это может не повториться, но был слишком потрясён происходящим, поэтому в моём сознании отпечатались только вспышки, будто я смотрел в ночное небо, в котором взрывались яркие фейерверки.       Раз. Я целую твою шею и слышу тихий стон. Тебе нравится.       Два. Скольжу языком по твоему торсу. Ты перебираешь мои волосы, и я даже немного жалею, что так коротко их остриг.       Три. У меня немного дрожат руки, и я невероятно рад, что на тебе простые домашние штаны, которые так просто снять, пока ты стаскиваешь с меня футболку и случайно — или нарочно? — задеваешь пирсинг в моём соске.       Четыре. Кажется, мы упали на пол, но мне наплевать, да и тебе тоже. Так будет даже удобнее. Я распластался под тобой и едва нахожу возможность достать резинку из кармана своих уже спущенных джинсов и протягиваю тебе. Смеёшься: «Ты как будто знал…»       Пять. Я прижимаюсь к тебе так крепко, будто это всё лишь сон, и ты в любой момент исчезнешь, но осознав, что ты никуда не уйдешь, я смог по-настоящему расслабиться и наслаждаться моментом. Ты двигаешься медленно, даже слишком, а мне нужно больше. Я не настолько хрупок. Беречь меня стоило раньше, но что теперь об этом, Том, просто трахни меня уже как следует. Не знаю, мысленно я это произнес или вслух, но мою просьбу ты исполнил.       Шесть. Не хочу, чтобы всё закончилось, но это неизбежно. Твоё тело содрогается, ты широко открываешь рот и слегка хмуришь брови. Оргазм не всегда выглядит красиво, но и мы с тобой не порнозвёзды — пусть всё просто будет по-настоящему. Толкаюсь в твою руку. Ещё немного. С твоим именем на губах. Во весь голос. Здесь только мы, и никто не услышит. Я произношу такое краткое, такое родное и любимое — ТОМ — всегда адресованное тебе, но только сейчас ты можешь это услышать.       Семь. Ещё одно касание наших губ. А дальше — провал в темноту.

***

      На презентации альбома я светился от счастья. Кажется, так никто не поверит, что я пережил много боли. Никто не должен узнать, что ты был всем: и тем, кто разбил моё сердце, и тем, кто вновь собрал из осколков, именно ты залечил все кровоточащие раны моей души. Наша любовь оказалась возможной, хоть ты и нечасто произносишь это слово, но я знаю, что для тебя всё тоже серьёзно.       Конечно, впереди ещё много лет нашей жизни и случиться может всё, что угодно, но я знаю одно: лучше сделать что-то, чем потом до конца дней жалеть, что так и не решился.