как бабочка к цветку

      С каждым днём Ставрогину становилось всё хуже. Николай заперся у себя в комнате, не впуская никого, даже слуг, позволяя им зайти в команту, лишь когда он выходил в сад в надежде, что от свежего воздуха станет хоть немного лучше. Варвара Петровна была не на шутку обеспокоена состоянием сына, но Николай всегда успокаивал ее тем, что в скором времени ему станет лучше.       Но лучше не становилось. Цветов становилось всё больше. После последней встречи с Верховенским Ставрогин начал откашливать бутоны. А однажды вышло даже целое соцветие, поранившее горло Николая. Ставрогин практически всё время лежал. Он пытался читать книги, но не мог сосредоточиться: мысли постоянно уводило к Верховенскому. Причем чем больше было цветов, тем больше тянуло к нему.       Понимая, что конец уже близок, Ставрогин решил в последний раз увидеть Верховенского и рассказать ему о болезни. Николай привстал с кровати, держась за стену. Ноги подкашивались, слабость давала о себе знать. Осторожно пройдя пару шагов, все так же держась за стену, и, почувствовав, что он может идти дальше, Ставрогин медленно дошел до стола, сев на свое кресло. Он так давно не сидел в нём. Ставрогин нашел чистый лист бумаги среди кипы исписанных. Обмакнув перо в чернильницу, рука Ставрогина нависла над листом. Что писать? Как написать? Ставрогину хотелось умолять его о помощи, звать так, как не звал никого. Но нельзя – он гордый. Собравшись с мыслями, Ставрогин начал писать. Рука дрожала, а приглашение было скорее похоже на записку сумасшедшего. Он уже не помнит, что писал в том письме, помнит только то, что всеми силами пытался не превратить его в любовное. Наконец, дописав, Ставрогин вышел из комнаты, передал письмо слуге, предварительно запечатав его в конверт, и попросил его передать Верховенскому как можно скорее.       Ставрогин лежал в постели в мучительном ожидании. Нервы были на пределе. Казалось, что с того момента, как Николай передал письмо, до заветного щелчка двери прошла целая вечность.       Ставрогин услышал голос Верховенского. По интонации было ясно, что он тоже взволнован, возможно не менее, чем сам Ставрогин.       – Пётр Степанович, закройте дверь на щеколду, пожалуйста, – хрипло произнес Ставрогин. Услышав щелчок, Николай продолжил, – возьмите стул подле двери, сядьте рядом со мной.       Верховенский, делая всё по указаниям Ставрогина, сел рядом с ним.       – Боже мой, да вы бледны как мертвец! – воскликнул Верховенский, – Николай Всеволодович, что с вами?       – Пётр Степанович, я все объясню. Выслушайте меня, пожалуйста.       Верховенский нервно сглотнул.       – Слушаю вас, – дрожащим голосом произнес Верховенский.

"Неужели всё же любит? Не переживал бы, если нет... Да что за бес?"

      – Пётр Степанович... Нет, Pierre... Можно ведь вас так называть?       Верховенский закивал головой.       – Pierre, знаю, это будет звучать очень глупо и странно. Я болен вами. Смертельно болен. Вы же слышали, что безответно влюбленные умирают от того, что в их теле прорастают цветы?       Верховенский открыл было рот.       – Нет-нет, не перебивайте, прошу вас, выслушайте! Выслушайте... Я... Я ужасно грешен. Я видал многое. Я бывал на самом дне. Я знаю, что такое настоящий разврат. Pierre...В-вы же даже не представляете, что... что я мог... обесчестил ребёнка... девочку... десятилетнюю... Я эгоист, Pierre, я же... ради себя... я хотел чувствовать, понимаете? Чувствовать хоть бы самую малость, но ощущать... Но было так же пусто. Она ведь не выдержала, убила себя. Я надеялся, что эти... грехи... хоть что-то расшевелят во мне, хоть каплю стыда, жалости, совести – да чего угодно! Но после них лишь пустота... А вы... Вы как солнце... Я знаю, вы сами часто меня солнцем величаете да идолом. Но поймите, для меня идол – Вы. Вы – единственный, кто смог во мне пробудить чувства, Pierre... Я... Я благодарен вам... Хоть я и чувствую невыносимую боль из-за вас, но я вам очень и очень благодарен. Я привык думать, что эта боль за всё то, что я наделал в прошлом. Я чувствую, что жизнь выходит из меня, так медленно, будто бы эфир... Я хотел перед смертью увидеть вас, лишь вас... Pierre... Я люблю вас...       Ставрогин, закончив свой монолог, резко захрипел, выкашливая целое соцветие в руку. Он взял его пальцами, демонстрируя Верховенскому и чуть улыбаясь уголками губ.       – В-видите... Целая веточка... Уже близка кончина...       Верховенский лишь смотрел на него, приоткрыв рот. Он шевелил губами, будто бы пытаясь сказать что-то, но изо рта не вылетало ни звука.       – Н-Николай Всеволодович... Вы... Я вас... Вас тогда перебить хотел лишь потому, что вы не знаете о том... Ох... Николай Всеволодович! Вы ведь не знаете, что цветы исчезают тогда, когда возлюбленный признается в ответ! А вы уже помирать собрались, Николай Всеволодович...       – Но как же...       – Николай Всеволодович, ну как же вы подумать могли, что я вас не люблю! Я знаю, я хорошо вас знаю, вы думали, я рядом с вами лишь для революции верчусь? Николай Всеволодович, да я... Я вас больше всего люблю... Да я что угодно ради вас сделаю, Николай Всеволодович! Да как же мог я вас до такого состояния довести... Николай Всеволодович...       Ставрогин потянул руку к подбородку Верховенского. Коснувшись, он чуть сжал его, притягивая к себе. Верховенский приблизил свое лицо к лицу Ставрогина. Оба, прикрыв глаза, еле коснулись губ друг друга, затем чуть углубляя поцелуй. Чуть отстранившись от Ставрогина, Верховенский в ту же секунду приобнял его, прижимая к себе. Ставрогин обнял его в ответ. Николай почувствовал, что ему становится легче.

***

      – Nicolas, вас горный воздух швейцарский мигом на ноги поставит, я вас уверяю!       – Да верю я вам, верю, что же вы так уговариваете, поезд уже скоро тронется – усмехнулся Ставрогин, – иль думаете, я в самый последний момент убегу?       – Что вы, что вы, нет, конечно, – рассмеялся в ответ Верховенский.       Поезд наконец тронулся. За окном было видно провожающих, машущих вслед поезду. Ставрогин взглянул на Верховенского.       – Теперь-то точно не убегу. Хотя, знаете, я бы от вас и так не убежал бы.       Верховенский смущённо отвёл взгляд от него.       – Что же вы... Nicolas... Не знал, что вы на сантименты так способны...       Ставрогин, рассмеявшись, откинулся на спинку сиденья.       С этого момента началась их новая жизнь.