Я там, где меня нет, Где телефоны не ловят, Где люди не говорят.
Он глотает воздух мокрый и колкий, обдирая горло и всю свою сущность мартовскими касаниями. Ледяные края отражаются обветренными губами, на которых не поскользнуться — в бездну упасть, свалиться, желая только большего, тихого и безмятежного. Дождь косыми лезвиями бьет по щекам, рисуя красные полосы. Кривые черты города смазываются, оставляя в глазах холодную влагу той боли, выцеловыванную несчастий сотнями и оттаянным снегом. Телефон вибрирует в кармане пальто измокшем, и он чувствует себя собакой побитой и брошенной. Тонкие пальцы размазывают по экрану капли воды, капли соли и пресности, снимая апатично номер совсем ему незнакомый. На другой стороне кто-то задыхается, дышит в трубку загнанно, и Кейл ни слова в ответ на этот шум не произносит. -Розалин..? Приятный бархатистый голос заикается на женском имени, явно глупо ошибившийся в процессе набора номера или с пролетом контактов в телефонной книге. И этот кто-то не останавливается, сквозь машинный шум, сквозь сети бесчисленных проводов кричит почти истошно зверем раненным, но Кейл слышит лишь фальшь наигранную, выученную им наизусть. -Розалин, не игнорируй меня! Я знаю, что неправильно поступил, что не должен был, но это уже случилось, понимаешь? Ему хочется смеяться, и порыв ветра подхватывает клекот истошный и истерический, заставляя собеседника замереть и заткнуться. Свою ложь прикрыть, выжечь запретным, вылизать тем сладко-больным, что нельзя допускать и использовать. И Кейл правда рад, что Розалин сейчас этого не услышала. -Я люблю тебя. Я для тебя все сделаю, просто позволь мне... -Эй, ублюдок, даже если бы я был той Розалин, которой ты позвонил, я бы все равно послал тебя нахуй. Он ждет ответа, ждет грубости и непониманий, ударов слепых болезненных, невыносимых слов, но прерывистая сеть гудков, издеваясь, оборачивается вокруг шеи, неприкрытой шарфом. Сбросил. Кейл усмехается, смеется заливисто, облокачиваясь на перила мокрые, позволяя рукавам впитывать влагу небесную. На крыше, почти на конце мира собственного серо и пусто — так как он любит больше всего, и в груди боль сворачивается от этого всесторонненого одиночества. Бросил. Он открывает входящие номера, смотрит на последний взглядом насмешливым и, сжимая в тусклой улыбке губы, добавляет его в контакты. «Мудак» Мудак, который обязательно перезвонит.***
Говорят, нет ничего хуже, чем быть уволенным боссом, с которым вы спите. Есть. Когда тебя бросает босс, увольнять тебя не собирающийся. Кейл изучает гибкий профиль, сильные руки и улыбку хрустальную, голос сладкий, на диком гипнотическом тембре высеченный. Его клинит на стрелках ключиц, на рельефе спины, где раньше под тканью невидимыми становились следы его острых ногтей, на горле, яблоке адамовом, темные лепестки засосов на котором приходилось скрывать длинным воротом водолазок Иногда Кейл думал, что у Чхве Хана биполярка, что-нибудь маниакально-депрессивное или совсем уж в мрак — диссоциативное. Потому что босс, их всеми любимый босс, казался ангелом божьим, но стоило прикоснуться к губам, исчезнуть с посторонних глаз, встретиться вне работы, как он тут же сходил с ума и превращался в лютую бестию. Чхве Хан был самым лучшим и безбашенным бойфрендом Кейла, за исключением одного «но». Он был его бывшим бойфрендом. Не смешно ни капли — грустно, и, честно, ему совсем не хватает сил держать на лице выражение его обычное, рациональное, слегка скучающее и насмешливое. Изнутри кожа трещит по швам, пробираясь слезами к глазам ползучими, и все это жжется противно, смазывая взгляд. Он упирается в экран ноутбука, ищет в нем спасение летаргическое, но новостная лента рябит очередным скачком евро, очередным скандалом и очередными сплетнями. В его голове календарные даты перемешались, съехали по наклонной за абсолютной никому ненадобностью. Кейл помнит, что это произошло 56 часов назад. Всего лишь чуть больше двух дней, верно? Он может считать пустые ночи с того момента. Дрожь колотит в кончиках пальцев, стелется паникой по предплечьям, карабкаясь выше и выше, в самую суть его разума, в которой он всего лишь брошенка, бусина, спущенная с цепочки браслета его вечной любви. Чхве Хан эмоции свои никогда не скрывает, не умеет их контролировать — лишь на время останавливает, тормозит, продирая дыры, оставляя на чужих запястьях черные синяки. Но сейчас он улыбается тепло и искренне, принимая кофе из рук симпатичной коллеги с шелковистыми блондинистыми волосами и глазами аквамариновыми, с фигуркой кукольной и языком пошлым, блуждающим по полноватым губам. Кейл знает, как на подобные его жесты Чхве Хан раньше реагировал, и замирает пораженно, когда широкая ладонь незаметно почти опускается на чужую талию. Девушка краснеет слегка и смеется радостно. Кейл прикрывает глаза. -Лицемер. Говорят, что нет ничего хуже, когда тебя перестают любить. Он думает, что все это — чушь собачья, пока любая правда продолжает становиться искренностью. Кейл видит насквозь любую ложь, потому что давно успел ей насытиться. На самом деле, нет ничего хуже, когда после фразы «нам нужно расстаться» в твое покрытое слезами лицо летит «я люблю тебя».***
Кейл не открывает глаза. В его квартире темно и пусто, огни бесчисленные высоток ярких и фонарей с автомагистрали сыпятся ему в окно, оставляя оранжевую полутень и красные блики. Развернутые запястья белоснежным полотном маячат перед зрачками, вобравшими в себя пустоту этого места. Он куклой разбитой валяется на полу. Весь его мир плачет. Телефон вибрирует песню отвратительную и раздражающую, все клетки тела разбирая по милисекундам на «до» прекрасное и несуществующее «после». Кейл кидает взгляд замыленный на экран. Входящий вызов: «Лжец» Кейл прижимает подушку к груди, на другой бок переворачиваясь и утыкаясь взглядом в тумбу для телевизора. Раз теперь они только коллеги, то нет никакого смысла разговаривать после работы. И мобильник послушно прекращает гудеть. Кейл искал причину, честно искал ту самую, по которой его оставили в коридоре перед распахнутой настежь дверью. И он нашел ее в этих невыносимых словах, брошенных ему напоследок. Он всегда считал, что выражение своих чувств — молчаливый позыв ответить на них, вопрос риторический, но требующий подтверждения. И Кейл обернулся назад, чтобы ничего из этого не увидеть. Я люблю тебя. Вполне законченное утвердительное предложение, и он был идиотом полным, раз посчитал просьбу встречаться — их ласковым откликом. Чхве Хан милосерден и несправедлив, любитель красивых концовок и фэнтези-видеоигр, с аллергией на апельсины и ненавистью к сигаретам. Телефон отдает вибрацией по осколкам в груди того, что вроде еще бьется. -Я даже курить ради тебя бросил, что тебе еще нужно? И Кейл трубку не поднимает, оставляя любовь свою предложением утвердительным под небом ночным сырого мартовского одиночества.***
Вкус гадкий, но привычный, оттого приятный и сладкий пятном отпечатывается на языке. Пальцы слегка подрагивают, и он неумело цепляется за ручку, пытаясь кружку не разбить, удержать из последних сил. Кофе растворимый опасно волнуется, ударяясь о фарфоровые края, и Кейл впивается в них зубами. Взять отпуск было лучшим из тех решений, что ему приходилось совершать. За окном все также ни черта, туман оплетает бесчисленные глаза высоток и узкие тела фонарных столбов, дождь бьется унынием об асфальт автомагистрали и о крыши проезжающих иномарок. Кейл знает, что этот день от вчерашнего не отличается, но чувствует интуитивно изменения за пределами его взгляда. Он снимает блокировку с телефона, отчужденно посматривая пропущенные, но тут же себя одергивает, слепо удаляя всю историю. Вы уверены? Иногда ему кажется, что искусственный интерфейс заботится о нем больше, чем кто-либо еще. -Не волнуйся. День, начатый с растворимого кофе, не может быть плохим. Потому что хуже его ничего быть не может, и Кейл бессмысленным взглядом листает ленту обновлений, ни на что фактически внимания не обращая. +4 от Лжеца мигает противно сверху, и он скидывает уведомления в сторону, заставляя те исчезнуть, беззвучно упав на паркет темный с бежевыми вставками. Игнорирование — обоюдно болезненный способ избежать проблемы и болезненный только для тебя, если этой самой проблеме ты как бы в принципе и не нужен. Кейл морщится, отодвигает подальше чашку, вынимая из упаковки шуршащей печенье с каемкой шоколадной, пачкающей пальцы и отпечатки бесконечно лезущих в голову воспоминаний. Он просто сдохнет, если продолжит сидеть в тишине. И телефон послушно ему отвечает, пробивает дрожью искусственной до самого мозга. «Мудак» Кейл смеется нервно и расслабленно выдыхает, снимая зеленый огонек и поднося к уху мобильник. -Розалин, я правда ошибся, я виноват, я поступил неправильно. Я хочу вернуть все назад, но знаю, что не заслужил прощения. Кейл кивает утвердительно головой, и в его голове голос, изломанный проводами, двоится с более родным хрипловатым и бархатистым. Чхве Хан ведь никогда такого не скажет, верно? -Даже если мы больше не будем встречаться, давай хотя бы останемся друзьями. Не игнорируй меня больше, слышишь? Почему-то ему захотелось сейчас быть на месте Розалин. Игнорирующей своего бывшего Розалин. Бывшего, который был нормальным и которого, по ощущениям, можно было и простить и при этом продолжать ненавидеть. За что было прощать Чхве Хана, если все эти колонки для вины у него изначально полностью пусты? -Розалин..? -Извини, это снова я. Кейл все еще помнит свою вчерашнюю импульсивность и ожидает гудков продолжительных, верещащих криками разорванных нейросетей внутри черепной коробки. -Ты. Но голос не исчезает, голос слегка обреченно хрипит на той стороне, и Кейл физически принимает на свои губы эфемерных вздох, прошедший насквозь чьи-то легкие. -Как думаешь, она меня простит? Он не задумывается ни на секунду. -Нет. -Так и знал. Кейл закрывает окно, пытаясь обрубить инородный шум мелких капель снаружи. Серый мрак успокаивает разум, и он спрашивает то, что хочет узнать больше всего. Ведь с ними происходит почти одно и тоже. -Что ты сделал? Некто молчит, и Кейл видит на месте этого некто Чхве Хана. -Изменил. Сказать «я люблю тебя» на прощание можно, если ты своего возлюбленного предал. Кейл снова слышит гудки. -Какое жалкое оправдание. Лучше бы его просто не любили.***
7 пропущенных — «Мудак». Он не может понять, что с его телефоном не так и почему на его номер выходит совершенно незнакомый ему человек. В какой-то момент он даже находит это забавным. После их последнего разговора прошло два дня, и вот сейчас, глубокой ночью пятницы, у мудака в очередной раз поехала крыша. Кейл проводит пальцами по растрепанным волосам. -Ты же знаешь, что я не Розалин? -Знаю,- на заднем фоне орет истошно какая-то музыка и обычно красивый голос сейчас вдребезги пьян,- а ты знаешь, что она поставила на меня переадресацию вызова? Кейл смеется полусонно в динамик, натягивая одеяло к самому подбородку, в раскрытое окно дует холодный ветер, но лень не позволяет выкарабкаться из плена теплого. -Очевидно, у нее где-то там есть связи, иначе как она на левого чувака стрелки перевела? «Чувак» из уст мрази звучит как-то неправильно, и Кейл улыбается мысли, в которой этот вкрадчивый голос уверенно произносит «молодой господин». -Ты же в шапке? Или хотя бы в шарфе? -Что? Кейл замирает, сам обдумывая тот же вопрос, но затем шмыгает носом и расслабляется: ему просто тоже холодно. -Даже если сейчас весна, все еще не настолько тепло, чтобы ходить без шапки. Голос на другом конце явно ступорится, но мычит согласно. -У меня есть шарф. -Хорошо, тогда не пей много. Покеда. -...Да, пока. Кейл откладывает телефон и смотрит уныло на приоткрытую раму, пытаясь закрыть ее силой мысли до того момента, пока наконец не закрывает глаза.***
Он никогда не был ни для кого истинным другом, любовью истинной и грехом первородным. Кейл просто был. Посреди своей комнаты с незаправленной кроватью, неработающим телевизором и стенами болотного цвета вперемешку с топленой карамелью. Кейл просто есть. И Кейл не может понять, как так вышло. «Лжец» — четыре дня назад. «Я проверил твой отчет. Все нормально». — три дня назад. «Я выслал тебе новый формат заявлений. Ознакомься до выхода на работу». — два дня назад. «Проект, над которым работала наша команда, оказался удачным. Уже появился инвестор». — один день назад. «Инфа об инвесторе на почте команды». — минуту назад. «Я изменил тебе». И Кейл может поклясться, что единственная мысль, бьющаяся вместе с диким надрывом паники и наивного недоверия в его голове — это гребанное «прочитано».***
-Ты козлина, кусок дерьма и херов пиздабол. -Я знаю. -Пятнадцатилетка с недотрахом, у которого мозги в хуе, а не голове. -Я знаю. -Ты до сих пор не переименовал мой настоящий номер. -Откуда ты..? -Потому что ты продолжаешь надираться, звонить мне посреди ночи и сопливо просить простить тебя. -Я...извини. Кейл выдыхает, выбрасывает ручку, которую он поломал в процессе этого разговора и к зеркалу поворачивается, недовольно всматриваясь в синяки провальные под глазами. -Но это нормально вообще? Может тебе лучше к психологу сходить? -Зачем? -От того, что я тебя ругаю, ни мне, ни тебе легче не становится. Кейл слышит странный сип в трубке: мудак снова кусает губы, и он открывает дверцу холодильника, пытаясь не обращать на этот садо-мазохизм внимания, -Прости. чтобы с треском ее захлопнуть. -Ты задолбал. Не передо мной тебе нужно извиняться, а если она уехала в неизвестном направлении и кинула тебя везде в чс, то просто забудь. Либо она не любила тебя достаточно сильно, либо любила, но слишком сильно. -Оставь ее. Чужой голос тих и мрачен, как те самые облака над крышей высотки, в которой сейчас Кейл, и Кейл сжимает в руке пакет молока, чувствуя ледяные капли, скользящие по его пальцам. Он чувствует сердцем: этот придурок сейчас плачет. -Ты тоже ненавидишь меня? Кейл не слышит собственного голоса, но слышит очередные гудки, сорванные вместе с его сердцебиением раскуроченной кардиограммой. А кто я тебе, чтобы тебя ненавидеть?***
-Эй, мудак,- он не видит ничего перед собой, кроме тумана утреннего и дыма сигаретного, лишающего зрения, сознания и понимания,- о чем ты думал, когда трахался не пойми с кем? -Что у него классная задница? -Еще раз съязвишь, я вычислю, где ты, и закопаю, понял? Кейл касается запотевшего стекла и ведет по нему костяшками, срезая замыленность скрежетом зубов собственных. -Если бы я думал тогда, ты думаешь я бы так поступил? Сигарета тлеет между пальцами, спадая на манжеты, выжигая черные пятна, и Кейл улыбается мысли, что эндорфиновые ямы внутри его мозга такие же. Пожалуйста. -Красивая задница, говоришь? Спорим, это не все? Я просто хотел. В трубке хмыкают ядовито и разбито, и Кейл чувствует, что вляпался в предысторию самого дерьмового времени в своей жизни. -Сначала я стал инвестором нового проекта, а потом отправился в бар с руководителем той команды, а потом перестал думать, наверное, нет, просто больше не хотел. Внутри Кейла что-то лавиной из камней и разорванной арматуры сползает к легким. Я просто хотел. Он чувствует эту неправильность, эту несправедливость и ненависть необоснованную, выжигающую болью все чувства воскресшие, затушенные о стекло вместе с недокуренной сигаретой. -Как тебя зовут? Быть счастливым. -Альберу. Альберу Кроссман. Кейл сбрасывает вызов, смеясь недоверчиво в пустоту, и ломает пальцами дрожащими симку, выскобленную изнутри его лучших чувств. — два дня назад. «Проект, над которым работала наша команда, оказался удачным. Уже появился инвестор». — один день назад. «Инфа об инвесторе на почте команды». И Кейл смеется над этим дурацким именем. Он глотает воздух мокрый и колкий, обдирая горло и всю свою сущность мартовскими касаниями. Ледяные края отражаются обветренными губами, на которых не поскользнуться — в бездну упасть, свалиться, желая только большего, тихого и безмятежного. «Перестал думать, наверное, нет, просто больше не хотел». — два дня назад. ... — один день назад. ... — минуту назад. Эти обыденные совсем недавние сообщения от лжеца и звонки от мудака, ничего по сути не значащие. Почти одновременные, высоленные дождем и парами алкоголя, ошибками выстланные и расчлененным Кейлом. За какую из этих чертовых измен ты перед Розалин извинялся? Кейл улыбается. Как он мог верить человеку, если единственное, что он о нем знал — это его голос?И ты ищешь меня зря. Не находишь?