Uncertainty

—Ммм…  Мы же теперь, типа, встречаемся? — Чуя неуверенно пожевывает нижнюю губу. Около двух месяцев непрерывного сталкинга, шантажа, угроз и другой мелкой противозаконной деятельности наконец-то дали свои плоды. Местами гордая натура Чуи, конечно, говорила, что он поступает неправильно и в какой-то мере подло, но это же Дазай. Как еще к нему подступиться, учитывая, что из-за противостояния агнцев и Портовой мафии они с самого начала развязали нелепый детский конфликт, закончить который без последствий непредставлялось возможным — Осаму, в делах романтических, конечно, не далеко ушел от тапка, но все-таки явно что-то бы да заподозрил, учитывая настолько резкие перемены. Поэтому Чуе только и оставалось, что убить или замучить всех шлюх, которые могли флиртовать с его Дазаем, а затем, под предлогом «Боже, какая печаль, очередная шалава тебя не вынесла и повесилась» споить его и трахнуть, приведя в свою квартиру. Сейчас же, лежа рядом с еще дремлющим объектом обожания, в голову Накахары подлым образом закрадывались сомнения, как минимум о том, насколько оптимален тот метод действий, который он выбрал. Осаму сложно было представить в роли семьянина, или хотя бы в образе действительно любящего человека — он менял девушек, как перчатки, бросая их как только они ему начинали надоедать, мог с легкостью напиться в клубе и найти себе партнера на одну ночь (дольше одной ночи эти партнеры, удивительным образом, кстати, не выживали), переодически ради интереса спал с мужчинами. Вряд ли для него пьяный секс с напарником — это повод начать встречаться, купить домик у моря, добермана, выйти замуж за Чую и жить долго и счастливо, смотря только на своего мужа, чтобы случайно не обречь кого-нибудь на смерть. Хотя… Может, есть надежда… —Встречаемся? Да чего ты как девственница, ей богу. Просто переспали же, — Дазай садится на постели, свешивая ноги на пол, чувствуя чужой недовольный взгляд, прожигающий спину. Хотя, если честно, сейчас его больше волновало, что в ходе активной прелюдии, его бинты были потеряны где-то в прихожей, если еще не в такси, и теперь срочно нужно было искать новые — без них юношу приследовало чувство незащищенности, да и шрамы в таком количестве вряд ли могли кого-то привлечь. Разве что кого-то рыжего, накаченного, и ммм… Чуя резко отводит взгляд, едва ли не пустив слюну. Ночью он выцеловывал каждый шрамик, каждый миллиметр чужого тела. Наверное, если бы было можно это сделать без вреда здоровью и дальнейшему существованию его сокровища — он бы обязательно его съел. Так, Дазай бы оказался куда ближе к нему, они были бы единым целым,  и… Накахара замечает скептически-вопрошающий взгляд, направленный на его блаженную улыбку. Иногда, фантазии захлестывали его, хотя на самом деле он хотел всего лишь малого — чтобы Осаму его любил, разрешал себя целовать и нежить, позволил вылизать каждый миллиметр его тела, всегда носить его на руках, держать ему сигарету, и… —Может тебе подрочить? У тебя стояк к животу подтянулся уже, о чем ты таком думаешь? — Дазай усмехается: карие глаза смотрят насмешливо, однако сам Осаму, судя по всему, чувствует себя не слишком уверенно: каждый раз, когда юноше было неловко, он щурил глаза, затем касаясь кончика брови боком среднего и указательного пальца, единственных не согнутых на руке, затем этой же комбинацией пальцев начиная выписывать какие-то круги в воздухе. Чуя знал каждый его жест наизусть, жадно впитывал, запоминал, и не стеснялся читать своего напарника, хотя иногда ему казалось, что Дазай делает какие-то жесты специально, чтобы его запутать, и это возбуждало еще больше. —Было бы неплохо,  — Накахара отвечает заторможено, изначально приняв чужие слова за предложение о небольшой помощи, после отмирая, подползя на коленях к Осаму со спины, заходя чуть сбоку, затем резко таща за плечи назад, заставляя упасть на кровать из сидячего положения, после сразу же перекатываясь и нависая, невольно облизывая пересохшие от предвкушения губы. — Как насчет того, чтобы повторить? Ни то чтобы Дазай не знал, что именно проворачивает Накахара за его спиной. Нет, как раз-таки знал, и испытывал какое-то странное удовлетворение и наслаждение по этому поводу, периодически пугаясь сам себя. Нет, он, в силу профессии, вырывал ногти, ломал челюсти, выковыривал чужие глаза, и в какие-то моменты реально кайфовал от этого, но одно дело испытывать удовольствие от превосходства над когда-то сильным и гордым эспером, который против твоей способности — ничто, а другое — радоваться, что вот буквально в четырёх метрах впереди твой напарник тащит в черном пакете труп твоей бывшей, с которой вы еще вчера трахались. Вообще, Чуя был довольно милым, но в некоторые моменты пугающим, и именно поэтому Дазай был абсолютно не против с ним переспать, но вывести на откровенный разговор побаивался — мало ли, хотя бы из-за некоторых случаев. Как-то он шел мимо своих пыточных, и наткнулся на полу на цветочный лепесток. И в принципе, будь он чуточку более сонным — прошел бы мимо, однако в желудке Осаму плескалось энергетическое море, состоящее из трех разных энергетиков, кофе и каких-то таблеток, найденных у Мори, и игнорировать столь интересную деталь не представлялось возможным хотя бы из-за шила в жопе. Случайно оказаться в подвальных пыточных лепесток не мог ‐ кроме Осаму здесь боится кто-либо появляться, для цветов сейчас не сезон — на дворе осень, так что на подошве принести не мог. Значит, здесь кто-то был, и, возможно, до сих пор есть, что стоит проверить. Впрочем, наткнулся Дазай на то, чего не ожидал увидеть в жизни вообще — Чуя, всегда заботящийся о Рюноскэ, буквально избивал его, первыми несколькими ударами, скорее всего, переломав ребра, а сейчас просто добивающий, принося еще больше боли, ловко ставя подсечку Акутагаве, заставляя завалиться на пол, и нанося довольно сильный пинок в живот, выбивая из чужого тела лужу крови, наблюдая за тем, как Рюноскэ заходится в кашле. В волосах же у Акутагавы были видны такие же лепестки, как тот, что Осаму нашел на полу, что оставляло недвусмысленные догадки. —И запомни: Дазай — мой. Только попробуй к нему приблизиться, — Накахара раздраженно цедит, вызывая у Осаму табун мурашек и холодный пот. Впрочем, после этого у него была чудесная возможность переключиться, потому что Чуя решил, что пора бы ему выйти на свет божий, и направился к выходу из помещения пыточных, заставляя Дазая буквально за тридцать секунд найти решение, где схорониться, в итоге загнав несчастного на потолочную балку. Впрочем, было бы куда хуже, если бы решение не нашлось, и они бы пересеклись — почему-то Осаму кажется, что одним избиением или разговором дело бы не окончилось. Сейчас можно предположить, что была бы тряпка с хлороформом, и добро пожаловать в семейную жизнь, любимый. —Не хочу. Слезь с меня, — Дазай отводит глаза в сторону, поджимая губы, чуть пихая чужую руку. Со стороны это было бы воспринято как холодность, но Чуя знает этот взгляд, и ухмыляется — Осаму сомневается, он в раздумьях. Очень хорошо. Привяжись ко мне быстрее, мой хороший, и я обещаю, что ты будешь самым-самым счастливым.  Если не посмотришь на кого-то другого. —А я хочу, — Накахара ведет носом по чужой шее, втягивая воздух, умопомрачительно приятно нежно прикусывая кожу, затем тут же вылизывая, и Дазай действительно теряется, вспоминая второй случай. Около двух лет назад, когда им было по четырнадцать, за ним пытался ухаживать Тачихара — элитный боец подразделения черных ящериц, очень даже неплох собой, тем более, с ним было очень классно целоваться — у Мичизу был проколот язык и губа. Впрочем, спустя три дня, кто-то этот самый язык ему и вырвал, переломав руки, буквально превратив лицо в кровавую кашу. Спасибо, у них тогда еще работала Йосано — все восстановилось, однако с того момента вся часть Портовой мафии, которая имела на Дазая виды какого-либо характера, держалась от него подальше, и Осаму мог бы понять, почему. —Природа подарила тебе руки, отъебись от меня, — юноша хмурится, пихая напарника в плечо, однако Чую это раззадоривает еще больше, и тот всей тушкой укладывается Дазаю на грудь, положив руки под голову, смотря в чужие глаза, улыбаясь уголками губ. —Осаму-чан, а ты не хотел бы семью? — Накахара мечтательно улыбается, выводя незатейливые узоры на чужой груди, обводя кончиком пальца соски, едва ли не мурча под нос, — Ты, да я, да доберман. Или ты больше любишь кошек? Я точно знаю, что тебе нравятся овчарки и доберманы, если брать эстетические соображения, но в целом ты не любишь собак. Может, ты хочешь ласкового рыжего котика? ‐ Чуя улыбается, отеревшись щекой о плечо. — Мяу. —Ты перепил что ли? — Дазай крупно вздрагивает всем телом, сейчас он буквально на острие ножа. Он знает, к чему это идёт.  — Неужто за ночь не выветрилось? —Я знаю, что ты знаешь, и играешь в дурочка, — Чуя совсем расслабляется, мягко растягивая слова, между делом чмокнув родинку на чужом плече. — Все равно ты будешь моим, соглашайся, — юноша ласково улыбается. Прежде, чем Дазай успевает ответить, его губы накрывают требовательным поцелуем, а после он проваливается в многообещающую пустоту. Добегался.