взглянуть в глаза и разрыдаться

Blood rains down across the tundra, ice flows through my veins as my life drains northern bound, my dogs are dying but I still know that nothing is impossible [1].

Честно, Танатосу было самую капельку интересно: чем таким люди так разгневали Владычицу Деметру, что она наслала на землю бесконечную зиму? Чем можно было настолько разозлить одну из самых древних и опасных богинь Олимпа, что всё вокруг сковал лёд, снег и холод? Сам он этого напрямую не чувствовал, но отчётливо видел в отчаянных действиях человека, который вырезал куски мяса из замёрзших насмерть товарищей. В глазах его горело отчаянное желание жить, но Танатос знал, что, проводив души его друзей, через некоторое время он вернётся и за этим несчастным. Его работа не была радостным порханием между цветов, если только не принимать хлопья снега, медленно планирующие вниз, за них. Он с трудом мог вспомнить цветы, настолько давно их не видел. Как и траву. Как и любую другую зелень, если не посещал Элизиум. Но там красота была выхолощенная, идеальная, каждый листик повторял себя, как под копирку, а Танатосу так хотелось прежнего несовершенства. Среди бесконечной белизны, немного скрашенной сумеречными синими и голубыми оттенками, Танатос с удивлением для себя заметил следы. Нет, не лесных зверей или отчаянных охотников, ищущих пропитания — те следы выглядели тёмными отпечатками, проминающими корку снега, а эти были похожи на выжженные шрамы. Оплавленный и застывший по краям колкий лёд, который с лёгкостью растрескался, когда Танатос праздно ткнул в него кончиком косы, незащищённое существо мог ранить до крови. Но, что самое главное, чьи-то шаги достигли спящей земли — и он мог видеть немного вялую, но зелёную траву. Капельки воды явственно говорили о том, что тот, кто прошёл здесь, был тут недавно, и что Танатос мог отвлечься от своего плотного графика работ ради расшалившегося любопытства. К его счастью, вереницу следов не спешил заметать снег, а солнце не должно было взойти ещё как минимум час. Хотя уже сейчас он мог различить лёгкое просветление на горизонте, мягкий розовато-персиковый оттенок, появляющийся на щеках у смертных, когда они выходили из тепла на холод и наоборот. Румянец жизни, недоступный ему. У него и крови-то не было, чтобы краснеть. Танатос не знал, что там, внутри него, кроме долга и бесконечного зова душ, то усиливающегося, то ослабевающего. Впереди, среди опушившихся иголочками инея ветвей он заметил красно-оранжевый росчерк и растерянно подумал, что это была, должно быть, лиса с выводком, раз цветные пятна были заметны так близко к земле. А после пятна взмыли вверх и всем весом их обладателя обрушились на Танатоса, опрокинув того в сугроб и прижав к земле по рукам и ногам. Благодаря капюшону за воротник он пригоршню снега не получил, да и не волновала его сейчас такая безделица, когда кончик его носа почти соприкасался с носом напавшего. На плечах у незнакомца покоилась длинная и пушистая шкура белого медведя, которая позволяла незаметно перемещаться по лесу и оставаться практически незамеченным. Остальная одежда также была белых и серебристых оттенков, так сочетающихся с пепельными волосами мужчины и ксифосом в его руках: прозрачным, напоминающим сосульку с металлической рукоятью, так по-человечески прижатым к горлу Танатоса. На миг ему стало интересно: что будет, если убить Воплощение Смерти, — но куда интереснее были глаза склонившегося над ним существа. Один залитый кровью и словно водами Стикса, а второй — сочного зелёного цвета. Такого Танатос до сих пор ни у кого не видел. То есть, похожие красные глаза он видел у Владыки Подземного Царства, но у Владыки Аида не было наследников — как и желания их заводить. По секрету Никта как-то рассказала ему, что у него была любимая Царица, но в один далёкий от прекрасных дней-ночей она исчезла, не оставив ни зацепок, ни подсказок, где и как её найти. И с тех пор одна часть в доме была закрыта для посещения кого бы то ни было. Даже бестелесные тени не могли туда попасть. Пролетая сверху, Танатос мог увидеть странный сад, но приблизиться и разгневать своим неповиновением Владыку Аида он не осмелился. За нахальство в их Доме отвечал Гипнос, а не Танатос. — Ох, прошу прощения, — бог на нём (определённо бог, просто младше по рангу: сила сочилась из каждого его вздоха; видимо, сын какого-то олимпийца) пришёл в движение и вместе с тем в смятение, пряча куда-то в подпространство ксифос, вставая с Танатоса и помогая ему подняться — и снова так по-человечески, что Танатос машинально принял протянутую руку. И чуть сразу не одёрнул её: бог был горячим как магма Асфоделя. И из ног у него вырывалось пламя, которое и оставляло подозрительные следы и показалось издалека небольшой стаей лис. Язычки огня становились то больше, то меньше, в зависимости от того, насколько быстро и интенсивно двигался младший бог. — Мне показалось, что это какая-то очередная шутка моих царственных родственников, не хотелось перед ними оплошать. С первого взгляда, как и со второго, Танатос не смог определить, на чьего отпрыска молчаливо пялился. Очевидных подсказок не было, как и неочевидных. Но было неожиданно встретить в тихом глухом лесу бога с такой яркой аурой: все предпочитали не высовываться с Олимпа, закатывать там бесконечные пиры и иногда лениво отвечать на молитвы смертных. Но чаще всего они были погружены в междоусобные склоки, ради разнообразия порой пытаясь отговорить Владычицу Деметру от личной вендетты. Судя по всему, это было бесполезно. «Знают ли они, почему одна из самых могущественных богинь ведёт себя подобным образом? С их силами олимпийцы давно могли бы помочь с первопричиной моей постоянной сверхурочной работы. И такими темпами, эта работа скоро закончится», — с короткой вспышкой ярости Танатос немного взмыл в воздух, хотя и так был выше незнакомого бога, кстати говоря, удивительно низкого по сравнению со всеми олимпийцами и их отпрысками. — М, я понимаю, что, вероятно, это мало что изменит, но, хм, приятно познакомиться, меня зовут Загрей. — Танатос, — равнодушно бросил он, сравнивая образы всех известных богов и всё ещё пытаясь понять, чей наследник на нём так беспардонно повалялся. И вывод был пока странным и пугающим. Как и та жажда тепла, всколыхнувшаяся внутри после случайных прикосновений Загрея (и вряд ли он был отпрыском Диониса, хотя нечто похожее в его поведение и было). Он на мгновение подлетел ближе, но, поймав себя на этом движении, сразу перестал, невольно сравнив себя с мотыльком. Как глупо. И импульсивно к тому же. — Оу, вдвойне прощу прощения, Владыка Танатос, — Танатос вздрогнул: почтительное отношение от того, кто ощущался и выглядел как ровесник, чувствовалось чужеродно; но, судя по поведению Загрея, он вёл так себя со всеми, вне зависимости от обстоятельств, — видимо, я своей выходкой помешал вашей работе. Могу ли я как-то загладить свою вину? Минутку, кажется, у меня где-то с собой была амброзия… Вот, — он протянул хрупкую стеклянную бутылочку с золотистой жидкостью, которая в Подземном царстве являлась большой редкостью и была к тому же под запретом. Которому никто не следовал. Разве что Владыка Аид, установивший этот запрет. — Надеюсь, этот скромный дар восстановит неправильное первое впечатление, Владычица Деметра говорила, что это всегда очень важно при знакомстве. Танатос ненавидел долгие разговоры и праздное времяпровождение, но, сжимая в одной руке рукоять косы, а в другой — амброзию, ему, казалось, впервые за своё существование не хотелось никуда сбежать, сославшись на работу. И желание у него было тоже одно: остаться тут навсегда, рядом с Загреем, и бесконечно слушать его монолог, ради разнообразия иногда вставляя наводящие вопросы. — Ты знаком с Владычицей Деметрой? — глуповато переспросил Танатос, всё-таки пряча амброзию. Загрей на этот жест просиял — и только сейчас он заметил, что в пепельных волосах бога покоился серебристый лавровый венец. Танатос вновь подавил дрожь: если надеть на Загрея одежду иного цвета, иной венец, дать иное оружие, очернить волосы, то можно было проследить схожесть с Владыкой Аидом, что вызывало большее количество вопросов, чем было до этого. Загрей мягко улыбнулся и посмотрел куда-то за спину Танатоса: свет восходящего солнца лёг на его кожу и покрасил в тёплые, живые оттенки. Ему отчего-то стало стыдно расспрашивать нового знакомого, но бог остался спокоен, дружелюбен и открыт к общению: — Да, Владычица Деметра вырастила меня. Долгое время я знал лишь её и совсем недавно познакомился с другими своими царственными родственниками. Мне тяжеловато оставаться на Олимпе, поэтому я часто спускаюсь на землю и изучаю всё, что вижу… Простите, что прерываю нашу беседу, Владыка Танатос, — Танатос непроизвольно облизнулся и снова посмотрел прямо Загрею в глаза. Тот смутился, отвёл взгляд (Танатос для себя отметил, что брови и ресницы у него угольно-чёрные) и отступил, к разочарованию Танатоса, на шаг назад. — Кхем, так, о чём это я? Ах да. Скоро рассвет, а я слышал от Владычицы Деметры, что обитателям Подземного царства сложно его переносить, так что, полагаю, вам, эм, нужно поторопиться обратно? — Верно, — кивнул Танатос. И с места так и не сдвинулся, продолжая разглядывать бога как величайшую в мире диковинку. Никта говорила ему, что, скорее всего, в своих постоянных путешествиях он встретит того, кто остановит его бесконечное движение и что он не будет к этому готов. Что же, его всезнающая мать в который раз оказалась безоговорочно права. Загрей вдруг встрепенулся и снова зашарил у себя где-то под шкурой, что-то выискивая. И когда он достал вторую склянку с амброзией и протянул её Танатосу, то озвучил ещё одну мысль: — Кстати, Владыка Танатос, пока вы здесь, могу ли я попросить об одной маленькой услуге? Владычица Деметра запрещает мне спускаться в Подземное царство, — Танатос чуть не воскликнул «и она абсолютно права!», но смог сдержаться, — так что сам я никак не смогу передать этот маленький подарок Владыке Аиду, но мне бы очень хотелось познакомиться с ним. Я не знаю, какова причина разногласий Владыки Аида с Олимпом, но мне бы хотелось изредка общаться? Я имею в виду, что понимаю, что сходу простить других моих царственных родственников будет нелегко, но Владыка Аид может всегда начать с меня: с новым членом семьи, возможно, будет проще познакомиться и разговаривать? А после, при желании, разумеется, Владыка Аид мог бы возобновить общение с остальными? Я не настаиваю, но мне бы очень этого хотелось. Танатос уважительно кивнул этому желанию воссоединить семью, но не смог удержаться от небольшой издёвки: — Я передам. Но не обещаю, что Владыка Аид по достоинству оценит подарок: он более строгих нравов, нежели олимпийцы. Загрей ухмыльнулся и провёл пятернёй по волосам, чудом не смахнув лавровый венок: — Тогда Владыка Аид всегда может передать свои пожелания — и я сделаю всё возможное. Как и для остальных обитателей Подземного царства. Как и для вас, Владыка Танатос. И на этом Танатос решил, что на сегодня достаточно насмущался и исчез, не попрощавшись.