***
Первое, что он делает, вернувшись домой – начинает играть в игру, которая занимает достаточно места в мозгу, чтобы отвлечь его от беспокойных мыслей и бурлящих страхов. Может быть, это абсурд, что он такой беспокойный. Люди, смотрящие на их дружбу, обычно видят в Куроо цепкого, любящего, того, кто сохраняет их дружбу и больше всего в неё вкладывается. Они часто видят Кенму холодным. Многие люди не понимают его отношений с Куроо, почему Тецуро так долго оставался рядом с кем-то, кто кажется таким непохожим на него, кто не показывает открытую и легко читаемую привязанность. Многие люди просто не понимают Кенму. То, что он не проявляет привязанности так же небрежно и легко, как Куроо – правда. Однако это не значит, что он этого не показывает. У него есть свои способы показать привязанность, и после многих лет дружбы с ним Куроо понимает это. Кенма знает, что Куроо понимает это. Он мягко улыбается Козуме каждый раз, когда тот позволяет Тецуро обнять себя, приспосабливает его к своему расписанию, когда рассказывает ему о новой игре, в которую он хочет сыграть. Кенма проявляет привязанность, уделяя время людям, подпуская их ближе, даже если он сам не слишком часто инициирует эту самую близость. Он проявляет её, делясь своими мыслями и интересами. Он выражает сильную привязанность к Куроо по-своему и знает, что Тецуро извлекает что-то из этой дружбы с ним. Если бы это было не так, он бы не остался рядом долго. И всё же он сомневается, достаточно ли этого. Куроо немного похож на собаку; иногда очень сосредоточенный на настоящем, тактильный и громкий в своей привязанности. Кенма задаётся вопросом, исчезнет ли желание Куроо приспосабливаться к Кенме, когда он не является непосредственной частью настоящего Куроо, теперь, когда он физически не находится рядом, чтобы осыпать его ласками. Возможно, ему следует больше доверять своему лучшему другу детства. Но Куроо занимает так много места в сердце Кенмы в каком-то совершенно особом смысле; он даже не уверен, что полностью понимает, в каком именно, и определённо не может выразить, что иногда это пугает. Потому что Куроо в любой момент может решить, что с него хватит Кенмы, что он хочет друзей, которые больше похожи на него. И Кенма ничего не сможет с этим поделать. Когда-то они с Куроо были очень похожи: оба интроверты, замкнутые, застенчивые. Куроо все еще в некотором смысле таковым является - он, конечно, не экстравертный, слишком уверенный в себе человек, каким он себя выставляет. Но за последние годы он множество раз вылезал из раковины и врос в собственную кожу, стал более уверенным. Он следует своим страстям и интересам с решимостью, которая сейчас почти пугает. Он очень вырос с тех пор, как они познакомились. Хотя в нём ещё сохранились те черты, которые нашёл в нём восьмилетний Кенма, теперь в нём есть гораздо больше. Иногда его посещает мысль, что это он, Кенма, недостаточно развивается. Что однажды Куроо перерастёт его. Он задаётся вопросом, близок ли этот день теперь, когда Куроо уехал в университет, где у него появятся новые друзья и воспоминания.***
Кенма лежит в своей постели, отчаянно пытаясь отвлечься игрой на PSP, пока он, наконец, не устанет настолько, чтобы заснуть; пытаясь выбросить из головы все мысли о Куроо, когда на его телефон приходит новое сообщение. Хоть он и старается убедить себя, что он не безнадёжен и не ждал сообщения от Куроо весь день, он немедленно сохраняет игру и откладывает PSP, хватая свой телефон. Глупо, как он уже по нему скучает. У многих людей есть лучшие друзья, которые не живут рядом с ними, а с отъезда Куроо не прошло и дня. У Кенмы нет причин чувствовать себя так. В конце концов, Куроо должен быть самым прилипчивым из них двоих. (На самом деле Кенма думает, что он может быть навязчивым, и люди обычно просто не замечают этого, потому что Куроо хорошо потакает Кенме и уделяет ему внимание, которого он жаждет. Этого достаточно, чтобы Кенме не приходилось действовать, руководствуясь своей привязчивостью. Козуме также держит себя под контролем, особенно когда они на публике.) Он немного нервничает сейчас, когда приходит осознание, что телефон придётся разблокировать. Он не уверен, что почувствует, если это сообщение пришло от кого-то, кто не Куроо. Он знает, что это ощущение будет не из приятных. (Глупо, напоминает он себе.) Он медленно открывает свои уведомления, вздыхая с облегчением, когда видит, что это на самом деле сообщение от Куроо. я уже устроился! вообще-то я уже распаковал вещи, Кенма, ты гордишься мной?? Кенма мягко улыбается. На мгновение он задумывается о том, чтобы не отвечать сразу. Он немного опасается, что его отчаяние и тот факт, что он ждал сообщения Куроо весь день, прорвутся наружу. Обычно он не очень хорош в своевременных ответах. Но до сих пор Куроо жил по соседству и не боялся зайти в любой момент. А для всех остальных у Кенмы не возникает желания отвечать вовремя. (Иногда он всё ещё делает это для Хинаты Шоё, но только потому, что Хината не боится продолжать спамить Кенме, пока не получит ответ.) Кенма решает ответить сразу. Хотя бы потому, что он хочет поговорить с Куроо, уже очень скучая по нему. Это глупо, и он пытается напомнить себе, что у многих людей есть лучшие друзья, которые живут далеко и прекрасно с этим справляются. Это как-то не соизмеримо с его ситуацией, и он не знает, почему. почему у тебя так много энергии? — пишет он в ответ. Его телефон загорается, и через несколько секунд появляется ответ, отчего ему хочется улыбнуться. А поскольку никто не видит, как он смягчается из-за быстрого ответа, он позволяет себе это. почему у тебя так мало энергии, котёнок, вот в чём вопрос :D Кенма фыркает и закатывает глаза. Он чувствует себя очень, очень любящим, счастливым и умиротворённым. Он всё ещё ужасно скучает по Куроо, но при этом чувствует себя лучше, просто увидев несколько слов на экране своего телефона. у меня достаточно энергии для важных дел, — отвечает он. это ложь! у тебя никогда не хватает энергии, чтобы выйти со мной на улицу! ты хочешь сказать, что ты важная персона? ты хочешь сказать, что это не так? Кенма снова нежно улыбается. Куроо важен для него, и он уверен, что Куроо это знает. И хотя это правда, Кенма едва ли находит мотивацию выходить на улицу, но иногда он это делает, когда Куроо этого хочет. Он делает много вещей, если они для Куроо. Мысль о том, что Куроо больше нет, чтобы заставить его выйти на улицу, оседает тяжестью в его желудке, и он начинает скучать по Куроо ещё больше. возможно, — просто пишет он в ответ, но этого недостаточно, чтобы передать все эмоции, проходящие через него, но опять же, ему не стоит передавать все эмоции, проходящие через него. Если он единственный, кто чувствует себя так, словно потерял конечность, то было бы глупо это озвучивать; это только заставит Куроо волноваться. Меньше всего Кенме нужно, чтобы Куроо волновался. Он также не хочет выяснять, только ли его обуревают эти чувства. Он всё ещё не понимает, почему так сильно болит, когда Куроо не оказывается рядом. Не то чтобы Куроо стал полностью недосягаемым; вполне вероятно, что он будет навещать его раз или два в месяц. Но этого кажется недостаточно, совсем недостаточно, не тогда, когда они видели друг друга каждый день за редким исключением в течение последних десяти лет. конечно, я важен! с кем бы ты ещё потратил своё драгоценное время на переписку! ты любишь меня, признай это, — гласит следующее сообщение Куроо, и Кенма закатывает глаза, чувствуя себя слишком влюблённым. Куроо, конечно, прав, но они лучшие друзья, поэтому любовь Кенмы к нему – данность. Кенма ему этого не говорит. ты слишком самоуверен, — пишет он. Биение его сердца – теперь уже сильное и ровное, просто потому, что он привлек внимание Куроо – говорит совсем о другом. Может быть, с ним всё будет в порядке, если он будет продолжать получать от Куроо столько внимания, сколько он жаждет, даже если это просто текст.***
Кенма довольно быстро понимает, что с ним не всё в порядке. Во всём, что он делает, он чувствует тоску по Куроо: в своей утренней прогулке в школу, ныне одинокой, в тренировке по волейболу, проходящей без Куроо в качестве их капитана, подтрунивающего над ним. Во время обеденного перерыва, когда ни Куроо, ни Яку нет рядом, чтобы действовать на его (и Кая) последние нервы (и нет Кая, тоже действующего ему на нервы), когда он лежит один дома на своей кровати, где нет Куроо, чтобы ворваться к нему в комнату и потребовать от него всё внимание. Он так сильно скучает по Куроо, что ему больно от этого – он чувствует физическую боль в груди, острую и постоянную. Переписка с Куроо немного помогает; пока не похоже, что Куроо уходит от него к лучшим людям, более общительным и интересным друзьям. Он пишет Кенме в течение всего дня; небольшие сообщения о том, как идут дела, что он делает, что происходит вокруг него, а также напоминания о том, чтобы Кенма ел, уделял внимание учёбе и вовремя ложился спать. Этого недостаточно. Кенма думает, что просто голос Куроо помог бы, в субботу, ровно через две недели после того, как тот уехал в университет. У него был трудный день; первокурсники на тренировке были не в духе, и, к ужасу Кенмы, Лев продолжал их подначивать. Это не так уж и удивительно, но это действовало Кенме на нервы, а в сочетании с тем, что он и так чувствовал себя на пределе из-за отсутствия Куроо, это не добавляло ему хорошего настроения. Возвращение домой в пустую комнату, без Куроо, врывающегося внутрь и требующего внимания, тоже не помогло. Кенма продолжает думать, что, возможно, это абсурд – вот так скучать по своему лучшему другу, но он скучает, и он готов вылезти из кожи вон, если не почувствует, что связь с Куроо – это нечто большее, чем просто слова на экране его телефона. Поэтому он делает то, что хотел сделать последние две недели, отказываясь чувствовать себя нуждающимся и навязчивым (хотя именно так он себя и чувствует), и звонит Куроо. Он, к счастью, берёт трубку после второго гудка. — Кенма! — он взволнованно кричит в трубку, и у Кенмы будто падает гора с плеч. Он выдыхает с облегчением, позволяя голосу Куроо течь сквозь него, расслабить его, устроиться вокруг него, как удобное одеяло. — Куро, — говорит он. Он надеется, что облегчение и нежность не слишком заметны в его голосе. Его надежды не слишком высоки; Куроо всегда умел его читать. — Что-то случилось или ты просто скучал по мне? — спрашивает Куроо, и Кенма ясно слышит ухмылку в голосе, которая появляется на лице Куроо. В нем также чувствуется беспокойство, и Кенма больше всего на свете хочет, чтобы Куроо был рядом с ним и чтобы можно было прижаться лицом к его сильной груди. Он внезапно чувствует себя переполненным эмоциями к своему лучшему другу. Их так много – он до сих пор не может понять, как их может быть так много. Он на мгновение задаётся вопросом, чувствуют ли другие люди нечто подобное вихрю эмоций в его груди, когда они думают о своих лучших друзьях, или это особенность, характерная только для их с Куроо дружбы. — У меня был напряжённый день, — забрасывает удочку Кенма, потому что он не готов признаться, как сильно он скучает по Куроо. — Лев и первогодки были действительно раздражающими во время тренировок. Куроо смеётся, и это звучит ласково, но в то же время немного грустно. — Жаль, что я этого не видел, — говорит он. — Держу пари, ты так очаровательно кривил лицо. И. Ох, Кенма понимает, что Куроо тоже скучает по нему. Возможно, это не должно ощущаться ошеломительным открытием, но это действительно, действительно потрясающее чувство, затопившее его. Он так боялся, что Куроо уже отошел от их дружбы и ищет новых друзей, хотя Куроо часто пишет ему. Но это не похоже на правду; похоже, что Кенма по-прежнему так же важен для него, как и до переезда. Кенма чувствует себя настолько лучше, что почти забывает в негодовании ответить на то, что Куроо назвал его очаровательным, что просто неприемлемо. Хотя это заставляет его сердце биться немного быстрее; вероятно, потому, что он скучал по лёгкой ласке Куроо. — Это не очаровательно, — говорит Кенма, и он слышит, как Куроо смеётся, открыто и свободно. — О, но это так, — говорит Куроо, говоря очень нежным, не лишённым дразнящей нотки голосом. Кенма может понять его, совсем чуточку; он тоже чувствует себя очень, очень падким до Куроо прямо сейчас. — Это не так, — говорит Кенма. — Это так. — Это не так. — Я скучаю по тебе, котёнок, — говорит Куроо; в его голосе сквозит нежность. От прозвища и тона его голоса тепло заливает Кенму по самую макушку. Он может продолжать настаивать на том, что ему не нравится это прозвище, но ему, на самом деле, очень нравится; ему приятно, тепло и головокружительно, когда Куроо называет его котёнком. У него нет объяснения этому, но он не думает, что всё в жизни нуждается в объяснении. — Болван, — говорит Кенма так же ласково, и он знает, что Куроо понимает и слышит то, что Кенма не говорит вслух: что он тоже скучает по нему. — Мы должны делать это чаще, — говорит Куроо. — Ты чаще должен вести себя по-дурацки? — поддразнивает Кенма. — Телефонные звонки, — отвечает Куроо. — Я думаю, что приятно вот так оставаться на связи. И я могу слышать твой голос вот так, пока я не приеду в гости и не услышу его по-настоящему. Кенма тяжело сглатывает. Он не знает, как Куроо это делает: так легко, так открыто проявляет привязанность. Как он способен произносить те слова, которые слишком тяжело говорить Кенме. Он рад этому – это успокаивает, что Куроо такой. Это тоже очень многое значит. Иногда Кенма не знает, как относиться к привязанности Куроо. Иногда, когда Куроо особенно нежен, всё тело Кенмы вдруг начинает чувствовать себя слишком горячим, слишком потрясённым и переполненным. Он старается не показывать этого, потому что, несмотря на все свои насмешки, меньше всего он хочет, чтобы Куроо перестал так делать. — Да, — соглашается он. — Телефонные звонки не помешают. — Тогда решено, — говорит Куроо. — Я буду звонить тебе каждый день, пока я тебе не надоем. «Ты мне никогда не надоешь», — думает Кенма, но ничего не говорит. — «Я думаю, что всё будет наоборот». — Я закалённый человек, после стольких-то лет твоего внимания, — говорит он вместо этого. Куроо снова смеётся. — О, но кто сказал, что я не просто потакаю твоей жажде внимания? — поддразнивает он. Кенма смеётся, потому что Куроо прав. Возможно, даже больше, чем знает сам Куроо. — Ты хочешь этого, — говорит он. — Конечно, — легко говорит Куроо всё ещё дразнящим голосом. — Каждую ночь мне снишься требующий заботы ты. — Кенма снова смеётся и желает, чтобы это было правдой, с пылом, который удивляет его самого. Он снова задаётся вопросом, является ли это нормальным для дружбы, или это что-то, присущее только им. Может быть, это просто то, что делают с людьми годы постоянного внимания – прививают желание, чтобы это внимание было всегда при тебе. Он думает, что это, наверное, самое логичное объяснение. Во всяком случае, другого у него нет.***
Он потратил много времени, переписываясь с Акааши с тех пор, как Куроо и Бокуто уехали в университет. Хотя ситуация Акааши несколько отличается от ситуации Кенмы. Бокуто его парень, а не просто лучший друг, но их чувства по поводу ситуации схожи. Кенма скучает по Куроо так же, как Акааши скучает по Бокуто, и хотя Кенма и Акааши раньше не переписывались так активно, поскольку ни один из них не любит быстро отвечать на сообщения, теперь они пишут довольно много. Приятно, что рядом с Акааши Кенма может быть честен в том, насколько ему не хватает Куроо. Поначалу ему было немного неловко озвучивать это, но Акааши никогда не осуждал его, а лишь проявлял понимание и даже благодарность за то, что кто-то хотя бы частично разделяет его чувства. Кенма не знает, каково это – скучать по парню, но он знает, каково скучать по своему лучшему другу. И оказалось, что в этом удивительно много общего, по крайней мере у них. Другое ключевое различие в их ситуациях, помимо того, что Куроо и Кенма не состоят в романтических отношениях, заключается в том, что Акааши видится с Бокуто чаще, чем Кенма с Куроо. В то время как Куроо до сих пор вообще не навещал его – что имеет смысл, поскольку прошло всего чуть больше двух недель, хотя Кенма хотел бы, чтобы он это сделал, – Бокуто ездит к Акааши каждые выходные. Кенма пытается твердо сказать себе, что он не ревнует. У него нет причин хотеть, чтобы Куроо тратил на него так много времени, ровно как и у Куроо нет никаких оснований делать это. Потому что у них нет романтических отношений. Что, очевидно, прекрасно, потому что Кенма не хочет встречаться со своим лучшим другом. Они слишком долго были друзьями, это может всё испортить, а Куроо, вероятно, даже не нравятся такие парни, как Кенма. И даже если бы это было так, это не имело бы значения, потому что Кенма точно не увлечен им. Совсем. Кенма почти уверен, что знал бы, будь он влюблён. (Тем не менее, он хотел бы, чтобы Куроо проводил с ним столько же времени, сколько Бокуто проводит с Акааши. Иногда, когда Акааши посылает ему фотографии, на которых они с Бокуто обнимаются, потому что, несмотря на то, что он хороший друг, он ещё и мудак, он хотел бы, чтобы это были они с Куроо. Они регулярно обнимались, пока Куроо не поступил в университет. Кенма скучает и по этому тоже.)***
— Мой сосед по комнате такой засранец, — жалуется Куроо. — Ага, — произносит Кенма. Он сидит на своей кровати, прислонившись спиной к стене. — Ты уверен, что он не сказал бы то же самое о тебе? — Эй! — говорит Куроо. — Вот это просто невежливо! Со мной приятно не только находиться рядом, но и жить, чтобы ты знал! — Конечно, так и есть, — саркастически говорит Кенма. Телефонные звонки между ним и Куроо теперь стали обычным делом. После того первого звонка, инициированного Кенмой, Куроо действительно взял за правило звонить Кенме каждый вечер, даже если это всего на одну или две минуты. Хотя для большинства людей, вероятно, это было бы чересчур, для Кенмы это именно то, что ему нужно. Он по-прежнему чертовски сильно скучает по Куроо, и телефонных звонков каждый вечер достаточно, чтобы он не чувствовал себя таким неприкаянным и лишённым кожи, как в те две недели до их первого разговора по телефону. Он всё ещё чувствует себя жалким из-за этого. Он также до сих пор не сказал Куроо, как сильно он по нему скучает, что, вероятно, к лучшему. Хотя Кенма знает, что Куроо тоже его не хватает, он почти уверен, что это даже близко не похоже на всеобъемлющую волну страданий, которую Кенма чувствует каждый раз, когда вспоминает, что Куроо больше не живёт по соседству – а вспоминает он об этом практически постоянно, что не помогает. Глупо, что иногда дистанция кажется такой непреодолимой. Это всего час езды на поезде, но кажется, будто Куроо живёт на другом конце Японии. — Я самый приятный человек, рядом с которым ты когда-либо мог оказаться, — говорит Куроо, и Кенма немного смеётся, но его сердце болит, потому что Куроо иногда здорово действует Кенме на нервы. Он, вроде как, действительно самый приятный человек для Кенмы. Но в данный момент его физически нет рядом. Кенма чувствует пространство, которое он раньше занимал, как отсутствующую конечность. — Ты уверен, что твой сосед по комнате даст на это согласие? — спрашивает Кенма, что вызывает возмущённое бормотание Куроо. — Это в его же интересах, ведь я снова нашёл его грязные носки на диване, — говорит Куроо, и Кенма с отвращением морщит нос. — Держу пари, ты сейчас морщишь нос и корчишь эту очаровательную гримасу отвращения, — говорит Куроо. — И я собираюсь принять это как твоё согласие. — Мое отвращённое лицо не очаровательно, — говорит Кенма. Он почти уверен, что его голос звучит так, будто он надувается, что на самом деле так и есть. — Всё, что ты делаешь, восхитительно, — говорит Куроо, и сердце Кенмы по какой-то глупой причине начинает биться быстрее. Всё его тело ощущает тепло и покалывание. Это полная нелепость – он так сильно скучает по Куроо, что ему даже нравится, когда он говорит такие неловкие вещи. — В любом случае. Напомни мне не сидеть на твоём диване, если я когда-нибудь навещу тебя, — Кенма меняет тему, чтобы Куроо не говорил неловких вещей. Ещё он надеется, что это остановит странное трепетание в его животе. — Если? Кенма, я почти уверен, что ты хотел сказать, когда. Ты должен навестить меня, я не позволю тебе уйти от этого, — Куроо говорит дразняще, но в его голосе слышны нотки искренней обиды и даже некоторого страха. Как будто он думает, что Кенма на самом деле не хочет проводить с ним время. Это, конечно же, чепуха. Кенма каждый вечер разговаривает с Куроо по телефону, а еще он так сильно хочет увидеться с ним лично, что просто собрал бы свои вещи и сел на следующий поезд прямо сейчас, если бы мог. На самом деле, последние две недели он был близок к тому, чтобы просто собрать вещи и навестить Куроо на выходных, но он не хотел доставлять неудобства. Он также боится дать Куроо понять, как сильно он по нему скучает и как отчаянно хочет увидеть его снова. — Хорошо, — говорит Кенма. — Когда я навещу тебя. — Видишь? Вот так-то лучше, — говорит Куроо, и Кенма слышит его ухмылку через телефон. Он просто хочет увидеть её – это единственное, чего он желает. Потребность, вспыхивающая в нём с силой, что почти сбивает его с ног – или сбила бы, если бы он стоял. Он хочет попросить Куроо, хочет сказать ему, чтобы он позвонил по видеосвязи, но он боится отказа, боится показаться слишком навязчивым. Он просто хочет увидеть лицо Куроо. Он не горит желанием слышать, что, возможно, он слишком отчаян для лучшего друга. Он также уверен, что выглядит сейчас не лучшим образом, но это не имеет значения, потому что Куроо видел его в разных ужасных состояниях. — Ты такой самоуверенный, — говорит Кенма, хотя на самом деле хочет сказать «Пожалуйста, просто заставь меня приехать к тебе прямо сейчас. Тебе даже не нужно меня заставлять, моя сумка собрана, просто скажи что-нибудь, что я смогу использовать в качестве оправдания». Он задается вопросом, есть ли предел тому, как часто человек может считать себя жалким. Если есть, то он, вероятно, близок к его достижению.***
ты когда-нибудь сидел на собранных сумках и отчаянно желал, чтобы бокуто дал тебе повод просто навестить его, — пишет он Акааши позже тем же вечером, после того, как Куроо повесил трубку. Он потратил добрых полчаса, размышляя, отправлять это сообщение Акааши или нет, но в конце концов пришёл к выводу, что, даже если Акааши не сможет его понять, то он, вероятно, и не осудит. И Кенме отчаянно нужен кто-то, кто сказал бы ему, что он не странный. Он хорошо знает, что Куроо – всего лишь его лучший друг, а Бокуто – парень Акааши, так что их ситуации не совсем одинаковы, он это знает, но он думает, что ему, вероятно, будет трудно найти кого-то, кто так же отчаянно переживает за своего лучшего друга. И это прекрасно. Ему не нужно это исследовать. В конце концов, они с Куроо были друзьями долгое время. Наверное, это нормально – так привязываться, особенно когда у тебя почти нет других близких социальных контактов. Честно говоря, все первые две недели, — Кенма читает ответное сообщение Акааши и сразу же вздыхает с облегчением. Его телефон снова вибрирует. Теперь мне легче, потому что я знаю, что обязательно увижу его в выходные. И ждать пять дней вполне реально. У Кенмы снова тянет в груди. Ему вроде как хочется накричать на Акааши, но Акааши не виноват в том, что Кенма не видел Куроо три недели и медленно теряет себя из-за этого, поэтому он этого не делает. И всё же он чувствует жгучую ревность. Бокуто даже не живёт ближе к Акааши, чем Куроо к Кенме. И всё равно он навещает его каждую неделю. Кенма знает, что у него нет никаких оснований желать такой же вовлечённости, требовать её от Куроо, но он все равно очень этого хочет - просто Куроо здесь, рядом с ним, а не за километры отсюда в своей общажной комнате. Вот почему он просто ждёт возможности самому навестить Куроо – он не может приехать просто так, ни с того ни с сего, без веской причины; он слишком боится, что Куроо на самом деле не хочет, чтобы он был там, боится, что покажется слишком навязчивым. Ему просто нужно оправдание. (И это так абсурдно, что люди всегда считают прилипалой Куроо, когда Кенма так отчаянно хочет просто увидеть лицо Куроо снова. Он такой привязчивый, просто скрывает это намного лучше.)***
Сегодня среда, и Кенма ждёт обычного телефонного звонка Куроо, удобно устроившись на своей кровати. Уже довольно поздно, около девяти вечера, и он постепенно начинает беспокоиться, что, возможно, Куроо вообще не позвонит сегодня – он мог бы заявить, что собирается звонить Кенме каждый божий день, но это не значит, что он обязан это делать, хотя до сих пор он не пропустил ни одного звонка. Эта рутина продолжается уже две с половиной недели, так что Кенма вроде как привык ожидать ежедневных телефонных звонков Куроо. Хотя, может быть, ему и не следует этого делать – на случай, если Куроо решит прекратить эту рутину. Он чувствует лёгкое беспокойство внизу живота. Он не уверен, что будет делать, если Куроо не позвонит – возможно, начнёт плакать. Кенма обычно не плачет, но мысль, что Куроо откажется от их тщательно продуманного распорядка, который был единственным, что удерживало Кенму на плаву всё это время, не даёт ему покоя. Он мог бы позвонить Куроо сам, но если у Куроо нет времени или желания разговаривать, то Кенма не хочет заставлять его чувствовать себя обязанным. Честно говоря, он слишком много думает обо всём этом. Это просто телефонный звонок, он не должен казаться таким уж важным. И всё же это так. Телефон Кенмы начинает вибрировать, и он чуть не роняет его, торопясь ответить. Это запрос на видеозвонок от Куроо, а не их обычный телефонный звонок, и Кенма испытывает секундную нерешительность, потому что знает, что выглядит в лучшем случае сомнительно, прячась в слишком большом свитере. Однако идея отклонить звонок Куроо кажется совершенно неосуществимой, так что он принимает запрос. Его встречает лицо Куроо на экране телефона – волосы как всегда растрёпаны, на лице широкая ухмылка. Облегчение, которое он испытывает, просто увидев Куроо, настолько велико, что кажется нелепым. Он чувствует себя более расслабленным, чем за последние несколько недель – ежедневные разговоры с Куроо очень помогли, но просто видеть его уже достаточно, и Кенму снова поражает то, как сильно он скучает по нему. — Привет, котёнок, — говорит Куроо, ухмыляясь ещё шире, и Кенма закатывает глаза. Одновременно с этим его сердце начинает биться быстрее, а в животе поселяется неясное чувство. Он задаётся вопросом, будет ли это происходить каждый раз, как Куроо скажет что-то смущающее. — Я мог бы просто не брать трубку, — говорит он, но это пустая угроза. Судя по тому, как Куроо смотрит на него, он слишком хорошо это понимает. — Но тогда как бы ты увидел моё красивое лицо? — спрашивает Куроо, всё ещё ухмыляясь. — Я бы его не увидел. Ещё один плюс, — говорит Кенма, и неясное чувство в животе усиливается от притворной надутости Куроо. — Ты так подло... — начинает говорить Куроо, но тут же себя перебивает. — Эй, это мой свитер? Сердце Кенмы на секунду замирает. Медленно он смотрит на свитер, который на него надет. Он действительно принадлежит Куроо. За последние несколько лет Кенма украл довольно много толстовок и свитеров Куроо. Они большие и удобные, и в них он каким-то образом чувствует себя в безопасности. Ему нравится спать в них и просто носить их дома. Особенно в последние несколько недель, с тех пор как Куроо уехал в университет, он часто носил украденную одежду. Однако в его планы не входило сообщать об этом Куроо. Его не смущает то, что Куроо узнал про кражу одежды, но он боится, что Куроо захочет её вернуть. А Кенма не планирует когда-либо возвращать её обратно. — Я не понимаю, о чём ты говоришь, — говорит он Куроо, который теперь начинает ухмыляться ещё шире. Его глаза прищуриваются и почти сверкают. Он выглядит действительно счастливым, и даже в каком-то смысле очень любящим. Сердце Кенмы чувствует, что должно отреагировать на это учащённым биением, но Кенма изо всех сил старается не обращать на это внимания. — Тебе идёт, — говорит Куроо, и это совершенно не то, чего ожидал Кенма. Он смотрит на Куроо и чувствует, как его лицо начинает пылать. — Ты выглядишь в нём действительно очаровательно, такой маленький, — добавляет Куроо, и Кенме хочется разозлиться на него за то, что он снова назвал его очаровательным и указал на его рост, но всё, что он делает – чувствует себя тёплым и разнеженным. Его сердце почти выпрыгивает из груди, а лицо затапливает жаром. — Ты говоришь так, словно хочешь, чтобы я повесил трубку, — говорит он Куроо. — Никогда, — говорит Куроо, его ухмылка меняется на что-то более мягкое, меньшее. Судя по тому, как все это происходит, Кенме, возможно, следует обратиться к врачу по поводу своего сердца. — Болван, — говорит он, и это звучит невероятно нежно даже для его собственных ушей. — Может быть, — признаёт Куроо, мягкая улыбка всё ещё на его губах, и Кенму охватывает внезапное желание поцеловать его. Он понятия не имеет, откуда взялось это желание, но это не важно, потому что Куроо – его лучший друг, а человеку не хочется просто поцеловать своего лучшего друга. Ещё ему хочется сказать Куроо, что он скучает по нему, но и этого он не сделает. — Ты скоро приедешь в гости? — это то, что слетает с его губ, и Кенме хочется пнуть себя за то, что он сказал это вслух, давая понять, как сильно он скучает по Куроо, как сильно он хочет, чтобы тот был здесь. Выражение лица Куроо становится ещё мягче. — Я думал об этом, — говорит он. — Я, наверное, скоро это сделаю, — облегчение, которое Кенма испытывает от слов Куроо, настолько сильное, что кажется осязаемым, будто он может выхватить его из воздуха и попытаться связать из него свитер, в котором сможет спрятаться, чтобы не показывать его на лице. — Хорошо, — говорит Кенма, ненавидя, как навязчиво он звучит, что он позволил этой стороне себя немного раскрыться, но Куроо это, похоже, не смущает. На самом деле он выглядит счастливым. — Я действительно скучаю по тебе, котёнок, — тихо говорит он, и Кенме хочется, чтобы он был здесь, с ним, в его комнате, просто чтобы пнуть его за то, что он заставил Кенму чувствовать так много всего. (Он не стал бы этого делать. Если бы Куроо был здесь, он, вероятно, просто свернулся бы у него на груди.) Он так сильно скучает по Куроо, намного больше, чем могут выразить простые слова, и поэтому он ничего не говорит. Его слов кажется недостаточно. Если бы он знал правильные слова, он всё равно не сказал бы их – по крайней мере, он так думает. Это чувство – то, которое он испытывает к Куроо – настолько велико, что он боится, что, обнажи он его, и оно поглотит их и всю вселенную, спрячет её под плащом потребностей, желаний и стремлений Кенмы, пока не останутся только Куроо, чудовищность чувств Кенмы и он сам. — Ты действительно придурок, — говорит Кенма, и это звучит так невыносимо нежно, что ему всё равно кажется, будто он говорит слишком много.***
На следующий день Куроо снова звонит ему по видеосвязи. Кенма задаётся вопросом, изменится ли теперь их распорядок дня — от разговоров по телефону до видеочата. Он бы не возражал против этого. В конце концов, он действительно скучает по лицу Куроо. — Мой сосед по комнате невероятно раздражает, — говорит ему Куроо, улыбаясь своей обычной улыбкой. Он выглядит хорошо, несправедливо так – он явно только что вернулся домой с тренировки по волейболу, лицо потное, волосы прилипли ко лбу. Кенма считает, что он должен был, по крайней мере, принять душ. Кенма также считает, что нельзя позволять никому быть таким красивым. Он, конечно, знает, что Куроо привлекателен; он видел, как девочки и мальчики бросались к ногам Тецуро чаще, чем ему хотелось бы думать. Обычно он вообще не думает о его привлекательности, но Куроо улыбается, потный и красивый, и это заставляет Кенму чувствовать странные вещи. Вероятно, раздражение от того, что Куроо удается быть привлекательным в таком состоянии, в то время как сам Кенма, когда он потный и измотанный, выглядит просто ужасно. — Когда вообще твой сосед по комнате не раздражает, — говорит он, стараясь не обращать внимания на то, как кожа Куроо блестит от пота. — Я знаю, верно, — говорит Куроо, его ухмылка как-то расширяется. — И вот почему я подумал, что мне давно пора уехать отсюда на несколько дней и вернуться домой в эти выходные! Мысли Кенмы на секунду замирают. Затем они снова, с новым пылом начинают кружить. Его сердце бьётся очень быстро. — Ты приедешь домой на эти выходные? — спрашивает он. Он надеется, что звучит не таким задыхающимся, каким себя чувствует. У него перехватывает дыхание. Он не видел Куроо лично уже почти пять недель, и мысль о том, что он снова будет рядом, вытворяет странные вещи с желудком Кенмы. — Почти уверен, да, — говорит Куроо, блеск в его глазах очевиден даже через экран, и на секунду Кенме приходится сдержаться, чтобы не сделать ничего неловкого, например, сказать «слава Богу» или заплакать от чистого облегчения. — Если ты приедешь и не навестишь меня, нашей дружбе конец, — недвусмысленно говорит он Куроо. Его сердце неровно бьётся о грудную клетку. Он думает, что, если Куроо окажется так близко и не придёт, он может совершить что-нибудь опрометчивое, например, ворваться в дом Куроо и толкнуть к стене своего лучшего друга или просто зарыться под гору одеял и проплакать несколько часов. — Если я вернусь домой и не навещу тебя, ты можешь быть уверен, что на самом деле это мой клон, а настоящий я умер где-то в канаве, — говорит Куроо, и в его голосе есть что-то серьёзное. Кенма чувствует внезапное желание закричать на него, сжать в кулаках рубашку Куроо, толкнуть его и закричать ему в лицо. Внутри него борется так много эмоций, и он не знает, как их выплеснуть. Он хочет что-то сделать с Куроо. Он просто не уверен, что именно. — Сегодня четверг, — говорит он, вместо того, чтобы кричать на Куроо. — Значит ли это, что ты приедешь завтра? — Либо завтра вечером, либо в субботу утром, — говорит Куроо. Кенма всё ещё чувствует себя переполненным эмоциями. — Я ожидаю, что ты приедешь сейчас, — говорит он, и это абсолютно точно звучит слишком навязчиво. Но он отчаянно, почти невыносимо сильно хочет увидеть Куроо – лично, прямо перед ним. Может быть, прикоснуться к нему. Кенма думает, что взорвётся, если ему не удастся прикоснуться к Куроо. Под его кожей ощущается покалывание, особенно сильное в ладонях и пальцах. Оно может пройти, как он думает, только если Куроо наконец-то снова окажется в его руках. — Оу, я знал, что ты скучал по мне, — говорит Куроо, поддразнивая, и Кенма почувствовал бы себя выбитым из колеи и загнанным в угол, если бы не ласковый изгиб губ Куроо и то, как искренне он пообещал, что единственное, что сможет удержать его на расстоянии, – это несчастный случай. — Твоя самоуверенность так и хлещет. — На самом деле, единственное, что здесь хлещет – любовь ко мне, которой наполнено твоё сердце, — говорит Куроо, ухмыляясь. Кенма ласково закатывает на него глаза. — Хотел бы я знать, как твоё эго стало таким большим, чтобы остановить его рост, — говорит он Куроо, и он смеётся, громко и свободно. — У меня большое не только эго, — говорит он, ухмыляясь, и подмигивает Кенме. Кенма вешает трубку. Он с нежностью смотрит на свой телефон. Его сердце всё ещё бьётся слишком быстро, кожу покалывает. Он действительно чувствует, что до краёв наполнен любовью к Куроо, хотя никогда бы не высказал этого вслух. Его телефон вибрирует от сообщения от Куроо. я принимаю это как подтверждение твоей любви, — говорится в нём, и Кенма так счастлив, что может лопнуть. Иногда он не знает, как справиться с непринуждённой уверенностью Куроо; это так отличается от того Куроо, с которым он познакомился в детстве. Он также знает, что Куроо не всегда так смел, но он чувствует себя уверенно и комфортно рядом с Кенмой, иногда даже чересчур. Когда Куроо шутит в своей лёгкой манере, так, что это можно принять за флирт. Это всегда заставляет Кенму чувствовать себя немного не в своей тарелке, и он не совсем уверен, почему именно. Быть может, потому, что лёгкая уверенность Куроо в собственной сексуальности так далека от того, что чувствует Кенма. Козуме ни разу не был ни на одном свидании. Он не думает, что захочет – идея пойти на свидание с незнакомым человеком кажется ему в лучшем случае неловкой. Но это не имеет значения. Кенма не думает, что ему нужны романтические отношения, чтобы быть счастливым. Единственное, чего сейчас не хватает в его жизни – это Куроо, а не романтики. Возможно, именно поэтому шуточный флирт Куроо кажется ему странным – Кенма никогда ни с кем не флиртовал, ни забавы ради, ни всерьёз. Он даже не уверен, с чего бы начать. Хотя всё в порядке; Куроо занимается этим уже много лет, и даже если иногда это для Кенмы слишком, он, по крайней мере, научился хорошо притворяться, что это его не смущает. Это тоже не имеет значения. Сейчас важно только то, что он снова увидит Куроо менее чем через сорок восемь часов. Это звучит почти сюрреалистично. Сорок восемь часов почему-то кажутся целой жизнью; но это намного лучше, чем многонедельное ожидание без какой-либо даты, от которой можно оттолкнуться. Сорок восемь часов вполне выполнимы. Кенма, честно говоря, не может дождаться, когда он наконец-то, наконец-то снова окажется в одной комнате с Куроо. Если это может показаться слишком навязчивым или безнадёжным, то ему всё равно.***
Он пишет Акааши, что Куроо возвращается домой на выходные, а затем почти блокирует его, когда Акааши пишет ему в ответ: Наконец-то, ты был несчастен без своего парня. Ему хочется немного поорать на Акааши. Он не уверен, почему это его так раздражает — Яку всё время шутил о том, что Куроо был парнем Кенмы, ещё когда они учились в Некоме. Конечно, тогда это раздражало Кенму, но никогда не заставляло его чувствовать себя так плохо. Сообщение Акааши, однако, заставляет его чувствовать себя несчастным, и он не может точно определить, почему. Он не блокирует Акааши, но и не отвечает ему. Вместо этого он пишет Хинате, чтобы сообщить ему новости – последние несколько недель Хината тоже подвергался недовольству Кенмы. Далеко не так сильно, как Акааши, но Хината иногда может быть хорошим человеком, которому можно довериться, потому что он на самом деле не судит людей. куро приезжает в эти выходные :) !!!! Так рад за тебя!!!!! Надеюсь, тебе удастся поиграть с ним в волейбол!!!!! — это то, что Хината пишет в ответ, и Кенма с минуту улыбается в свой телефон, чувствуя себя немного лучше. Даже если всё остальное в его жизни, кажется, меняется, предсказуемость Хинаты остается прежней, и это в некотором смысле успокаивает.***
Наступает пятница, и Кенма совсем не может сосредоточиться. Школа, кажется, проходит мимо него как в тумане, и он изо всех сил старается быть внимательным хотя бы на тренировках по волейболу, давать указания, в которых нуждаются первогодки, но в конечном счете он полностью терпит неудачу, так же как на уроках. Он просто не может думать ни о чём, кроме Куроо и того факта, что он сможет увидеть его всего через несколько часов. Его мысли — это просто Куроо, Куроо, Куроо, его улыбка, его смех, его привычка растягиваться на кровати Кенмы, занимая большую часть её своими длинными конечностями; то, как он называет Кенму котёнком по вечерам, прежде чем пожелать спокойной ночи, мягко и нежно, как будто Кенма является чем-то драгоценным, и это прозвище – не просто способ подразнить его. Куроо — постоянная часть жизни Кенмы уже долгое время, но отчаянное желание увидеть его снова дарит ощущение нервозности и взволнованности, выбивая из колеи, и это что-то новенькое. С другой стороны, до этого момента они никогда не проводили больше недели, не видясь друг с другом — их семьи довольно быстро поняли, что они оба становятся раздражительными, когда их разлучают, и поэтому Кенма просто ездил вместе с Куроо в семейные поездки, так же как и Куроо в отпуска семьи Козуме. Это было совершенно тревожное осознание того, что Куроо всегда был рядом с Кенмой, с тех пор, как им было восемь и семь лет соответственно. Оно впервые пришло к Кенме за несколько месяцев до переезда Куроо и было быстро изгнано в самые дальние уголки его мозга. Это осознание преследует его с тех пор, как Куроо действительно переехал: Кенма так и не научился существовать без Куроо, и теперь ему придётся это сделать. Даже если Куроо разговаривает с ним по телефону каждый вечер, ничто не мешает Куроо уйти навсегда. Это ужасающее осознание проникло в него в тот момент, когда он увидел, как поезд Куроо уходит от вокзала, и с тех пор не отпускало. Кенма проводит свою пятницу в ожидании сообщения от Куроо о том, что он уже в пути, или что он не приедет в пятницу, или что он вообще не приедет, в конце концов. Он проводит свою пятницу в ожидании сообщения от Куроо и пытается не думать о том, как отчаянно он себя чувствует, стараясь не думать о возможности того, что Куроо отдалится и навсегда оставит его. Его телефон молчит весь вечер, но около девяти вечера раздаётся звонок в дверь. В единственной попытке не действовать так отчаянно, как он себя чувствует, Кенма не встаёт, чтобы открыть дверь, вместо этого позволяя своей матери сделать это. Он поступал так всегда — Кенма ни разу добровольно не открыл дверь, если только он не ожидал посылку с новой игрой или игровой консолью. Особенно если это может быть Куроо, который знает, где они прячут запасной ключ. Он пытается не слушать, что происходит внизу, отчаянно пытается сосредоточиться на своей игре и ни на чём другом, пытается сказать себе, что не имеет значения, кто там, и что он определённо не будет разочарован, если это не Куроо, он даже ещё не написал, в конце концов... А потом дверь в комнату Кенмы открывается, и он вскидывает голову. Куроо стоит там во всей своей красе: волосы в том же беспорядке, что и всегда, рюкзак небрежно перекинут через плечо, и сердце Кенмы на секунду замирает, просто чтобы возобновить свою прежнюю скорость. — Куро, — говорит Кенма, и он определённо не планировал, чтобы это прозвучало и вполовину так же бездыханно. Куроо ухмыляется ему и входит в комнату, пинком закрывая дверь и позволяя своему рюкзаку упасть на пол, а затем Кенма бросает свою приставку и вскакивает, пересекая пространство между ними. Куроо раскрывает объятия, и Кенма обнимает его, пытаясь убедить себя не быть таким отчаянным и навязчивым, не быть настолько очевидным из-за того, что он не способен справиться с отсутствием Куроо, но Куроо прижимает его к себе, зарываясь лицом в его волосы и пылко бормоча имя Кенмы снова и снова, и Кенма думает, что, может быть, всё в порядке. Может быть, он не единственный, кто чувствовал себя исступлённым и нуждающимся в последние несколько недель. Когда Кенма, наконец, чувствует, что этого достаточно, чтобы сделать шаг назад, руки Куроо скользят со спины к бёдрам, отказываясь его отпускать. — Я скучал по тебе, — говорит он Кенме. Его глаза большие и серьёзные, и в них так много любви; Кенме становится тепло во всём теле, и он не знает, что с собой делать. У него снова возникает странное желание поцеловать Куроо, он чувствует, как его взгляд скользит по губам Куроо, и он на секунду закрывает глаза, чтобы успокоиться, подавить это желание. Затем он снова открывает их, смотрит на Куроо и серьёзно говорит ему: — Я тоже скучал по тебе. — Боже, Кенма, — стонет Куроо, а затем он притягивает Кенму обратно к себе, и Кенма позволяет ему. Он так сильно скучал по Куроо, так невероятно сильно, и ему так хорошо быть в его объятиях, как будто он какое-то время работал на разряженных батарейках и наконец-то заряжается. Он вроде как больше никогда не хочет отпускать. В конце концов они перебираются к его кровати; Куроо просто ложится и притягивает Кенму обратно к себе, сворачиваясь вокруг него, как большое человеческое одеяло. Они засыпают, свернувшись калачиком друг вокруг друга, Кенма благополучно оказывается в объятиях Куроо. Он чувствует себя в безопасности и комфорте, в самый раз, как будто ему здесь самое место. Это первый раз, когда Кенма засыпает без каких-либо проблем с тех пор, как Куроо уехал в университет пять недель назад.***
Когда Кенма просыпается, первое, что он замечает — это то, что ему тепло, комфортно и тяжело. Ему нравится, когда на него давит какой-то вес, вдавливая его в матрас; это расслабляет его. Он купил утяжелённое одеяло несколько лет назад, но это совсем не похоже на его утяжелённое одеяло — эта тяжесть сильнее и просто лучше, в том смысле, который Кенма даже не может выразить словами. Кенма вяло моргает, открывает глаза и понимает, что на нём лежит Куроо. Это очень, очень хорошее чувство, и по нему разливается тепло. Следующее, что он понимает – Куроо одет в свою уличную одежду. Ах, да. Они же вчера заснули, обнявшись. Кенма уже был в пижаме, потому что Куроо появился довольно поздно, но Куроо всё ещё одет в джинсы и рубашку, что действительно не может быть удобно. Кенма думает, что ему, наверное, следует разбудить Куроо, сказать ему, чтобы он переоделся в свежую одежду и пошёл почистить зубы, но Куроо так хорошо, а Кенме так комфортно. Он ужасно скучал по Куроо последние несколько недель, и теперь, когда Куроо действительно здесь, Кенма вроде как не хочет его отпускать. Вообще. Если Куроо встанет сейчас, высока вероятность, что он не вернётся в постель и не возобновит объятия, а вместо этого пойдёт навестить свою семью, завтракать, планировать день, и возможность этого давит на Кенму, как свинец. Он не готов вновь отпускать Куроо, не теперь, когда он наконец рядом. Поэтому он просто утыкается носом в Куроо, снова закрывает глаза и снова засыпает — это кажется эгоистичным поступком, но на самом деле ему всё равно. Он действительно, действительно не чувствует, что в данный момент способен расстаться с Куроо.***
В следующий раз Кенма просыпается оттого, что кто-то мягко трясёт его за плечо. Он медленно открывает глаза и смотрит в лицо Куроо. Он выглядит любящим, на его губах мягкая улыбка, а его волосы на самом деле выглядят несколько причёсанными. Кенма несколько раз моргает, а затем позволяет своим глазам блуждать по телу Куроо, чтобы подтвердить свои подозрения — да, Куроо, по-видимому, переоделся и привёл себя в порядок. Не разбудив Кенму. Он, вероятно, заслуживает медали за то, что сумел отпустить Кенму, не разбудив его; Кенма знает, что он, как правило, очень цепкий, когда спит с Куроо. — Доброе утро, котёнок, — говорит Куроо, звуча несправедливо бодро. Кенма тихонько стонет и решает спрятать лицо в подушку. Он также хватает Куроо за руки, потому что он устал и всё ещё чувствует невероятное отчаяние от того, что Куроо рядом. Куроо тихо смеётся, но Кенма чувствует, как его матрас опускается под ним, и через несколько секунд руки Куроо снова обнимают его. — Знаешь, в какой-то момент тебе придётся встать, — говорит ему Куроо. Кенма только ворчит на него. Он не чувствует, что ему нужно вставать. На самом деле, он думает, что оставаться в постели весь день, обнимаясь с Куроо, звучит как очень хороший план. Вероятно, это не то, за чем Куроо приехал сюда, но Кенма чувствует, что он этого заслуживает, после того, как Куроо не было рядом в течение пяти недель. — Тебе нужно встать хотя бы для того, чтобы поесть, — говорит Куроо. Кенма ворчит ещё немного, что вызывает у него нежный смешок. — Ты сможешь вернуться в постель после, — продолжает он, не понимая ворчания Кенмы. Козуме не хочется говорить ему, что его беспокоит не необходимость вставать (хотя ему не особенно хочется вставать), а скорее то, что ему придётся отпустить Куроо. Возможно, после этого ему больше не удастся с ним пообниматься. — Давай, — говорит Куроо, — я тебе даже блинчики испеку. Теперь Кенма действительно заинтересован. Блины Куроо очень вкусные. Кенме редко удается их съесть; обычно, когда Куроо остается на ночь, родители Кенмы готовят завтрак, но это всегда удовольствие, когда он их готовит. — Хорошо, — говорит он, и Куроо понимающе улыбается ему. К сожалению, обещание приготовить блины означает, что Кенме приходится встать, и Куроо отпускает его — Кенме хочется схватить его и снова прижаться к нему, но он сдерживается. Завтрак с Куроо приятный, такой, каким он всегда был: знакомый и расслабляющий. У Кенмы также сильно заболело сердце, когда он, опираясь на кухонную стойку, смотрел, как Куроо переворачивает блины, слушая, как он говорит об университете. Кенма очень скучает по этому. Он скучает по Куроо. Больно ощущать эту близость сейчас, потому что это просто напоминание о том, что завтра он снова потеряет это, ему придётся ещё раз попрощаться с Куроо, не зная, когда он увидит его в следующий раз. Ему хочется схватить Куроо, впиться в него пальцами и умолять, просто чтобы он остался. Он чувствует, что ему нужно что-то сделать, что угодно. Хорошо, что Куроо здесь, но даже когда он находится всего в нескольких метрах от Кенмы, он чувствует себя слишком далеко. Теперь он живёт другой жизнью, той, в которой ему не обязательно нужен Кенма, той, которая отлично шла последние пять недель без Кенмы, в то время как Кенма почти каждую ночь лежал без сна, скучая по Куроо так сильно, что ему было больно, отчаянно хотелось, чтобы Куроо снова был рядом, увидеть его улыбку лично, услышать его смех, не искажённый телефоном, прикоснуться к нему. Это то, о чём он мечтал последние пять недель? Кажется, этого недостаточно, когда ему снова приходится отпускать Куроо. Ему не хватило времени. Такое чувство, что Кенме нужно больше, нужно быть еще ближе, и это абсурд; он и Куроо уже исключительно близки, даже для лучших друзей. Этого недостаточно. Блины Куроо, как всегда, исключительны. Кенма зашёл бы так далеко, что сказал бы, что они прекрасны, хотя он никогда бы не сказал об этом Куроо. (Правда, однажды он сказал Ямамото, просто чтобы заставить его ревновать, потому что у Ямамото их никогда не было. Кенма не помнит, почему ему захотелось заставить Ямамото ревновать. Иногда он просто чувствует себя мелочным.) Кенма, однако, не может сосредоточиться на блинах так, как они того заслуживают. Вместо этого он продолжает смотреть на Куроо, сидящего на противоположной стороне стола. Он хочет что-то сказать, может быть; спросить Куроо, что он планирует делать в течение дня, спросить Куроо, как долго он планирует оставаться. (Спросить Куроо, смотрел ли он когда-нибудь на Кенму и чувствовал, как его сердце сжимается, а желудок опускается, чувствуя легкое головокружение, как Кенма чувствует себя в последнее время, когда он смотрит на Куроо.) Вместо этого он ест. Куроо, конечно, более чем счастлив по этому поводу. Ему всегда нравится видеть, как Кенма ест — он всё ещё настаивает, что Кенма ест недостаточно, и ему особенно нравится видеть, как Кенма ест пищу, которую он приготовил. Кенма на самом деле не понимает, почему, может быть, это связано с тщеславием, но Куроо просто светится, когда Кенма ест что-то, что Куроо приготовил для него. На самом деле это действительно мило. Не то чтобы Кенма спешил ему об этом сообщить. Кенма всё больше нервничает во время завтрака; он не знает, что Куроо запланировал на оставшуюся часть дня, и он боится, что Куроо собирается вымыть посуду, а затем исчезнуть в доме своих родителей. Кенма, конечно, всегда мог бы следовать за ним; он уверен, что отец и бабушка с дедушкой Куроо были бы рады его видеть. Но он не хочет этого делать – не хочет быть навязчивым, не хочет заставлять Куроо проводить с ним время. Куроо, у которого было пять недель, чтобы привыкнуть к отсутствию Кенмы. (Чего он действительно хочет, так это закончить школу, чтобы поступить в тот же университет, что и Куроо, и снова занять своё место в жизни Куроо. Это кажется жалким и отчаянным.) — Что у тебя запланировано на сегодня? — спрашивает Кенма, когда он больше не может выносить своих мыслей, мечущихся в его голове. — Я подумал, что мы могли бы немного поиграть в волейбол, может быть. Мне нужно видеть твои навыки, когда у тебя больше нет меня, — говорит Куроо, ухмыляясь. — Мы можем просто пойти в твою комнату и поиграть в Марио Карт, если тебе не нравится эта идея. Кенма смотрит на Куроо, и его сердце замирает. Мы. Кенма спросил Куроо, чем он хочет заниматься теперь, когда он вернулся домой, и сказал «мы», как будто это данность, что они проведут вместе все выходные. У Кенмы пересохло в горле, глаза немного горят. Он пытается получить ответ и терпит неудачу. Куроо, неправильно истолковав его молчание, говорит: — Я думаю, я обещал тебе, что ты можешь вернуться в постель, так что, если ты хочешь, можем вернуться в постель. Он всё ещё использует «мы». Кенма чувствует себя неуверенно. — Волейбол — это хорошо, — удаётся ему выдавить, его голос немного хрипит. Он не уверен, что способен играть в волейбол прямо сейчас, учитывая, насколько неуверенно он себя чувствует, но ответная счастливая улыбка на лице Куроо – достаточная причина, чтобы попытаться, в любом случае. (Он намеренно не напоминает Куроо о том, что у него действительно есть тренировка по волейболу сегодня; он бы предпочел пропустить её, провести весь день с Куроо, теперь, когда он здесь.) Яку бесконечно высмеивал бы Кенму за это. Яку сейчас нет, и Кенма думает, что ему позволено немного побаловать Куроо. В конце концов, он не видел его уже пять недель. И это не значит, что он полностью смягчается по отношению к Куроо: он определённо будет безжалостно издеваться над Куроо за что-нибудь позже. В конце концов, важно сохранять установленные границы. Тем не менее, он смотрит на Куроо, глаза которого блестят, и у него странное ощущение в животе, и Кенма чувствует себя намного мягче, чем следовало бы, может быть.***
Выходные пролетают слишком быстро. Куроо проводит всё это время, приклеившись к Кенме; в субботу он ужинает со своими родителями, потому что в противном случае его бабушка оторвала бы ему голову, но он настаивает, чтобы Кенма пошёл с ним, поэтому они не разлучаются даже из-за этого. Затем наступает воскресный вечер, и к тому времени, когда Кенма провожает Куроо на главный вокзал, кажется, что времени совсем не прошло, как будто Куроо вернулся домой всего на несколько минут. Кенма стоит рядом с Куроо на вокзале, ожидая прибытия поезда Куроо, и чувствует себя несчастным и маленьким. Как будто он должен свернуться клубочком и заплакать или, может быть, спрятаться в багаже Куроо, убедиться, что Куроо забрал Кенму с собой в университет. Он задаётся вопросом, чувствует ли Акааши то же самое каждое воскресенье, когда Бокуто снова уезжает. Может быть, нет, потому что у Акааши всегда есть уверенность, что он снова увидит Бокуто всего через пять дней. Кенма хотел бы, чтобы у него была такая же уверенность, но он этого не делает, и он не в состоянии предъявлять требования. (Он так отчаянно желает, чтобы это было так, что это пугает его.) Он смотрит на Куроо, который стоит рядом с ним, закутанный в толстое пальто, его волосы такие же непослушные, как всегда, и обнаруживает, что Куроо уже смотрит на него. На лице Куроо есть выражение, которое заставляет Кенму подумать, что, возможно, он не единственный, кто так опечален уходом Куроо. Он делает шаг ближе и наклоняется к Куроо, отводит глаза, чтобы ему больше не приходилось смотреть в лицо Куроо. Он не знает, что делать с тем фактом, что он видит отражение собственной печали. Это одновременно успокаивает и огорчает его. Куроо тихо вздыхает и обнимает Кенму за плечи. Кенма прижимается к нему, прячет лицо в груди Куроо. Его глаза горят. Он надеется, что не заплачет. Он не любит плакать; не склонен много плакать. В последнее время он всё чаще плачет, и это из-за Куроо. Он не знает, что с этим делать. — Я буду скучать по тебе, котёнок, — говорит Куроо. Придурок, — хочет сказать Кенма. Он молчит. — Я постараюсь навестить тебя в ближайшее время снова, хорошо? Не будь таким драматичным, — хочет сказать Кенма. — Хорошо, — тихо говорит он. Его голос звучит достаточно тихо, и он думает, что порыв ветра мог бы унести его, оставить где-нибудь в сельской местности, между холмами и лугами, чтобы он осел в землю и исчез, зарос травой и цветами. Он надеется, что это так: привязанность и печаль в его голосе неуместны здесь, в шумном метрополитене Токио, слишком хрупком, чтобы существовать между беспокойными бизнесменами и бескомпромиссными небоскребами. Он снова слышит, как Куроо вздыхает, а затем чувствует лёгкое давление на свою голову, как будто Куроо поцеловал его там, но это не так — он бы этого не сделал. Несмотря на то, что Кенма и Куроо иногда стирают границы, когда дело доходит до приемлемого количества физической привязанности между лучшими друзьями, Куроо никогда не целовал Кенму, даже в щеку или лоб. Может быть, так и лучше, потому что Кенма чувствует, что он бы сгорел, если бы Куроо это сделал. (Может быть, он хочет, чтобы Куроо остался.) Он старается не думать об этом. В любом случае, он, вероятно, вообразил это ощущение. Затем поезд подходит к станции, и Куроо отпускает Кенму, отходит от него на шаг. Кенма, чувствуя себя немного безумно, внезапно тянет Куроо назад в объятия, и они остаются так стоять всего несколько секунд, сильные и надёжные руки Куроо обнимают Кенму, его лицо скрыто в волосах Кенмы, прежде чем они снова расстаются. — Не причиняй слишком много вреда, пока меня не будет, — говорит Куроо, а затем он пробирается сквозь людей на платформе, садится в поезд, и Кенма чувствует тяжесть, и как будто что-то ломается внутри него. Он хочет побежать за Куроо, умолять его остаться, как он хотел все выходные, но он этого не делает. Вместо этого он смотрит, как закрываются двери поезда, смотрит, как поезд медленно отъезжает от станции, смотрит, даже когда больше не на что смотреть, на железнодорожные пути, мерцающие фиолетовым от заходящего солнца, пустые там, где раньше стоял поезд, и чувствует пустоту. Когда его ноги несут его домой, они делают это без его приказа, его сознание и сердце всё ещё остаются на железнодорожной станции, взывая к Куроо.***
Кенма встречает соседа Куроо по комнате в следующий вторник. На самом деле, «встречает» неправильное слово, но они, наконец, официально представлены. Пока что Кенма слышал о нём только в жалобах Куроо («он принимает душ», «он оставляет свои грязные носки повсюду», «его девушка пришла в гости, и он снова меня сексуализировал», «он ужасный неряха, а я искренне не понимаю, почему Анита, ангел, которая является его девушкой, сошлась с ним. Она красивая, сильная женщина, а он абсолютный засранец – хотя он хорошо к ней относится, я скажу, что...», «он ел мои любимые закуски, Кенма, думаю, я его убью»). Кенма никогда не встречал этого парня. Всё меняется во вторник днём; Кенма и Куроо общаются в видеочате, как это часто бывает, когда раздается громкий хлопок закрывающейся двери, а затем громкое «Куроо!». Лицо Куроо морщится от отвращения. Кенма считает, что в таком состоянии он выглядит очень очаровательно. Ему действительно становится немного тепло, глядя на Куроо. Затем рядом с лицом Куроо появляется лицо, прежде чем полностью убрать Куроо из поля зрения камеры, и серые глаза вопросительно смотрят на Кенму через экран. — Ты, должно быть, Кенма! — говорит мужчина, который пристально смотрит на Кенму. Он догадывается, что это сосед Куроо по комнате. — Ты можешь называть его Козуме-сан, — Кенма слышит ворчание Куроо, и ему приходится подавлять улыбку. — Такой собственник, — цыкает незнакомец. — Это Казама, мой сосед по комнате, — говорит Куроо на заднем плане. Так что догадка Кенмы была, действительно, верна. — Я так рад наконец-то познакомился с парнем Куроо! — с энтузиазмом говорит Казама, и Кенма задыхается. — Вообще-то, лучший друг, — тихо поправляет он, не совсем понимая, почему исправление этого предположения оставляет ужасное жжение в груди. — О? — говорит Казама, выглядя слишком заинтересованным. Это заставляет Кенму чувствовать себя немного неловко; он не уверен, почему Казама смотрит на него так, почему он вообще подумал, что Кенма был парнем Куроо в первую очередь – он говорил искренне, когда говорил это, и Кенма понятия не имеет, что с этим делать. — Да, лучший друг, — говорит Куроо с заднего плана. В его голосе есть что-то такое, чего Кенма не может понять. — Ты больше разговариваешь со своим лучшим другом, чем я со своей девушкой, — усмехается Казама. — Откуда вы берёте социальную энергию? Брови Кенмы сошлись на переносице. У него неприятное чувство в животе, и что-то колется в глубине его сознания, что-то, на что у него нет ни времени, ни сил, чтобы изучить. — Откуда ты берёшь свою способность быть таким чертовски раздражающим? — Куроо отстреливается, а затем лицо Казамы выталкивается из зоны действия камеры, красивое лицо Куроо снова появляется на экране. — Не обращай на него внимания, котёнок, — говорит он мягким голосом, но в его глазах тоже есть что-то нечитаемое. Кенма ненавидит это – он уже много лет читает Куроо как книгу. Ему не нравится, что он не знает, как интерпретировать выражение, которое сейчас на лице Куроо. — Котёнок? Ты уверен, что он не твой парень? — кричит Казама сзади, и выражение лица Куроо меняется на очень знакомое Кенме: раздражение. Он выглядит так, словно готов ударить Казаму по голове, если понадобится. Кенма чувствует себя неуверенно; что-то скручивается у него в животе. Такое чувство, что в его венах течёт кислота, и он не знает, как со всем этим справиться, как справиться с самим собой. Он не понимает, почему Казама, которого он никогда раньше не встречал, может так сильно его расстроить, просто пошутив о том, что у них с Куроо отношения. В конце концов, он привык к насмешкам друзей из Некомы именно на эту тему, так почему же это так отличается? Он также не знает, как определить особый привкус расстройства, которое он чувствует; конечно, это не отвращение к самой идее, но Кенма не знает, что это такое. Он не уверен, что хочет это знать. — Может, нам стоит прервать этот разговор, — говорит Куроо извиняющимся тоном. — Я позвоню тебе завтра, надеюсь, когда Казамы не будет дома. Я всё равно думаю, что среды для него – вечера свиданий. Кенма просто спокойно кивает. Может быть, лучше покончить с этим здесь, думает он; он не уверен, что сможет справиться с Казамой, не сейчас, когда он всё ещё чувствует себя таким неуверенным и расстроенным. Он отчётливо чувствует, что ему, возможно, захочется забраться под одеяло своей кровати и просто немного помучиться, выплеснуть свои эмоции, пока они не успокоятся и не будут готовы покинуть его: занятие, которое, безусловно, требует уединения. — Увидимся завтра, Кенма, — говорит Куроо мягким голосом. — Не бей его, — говорит Кенма, и Куроо ухмыляется ему. Эта ухмылка расстраивает Кенму ещё больше, он не уверен, что у него есть слова, чтобы описать её; она впивается в его внутренности и оседает в животе. Он быстро вешает трубку, прежде чем ему придется ещё раз взглянуть на лицо Куроо, чтобы это чувство в животе усилилось. Затем он просто ложится и некоторое время смотрит в потолок. Внутри него царит суматоха, бушующий шторм, громкий гром и грохочущие волны. Кенма пытается погрузиться в волны и позволить им заглушить его мысли, погрузиться под пелену тяжести, чтобы он мог начать чувствовать себя невесомым и перестать существовать сознательно, всего на мгновение. В нём есть что-то, что могло быть там долгое время, крича, чтобы он ушёл, чтобы Кенма признал это. Кенма не хочет ни смотреть ему в лицо, ни фактически слушать это, поэтому он позволяет волнам своей суматохи затягивать его, уплывая от того, что у него в голове.***
Остальная часть недели проходит по большей части без происшествий; Казама больше не прерывает телефонные звонки или видеочаты, а Кенма успешно сдерживает волнение в себе. То есть до тех пор, пока не наступает суббота. Суббота начинается так, как обычно: Кенма вылезает из постели, едва успев на тренировку по волейболу, которую он посещает на этой неделе. В предыдущие выходные он вместо этого остался дома с Куроо; в свою защиту, однако, Куроо в самом деле полностью забыл о существовании волейбола, и Кенме действительно не хотелось напоминать ему и потенциально делиться им с командой, как бы жалко это ни звучало. После тренировки он проверяет свой телефон и находит новое сообщение от Куроо. Это само по себе не является чем-то необычным. Текст, однако, таков: придётся отменить наш сегодняшний звонок, прости :( казама назначил мне свидание вслепую Что-то в Кенме разбивается вдребезги. Не то чтобы Куроо никогда раньше не ходил на свидания, он был только на нескольких, и все они были на первом году средней школы. Хотя Куроо является известным, Кенме давно не приходилось активно думать о том, чтобы он встречался с кем-то. Это не должно было так сильно расстроить его — Куроо на свидании с кем-то. (Кто-то другой внутри Кенмы шипит, что он резко забывает об этом.) Куроо — его лучший друг, который уже много лет не женат, так что Кенма должен быть в восторге от него. Он не такой. Вместо этого он страдает, и всё существо в нём визжит, умоляя Кенму выслушать то, что оно пытается ему сказать, но это слишком пронзительно, чтобы Кенма мог разобрать слова. Всё, что он знает, это то, что он чувствует себя хуже, чем когда–либо за очень долгое время, хотя он чувствовал себя ужасно в течение нескольких недель, с тех пор как Куроо уехал в университет. Он не отвечает Куроо. Наверное, ему следовало бы, но по какой-то причине он не чувствует себя способным на это. Вместо этого он пишет Хинате.***
Два часа спустя Кенма садится в поезд, идущий в Сендай. Это, наверное, самая спонтанная вещь, которую он когда-либо делал в своей жизни, но его мама согласилась, Хината был в восторге, а Кенме нужно с кем-то увидеться. Он чувствует, что не может сейчас быть один. И он не знал, кого еще спросить – других людей, которых он мог бы спросить, кроме Хинаты – это Акааши и Бокуто, и Кенма не хочет прерывать их совместное времяпрепровождение в выходные. Поэтому вместо этого он купил билет на поезд в другую префектуру, что кажется невероятно драматичным и отчаянным – и всё же и вполовину не таким отчаянным, как Кенма. Куроо отменил их вечерние планы, чтобы пойти на свидание, и по какой-то причине Кенме от этого хочется кричать.***
Хината, по крайней мере, очень хорошее отвлечение внимания. Он громкий, дерзкий и полный энтузиазма и хочет знать всё о каждой новой видеоигре, в которую Кенма играл, а Кенма позволяет себе говорить и слушать, позволяет своему разуму твёрдо сосредоточиться на всём, что не является Куроо, и медленно, медленно, он расслабляется. Хината также, по-видимому, сильно влюблён в Кагеяму, о чём он сам не подозревает. Кенма, конечно, заметил это раньше, но в последнее время, похоже, он достиг нового пика: Хината почти не прекращал говорить о Кагеяме весь день. Кажется почти нереальным, что сам Хината, кажется, на самом деле не осознаёт тот факт, что все его мысли, кажется, вращаются исключительно вокруг волейбола и Кагеямы. Кенма задаётся вопросом, как можно любить и не знать этого; это похоже на то, что ты должен знать, может быть. Разве любовь не сопровождается трепетными чувствами? Как можно заставить их чувства сходить с ума рядом с кем-то другим, всё время думать о ком-то ещё и не замечать этого? Но опять же, это Хината. Может быть, он просто не подумал об этом, не счёл это важным, слишком сосредоточился на волейболе, чтобы заботиться о чувствах. Похоже, он поступил бы именно так.***
Кенма проводит ночь у Хинаты и в воскресенье возвращается домой поездом. Он почти не хочет возвращаться домой – хочет купить ещё один билет на поезд, чтобы навестить Куроо, и сделать что–нибудь. Он не совсем уверен, что именно. Просто ему хочется что-то сделать. Теперь, когда он снова вернулся домой, его внутреннее смятение вернулось, все эти болезненные чувства по поводу того, что Куроо идёт на свидание. Кенма ненавидит всё, что связано с этим. Большую часть воскресенья он проводит в своей комнате, играя в видеоигры; к вечеру он всё ещё не ответил на вчерашнее сообщение Куроо. Он, наверное, должен ответить – он ни разу не игнорировал Куроо с тех пор, как тот окончил школу. То, что он делает это сейчас, может быть подозрительно, но у него всё ещё нет на это умственной энергии. Он не знает, что сказать. Кенма понимает, что ему следует написать что-то вроде «надеюсь, тебе было весело» или, может быть, что-то дразнящее вроде «свидание вслепую – единственное свидание, на которое ты можешь забить». Ни один из этих вариантов не кажется правильным, и он не знает, как выразить словами то, что он на самом деле чувствует. В конце концов, он не уверен, что именно он чувствует. Он не знает, позвонит ли Куроо ему сегодня, так как Кенма всё ещё не ответил ему. Возможность того, что Куроо не позвонит, пугает и в то же время расслабляет его. Он не уверен, что смог бы сейчас поговорить с Куроо, чувствуя себя так, как сейчас, когда что-то царапает и разрывает его. Он не уверен, что сможет поговорить с Куроо, посмотреть в его красивое лицо и вести себя так, как будто с ним всё в порядке, скрывая, что он чувствует, как что-то разрывает его изнутри. Однако он уверен, что если Куроо не позвонит, это опустошит его. Его телефон звонит, прерывая его размышления. Кенма смотрит на него, его руки дрожат – это звонок от Куроо. Смесь облегчения и чистого ужаса, которую он испытывает при этом абсурде. По крайней мере, это не видеозвонок. Кенма не уверен, что он смог бы справиться с видеозвонком прямо сейчас. Он поднимает трубку. — Привет, Кенма, — говорит Куроо, и его голос звучит немного приглушённо. — Ты так и не ответил на моё сообщение. Всё в порядке? — Просто чувствую себя немного не в своей тарелке, — врёт Кенма, сразу же чувствуя себя виноватым. — О нет! — говорит Куроо, и по тону его голоса ясно, что он вот-вот перейдёт в режим наседки. — Как прошло твоё свидание? — спрашивает Кенма с простым желанием отвлечь его, а потом сразу же жалеет, что вообще открыл рот. По крайней мере, отвлекающий маневр, кажется, работает. — Всё было хорошо, — говорит Куроо без особого энтузиазма. — Мне действительно жаль, что я не смог позвонить из-за этого. — Я переживу один вечер без тебя, — поддразнивает Кенма. Ещё одна ложь, видя, как Куроо отменяет их звонок на свидание, заставила его чувствовать себя абсолютно несчастным. — Может быть, и так, — говорит Куроо. — Но мне кажется, что оно того не стоило, правда? Например, не пойми меня неправильно – она была милой. Вообще-то, очень милой. И хорошенькой. Я имею в виду, я думаю, что Акияма в моём вкусе – она казалась искренне заинтересованной, и у неё были довольно длинные волосы, и она была немного застенчивой в очаровательном смысле? И она увлекалась волейболом! Чего ещё ты хочешь, на самом деле... Кенма слушает Куроо с растущим чувством неловкости. В животе что-то ужасное, и в горле сжимается. Что-то в нём вопит. Он этого не хочет, он не хочет это слушать, он ничего этого не хочет. Он её не знает, но уверен, что Куроо и хорошенькая длинноволосая Акияма хорошо смотрелись бы вместе, составили бы прекрасную пару. Он этого не хочет. Он понимает, что не хочет, чтобы кто-то встречался с Куроо, не хочет, чтобы Куроо говорил о ком-то с любовью или уделял им свое внимание таким образом. Мысль о том, что Куроо целует кого–то, вызывает у него тошноту, и... это не совсем правда. Эта штука сидит на переднем плане его разума, требуя внимания, и Кенма, наконец, позволяет себе смотреть, смотреть, смотреть на что-то, что не является монстром, каким он его считал, а гигантским скоплением его собственных чувств, и ох. Ох. Так что Кенма, возможно, на самом деле не возражает против идеи свиданий с Куроо. Пока он встречается с Кенмой. — Пустая трата времени, правда, — слышит он слова Куроо и снова настраивается. — Может быть, мы всё же останемся друзьями. Я имею в виду, она милая. Я просто не могу представить себя встречающимся с ней. Облегчение наполняет Кенму. Он чувствует... он чувствует, что не особенно изменился, несмотря на то, что это самое большое осознание, которое у него когда–либо было за всю его жизнь. Он влюблён в своего лучшего друга. Сейчас многое обретает смысл, ретроспективно. — Хм, — уклончиво произносит Кенма, потому что на самом деле не знает, как ответить Куроо. Не хочет произносить правильные слова, потому что он внезапно перестаёт доверять себе, чтобы надежно держать свои чувства внутри. Он не может просто выпалить их. Он не уверен, что вообще хочет сказать Куроо – не уверен, что это стоит того, что может поставить под угрозу их дружбу. И он, конечно же, не скажет Куроо по телефону, если когда-нибудь решит на самом деле выразить свои чувства. — Ну, расскажи мне о своих выходных, котёнок, — говорит Куроо, и Кенма чувствует, как его щёки горят, а живот приятно трепещет от использования прозвища. Возможно, он мог бы понять это намного раньше. — Я был у Шоё, — говорит он. — О, так вот, почему ты не ответил, — говорит Куроо. В его голосе есть оттенок, что-то тихое, обиженное и даже немного злое. Иногда Куроо немного по-собственнически относится к Кенме. Козуме нравится упрекать его за это, но обычно он на самом деле не возражает, так как это заставляет его чувствовать себя внутри тёплым и желанным. — Хм, — произносит Кенма, не подтверждая этого, но и не поправляя Куроо. Он не может точно сказать ему, что прочитав слова «Казаме устроил мне свидание вслепую» заставило его почувствовать себя таким несчастным, что он спонтанно поехал в Сендай и не мог смотреть в свой телефон все выходные. Так что он позволит Куроо прийти к собственному выводу. — Как дела у Хинаты? — ворчливо спрашивает Куроо. — Хорошо. Всё ещё сосредоточен на волейболе. Всё ещё не осознал, что тоскует по своему связующему, — говорит ему Кенма и на секунду останавливается. Теперь он чувствует себя идиотом, думая, что Хината был до абсурда невнимателен, когда ему потребовалось так много времени, чтобы осознать свои собственные чувства, которые, вероятно, были в течение долгого времени. — Оя? — произносит Куроо, внезапно звуча очень заинтригованно и намного веселее. — Не болтай об этом никому, — предостерегает его Кенма. — Я даже ничего не сказал! — говорит Куроо. — И тебе лучше оставить всё, как есть. Шоё и Кагеяма могут разобраться в этом сами, — говорит ему Кенма. Он слышит, как Куроо вздыхает. — Наверное, да, — говорит он. Кенма мог бы поспорить, что у него надутое лицо. Кенма и сам вздыхает, но сейчас он чувствует нежность и тепло. Намного лучше, чем он чувствовал себя всего несколько минут назад.***
Кенма всё ещё чувствует нежность и тепло, когда он вешает трубку позже той ночью. В этом сила Куроо; заставить Кенму чувствовать себя намного лучше всего несколькими предложениями. Кенма чувствует себя почти подавленным своей любовью к Куроо, теперь, когда он знает, что она есть, знает, что она не просто платоническая по своей природе. Это странное осознание после десяти лет дружбы: то, как ты видишь своего лучшего друга, не так аккуратно и красиво упаковано, как ты думал. Кенма не уверен, когда именно его чувства к Куроо перешли границу романтики, но, вероятно, его лучшее предположение было бы где-то на первом году средней школы. Тем не менее, имеет смысл, что это будет Куроо. Кенма долгое время думал о себе как о человеке, просто не интересующимся романтическими отношениями, даже размышлял, может ли он быть аромантичным. Он думает, что Куроо, вероятно, единственный человек, к которому он мог бы развить эти чувства – годы дружбы и доверия вкупе с тесной физической близостью являются прочной основой. Он не знает, что с этим делать. Самым безопасным вариантом, вероятно, было бы игнорирование его чувств, как он очень грамотно делал до сих пор. Дружба Куроо и его самая важная дружба, которая у него есть, одна из самых важных вещей в его жизни, и ею не стоит рисковать. С другой стороны, он думает, что они могли бы оправиться от этого. И его чувства кажутся такими большими, как будто их так много — они занимают так много места, что, возможно, было бы лучше на самом деле озвучить их. Он боится отказа, и отказ кажется наиболее вероятным исходом, но он знает, что Куроо бисексуал, и он не уверен, что смог бы жить с тем, чтобы никогда не сказать Куроо, что он вообще был вариантом. Кенма ненавидел бы смотреть, как Куроо встречается с кем-то ещё. Но смотреть, как он встречается с кем-то ещё просто потому, что Кенме никогда не удавалось сообщить Куроо о своих чувствах, было бы ещё хуже, считает он. Он хочет иметь шанс, может быть, настолько маленький, насколько он может быть. Он не думает, что Куроо отвечает за его чувства, но, по крайней мере, так он будет знать. (Он не думает, что сможет двигаться дальше, если его отвергнут, на самом деле; он не уверен, что вообще способен развить чувства к кому-либо ещё. Но, возможно, это стоит риска, если только для того, чтобы успокоить его.)***
Кенма пишет Акааши в понедельник. как бы ты отреагировал, если бы я сказал тебе, что влюблён в куроо? Поздравляю, ты официально предпоследний человек, который об этом узнал. Последнее место, конечно же, отведено самому Куроо-сану, — пишет Акааши в ответ. Кенма секунду смотрит на свой телефон. Наверное, это справедливо, думает он. понятия не имею, почему люди думают, что ты безобидный и вежливый, — всё равно пишет он. Возможно, ему хочется написать Хинате, но он чувствует, что Хината тоже не очень поможет. Очень мило и отзывчиво, наверное, но не помогло. Так что он этого не делает.***
Жизнь продолжается почти так же; он всё ещё общается с Куроо по видеочатам, он всё ещё ужасно скучает по Куроо, и Акааши всё ещё тот человек, которому он может поныть в сообщениях. Но теперь он признаёт, что иногда смотрит на Куроо и просто хочет поцеловать его, что покалывающее тепло в животе — это его любовь к Куроо. Возможно, это должно было бы стать огромным изменением, но на самом деле это не так, не совсем похоже на то, что осознание этого не казалось таким новаторским, как должно было быть. Самое большое изменение — это то, что он пытается понять, стоит ли рассказывать об этом Куроо или нет. Это ужасающая вещь, которую нужно учитывать в её реальности: изменения, которые она может принести, к лучшему или худшему. Возможно, даже к худшему, учитывая все обстоятельства; в конце концов, Куроо только что пошёл на свидание с кем-то другим, что не сулит Кенме ничего хорошего. Кенма смирился с тем, что если он действительно расскажет Куроо, это, скорее всего, приведёт к разбитому сердцу. Он точно не хочет, чтобы его сердце было разбито, но, с другой стороны, его сердце уже разбито, когда он думает о Куроо и о своих чувствах к Куроо, и о том, что они не взаимны. И он действительно хочет, чтобы Куроо знал, что он, по крайней мере, вариант. Может быть, Куроо действительно подумает об этом и попытается дать Кенме шанс. Может быть, Куроо смог бы научиться любить Кенму таким образом. Кенма не уверен, что Куроо смог бы, и это всё равно было бы больно, зная, что Куроо никогда раньше не думал о нём больше, чем о друге, но это было бы нормально, потому что, по крайней мере, Кенма получит его. Однако, скорее всего, Куроо просто отвергнет его и извинится, и на какое–то время всё будет напряженно, а затем их дружба восстановится, надеялся он. К такому исходу Кенма готов. Если он расскажет Куроо, конечно. Он думает, что должен сказать, что он хочет, но он также напуган. Это решение, которое он, вероятно, примет в следующий раз, когда увидит Куроо лицом к лицу.***
Я думаю, ты должен сказать ему!!!!! — пишет Хината Кенме, после того как Кенма всё-таки рассказал ему. Главным образом потому, что прошло уже две недели, и он думает, что ему не помешало бы немного сочувствия и жалости, может быть. Это не та реакция, которую он ожидал, хотя он должен был ожидать её, глядя на это сейчас. может быть Нет, определённо!!!! Я уверен, что Куроо-сан будет действительно счастлив!!!! Кенма немного насмехается над этим. Он хочет, но он, в отличие от Хинаты, совсем не уверен в этом. в то время как Куроо действительно нравится, когда гладят его самолюбие, я уверен, что его основное внимание будет сосредоточено на том, чтобы его лучший друг детства испытывал к нему чувства (!) Точно!!!!!! — приходит следующее сообщение Хинаты, и Кенма в замешательстве смотрит на него. ?? Он был бы супер счастлив!!! Он ТАК влюблён в тебя!!! Он был бы на седьмом небе от счастья!!!!! Кенма сомневается. Хината не может — он, должно быть, не имел в виду «он любит тебя». Например, «любит тебя платонически». Потому что нет никакого способа... нет никакого способа. На самом деле, когда он думает об этом, возможно, Хината просто что-то неправильно понял. Иногда Хината не очень хорошо разбирается в подсказках – в конце концов, ему всё ещё не удалось понять, что он влюблён в Кагеяму. Так что было бы разумно предположить, что вместо того, чтобы упустить подсказку, на этот раз он выбрал не ту. Кенма вздыхает и ложится лицом вниз на кровать. Он хотел приятной беседы, Хината сочувствовал его тяжёлому положению, а вместо этого у него болит сердце, думая о том, каково было бы, если бы Куроо действительно влюбился в него. Он думает, что его жизнь была бы намного проще, если бы он просто никогда не осознавал своих чувств.***
По крайней мере, он решает, как поступить. Проведя весь разговор с Куроо так рассеянно, что он едва может сосредоточиться на том, о чём вообще говорит Куроо, он решает рассказать ему. Эта нынешняя ситуация не приносит ему пользы. Он всё время чувствует боль и рассеянность. Такое ощущение, что он находится в подвешенном состоянии, парит во времени, его сердце окутывает тьмой, не позволяющей ему видеть что-либо действительно важное. Это не может так продолжаться. Это больно будет сказать Куроо, он уверен. Это будет жечь, будет болеть и, возможно, он будет плакать, но, по крайней мере, после этого жизнь сможет двигаться дальше, и Кенма сможет научиться справляться с этой реальностью. Иногда это лучшее, что можно сделать для себя: сорвать пластырь.***
могу я навестить тебя? — пишет он Куроо, приняв решение. Конечно, он мог бы поднять этот вопрос в одном из их телефонных звонков, прямо спросить Куроо, как он отнесётся к тому, что Кенма посетит его в ближайшее время, но он не уверен, что чувствует себя способным на это, не уверен, что у него хватит сил, когда он знает, что принесёт этот визит. Спрятаться за кандзи* на экране телефона кажется намного проще. Конечно!! — Куроо отвечает всего через несколько секунд. Кенма представляет, как он возбуждённо улыбается в свой телефон. Образ причиняет боль. Он не уверен, насколько Куроо будет взволнован после того, как Кенма скажет ему то, что ему нужно сказать. Он видит перед собой Куроо, волнение от того, что его лицо сменяется ничем, кроме жалости, возможно, печалью от того, что он не может ответить взаимностью на его чувства, может быть, даже отвращением. Образ разрывает его, разрывает сердце, и ему приходится на мгновение закрыть глаза, вздохнуть, сосчитать до десяти. Ощущение дыры, проделанной в его внутренностях, не рассеивается, но когда он снова открывает глаза, он чувствует, что может снова сосредоточиться, несмотря на боль, обжигающую его изнутри. в эти выходные? Это звучит потрясающе, котёнок!! Я не могу дождаться, когда увижу тебя!! «Ты можешь взять свои слова обратно, как только действительно увидишь меня», — думает Кенма и хочет плакать.***
Выходные наступают гораздо быстрее, чем хочет Кенма. К тому времени, когда наступает пятница, Кенма всё ещё не знает, как именно озвучить своё признание, и он, конечно, не чувствует себя готовым к отказу Куроо, несмотря на всю его уверенность в том, что это наиболее вероятный исход. Он решил сесть на поезд после школы, чтобы навестить Куроо. Если разговор с ним пойдёт плохо, он может на следующее утро сесть на поезд домой и вернуться вовремя на тренировку, отвлечься от мыслей на волейболе. «Это разумный план», — думает он. Он уверен, что сможет провести одну ночь в одной комнате с Куроо, даже после этого разговора, а если нет, что ж, последний поезд возвращается в одиннадцать вечера, так что у Кенмы определённо есть выход.***
Он нервничает. Подготовка к одному результату не обязательно означает, что ты готов принять его, и Кенма боится быть отвергнутым, ещё больше боится, что его признание нанесёт непоправимый ущерб их дружбе. Он не знает, почему для него так важно высказывать свои чувства вслух; многие люди довольствуются тем, что годами скрывают свои чувства. С другой стороны, Кенма в каком-то смысле так и сделал. Просто он скрывал свои чувства от самого себя. Он смотрит в окно поезда. Его голова упирается в него, тело немного свернулось калачиком на сиденье. Окно грязное, но не настолько, чтобы он не мог видеть из него проходящие мимо деревья, улицы и дома. Жизнь кипит вокруг него, люди занимаются своими повседневными делами, ездят с одной встречи на другую, дети играют с детьми, взрослыми и собаками: всё это проходит слишком быстро, чтобы Кенма мог разглядеть какие-либо различимые черты. Или, может быть, это грязь, прилипшая к окну, придающая всему грязный блеск, который мешает ему узнать подробности. Может быть, и то, и другое. Интересно, насколько нетронутыми кажутся их жизни его жизни: Кенма не более чем лицо, прижатое к окну поезда, похожее на других, но всё же отличающееся. И всё же их жизни пересекаются. Его действия могут оказать на них влияние, о котором ни он, ни другие люди не подозревают. Может быть, он купил последнюю копию игры, в которую хотел поиграть один из детей. Может быть, они когда-то видели, как он играет в волейбол. Может быть, он прогонит Куроо своим признанием, и Куроо попытается найти утешение где-нибудь в другом месте, в объятиях дочери или сына кого-нибудь, мимо кого проезжал Кенма. Может быть, они поженятся, их жизни навсегда переплетутся так, как Кенма хотел бы, чтобы его жизнь была с Куроо. Кенма закрывает глаза, его голова всё ещё прислонена к прохладному стеклу окна поезда. «Следующая остановка — Ниси-Фунабаши», — объявляет автоматический голос. Кенма вздыхает. Осталось ещё немного.***
Кенму чуть не сбило, когда какая-то молодая женщина выходила из поезда на каблуках и в деловом костюме со смартфоном, прижатым к уху, спешила, её беспокойство совершенно отличалось от беспокойства Кенмы. Солнце садится, окрашивая всё в оранжевое сияние: людей, поезд, платформу. Куроо, который ждёт его, его волосы в том же беспорядке, что и всегда, широкая улыбка на лице, что-то нежное и эмоциональное в его глазах. — Привет, котёнок, — говорит он, когда Кенма подходит к нему, а затем тянет его в объятия, крепко прижимая Кенму к своей груди. Кенма обвивает руками талию Куроо и просто вдыхает его запах на секунду. Куроо пахнет сосновыми иголками, химической лабораторией и потом. Кенма скучал по нему, как всегда, и на мгновение он просто чувствует себя тёплым, счастливым и в правильном месте. Здесь, в объятиях Куроо, его место, которому он всегда принадлежал, место, которому он всегда будет принадлежать. Но мгновение может длиться недолго. Кенма делает шаг назад, и Куроо отпускает его; на секунду он выглядит несчастным из-за этого, его руки дёргаются, как будто он борется с желанием притянуть Кенму обратно к себе. Кенма любит его, любит так сильно, что ему больно от этого. — Привет, Куроо, — говорит он.***
Куроо говорит всю дорогу до своего общежития, указывая места и вещи, показывая Кенме окружающую среду своими глазами, как он видит её каждый день. Он светится от волнения. В какой-то момент во время их похода в общежитие он хватает Кенму за руку, чтобы потащить его за собой, заставить двигаться немного быстрее. Это кажется тёплым и приятным, и Кенма собирается насладиться этим чувством, немного прижаться, чтобы он никогда не забыл об этом, когда Куроо понимает, что держит Кенму за руку, и отпускает её. Сердце Кенмы замирает в груди. Он действительно не чувствует себя готовым столкнуться с отказом Куроо.***
— Вот здесь я живу, — радостно говорит Куроо, открывая дверь в свою квартиру. Она маленькая, не то чтобы Кенма ожидал чего-то другого. В конце концов, он слышал, как это описывалось, и видел это на фоне их видеозвонков. Дверь квартиры открывается прямо в гостиную, где также находится крошечная мини-кухня, состоящая из небольшой плиты, микроволновки и небольшого холодильника, который, похоже, даже не способен вместить все продукты, которые Куроо съедает за неделю, не говоря уже о продуктах, которые он и его сосед по комнате потребляют. Его сосед по комнате, который либо находится либо дома, либо отсутствует. Кенма надеется, что это второе. Гостиная сама по себе маленькая; в ней есть место только для телевизора и старого потрёпанного дивана. В какой-то момент диван мог быть жёлтым или оранжевым; теперь цвет настолько выцвел, что приобрёл довольно неприличный бежевый оттенок. Он выглядит удобным, хотя, не то чтобы это имело большое значение; благодаря прошлым разговорам с Куроо, Кенма твёрдо решил, что никогда не сядет на него. Гостиная открывается на три двери: в ванную комнату и две спальни. — Позволь мне показать тебе мою комнату, — взволнованно говорит Куроо и тащит Кенму через дверь слева. Его комната ещё меньше, чем гостиная; маленькая кровать, письменный стол и шкаф в ней занимают почти всё пространство. Тем не менее, она выглядит по-домашнему уютно: повсюду разбросаны книги, на стенах постеры волейболистов и огромная стопка бумаг, которые выглядят так, будто они могут быть важными, бездумно сложены в угол. На столе Куроо есть две фотографии в рамках: на одной он и его отец, сестра и бабушка с дедушкой, снятые, когда Куроо, должно быть, было около девяти лет, все они улыбаются в камеру, за исключением сестры Куроо, которая смотрит на него с такой любовью, что Кенме становится тепло и радостно. На другой фотографии они с Кенмой, оба в уличной одежде и грязные, Куроо держит в руках волейбольный мяч. Этот снимок был сделан, когда они были маленькие, Куроо около девяти лет; Кенма с нежностью вспоминает тот день и фотографию. В тот день Куроо хотел затащить его в бассейн. Кенма отказался и сказал ему пойти с кем-нибудь другим, и Куроо, не желая проводить день без Кенмы, перечислил другие вещи, которые они могли бы сделать, пока они не остановились на волейболе, спорте, который Кенма всё больше и больше любил из-за влияния Куроо. Кенму немного удивляет, что у Куроо на столе есть их фотография. Конечно, у Куроо была такая же фотография на стене в его комнате в доме его отца, но стена Куроо там и до сих пор украшена несколькими фотографиями, на которых он изображён с друзьями: большинство из них с Кенмой, но некоторые просто с волейбольной командой и другими друзьями. Однако здесь Куроо разместил только две фотографии. Сделав надрез, он чувствует себя невероятно, и на мгновение нервы Кенмы по поводу его запланированного признания ослабевают, оставляя после себя чувство нежности и тепла; он чувствует, что так влюблён в Куроо, так неописуемо счастлив, что он есть в его жизни. — Нам придётся делить кровать, нет места для другого матраса, — говорит Куроо. — Не то чтобы мы никогда раньше не делили. — Кенма отрывается от спокойного созерцания любви, которую он испытывает к Куроо, и его нервы возвращаются с полной силой. Он уклончиво мычит и не говорит, что думает. То есть, даже если они регулярно спят в одной постели, эта ночь может быть совсем другой. Эта кровать крошечная, не оставляющая места для сна, кроме как прижаться друг к другу, и хотя обычно он был бы рад такой возможности, он не думает, что сможет справиться с этим после того, как Куроо отвергнет его. Может быть, он просто забудет каждое недружелюбное слово, которое когда-либо думал о диване, и вместо этого будет спать на нём. Второе, что у него на уме – это то, что он не знает, что сейчас сказать, что делать. Вот он, его момент: они в комнате Куроо, одни, лицом к лицу. Куроо в хорошем настроении, взволнован и расслаблен. Ещё относительно рано, и у Кенмы остаётся достаточно времени, чтобы сесть на поезд и вернуться домой, если всё пойдёт плохо. Если у него вообще есть время открыть рот и просто сказать слово, просто рассказать Куроо о своих чувствах, то это сейчас. Внезапно ему кажется, что это уже слишком. Его руки начинают становиться липкими, живот сильно сжимается и болит, а в горле нарастает беспокойство. Он пытается дышать спокойно, вдыхать и выдыхать, прежде чем паника, которую он чувствует, может усилиться, охватить его и вызвать полномасштабную паническую атаку. Куроо, конечно, сразу это замечает. — Эй, котёнок, — тихо говорит он, подходя ближе. — Всё в порядке? Кенма вдыхает, выдыхает и снова вдыхает. Он медленно кивает. — Подожди секунду, — говорит он, стараясь, чтобы тон его голоса дал понять, что он не собирается вдаваться в подробности. — Хорошо, — говорит Куроо. Его правая рука поднимается, чтобы обхватить лицо Кенмы, и он начинает нежно поглаживать Кенму по щеке большим пальцем. Кенме хочется заплакать, внезапно и отчаянно, потому что Куроо такой мягкий, такой нежный и заботливый, смотрит на него так, как будто Кенма — это единственное, что сейчас имеет значение, и Кенма не заслуживает этого, не заслуживает Куроо и его безусловной любви, не тогда, когда он собирается поколебать саму основу их дружбы признанием, рождённым из ничего, кроме его эгоистичного желания смириться с чувствами, которые он испытывает к Куроо. Он вздыхает и делает шаг назад. Снова вдыхает и выдыхает. Он принял решение. — Мне нужно тебе кое-что сказать, — говорит он, и по его лицу должно быть видно, насколько он серьёзен, прямо сейчас, потому что Куроо сразу же выглядит встревоженным. Кенма делает еще один глубокий вдох. У него сдавливает грудь. Его руки всё ещё влажные. Он смотрит в землю и начинает говорить. — Я влюблён в тебя. Я... я знаю, что ты не чувствуешь того же, и я надеюсь, что это не изменит отношений между нами, но... мне просто нужно было это сказать. Чтобы ты знал, — его голос дрожит, но он произносит слова отчётливо. Он медленно вдыхает и снова выдыхает. Куроо совершенно молчит. Кенма нерешительно смотрит ему в лицо. Он смотрит на него широко раскрытыми глазами, его рот открыт в шоке. В его глазах есть что-то такое, чего Кенма не может прочесть, и Кенма абсолютно напуган тем, что это может означать. Он делает ещё один шаг назад. Он не знает почему, но ему хочется схватить свой рюкзак и убежать, просто убежать от Куроо и от этой ситуации. Он чувствует себя глупо из-за того, что признался в первую очередь. Он не должен был этого делать, не должен был рисковать, но теперь это стало известно, и Куроо знает, и их дружба может быть разрушена навсегда... А затем Куроо делает два больших шага вперёд, закрывая пространство между ними, и прижимает Кенму к груди, зарываясь лицом в его волосы, прижимая его к себе. — Кенма, — говорит он, и в его голосе слышится что-то недоверчивое. — Кенма. Его голос звучит так, словно он близок к слезам, а затем Кенма чувствует что–то влажное там, где лицо Куроо прижимается к его волосам, и понимает. Потому что так и есть. Он хочет что–то сказать, может быть, извиниться, но слова застревают у него в горле. — Кенма, — снова говорит Куроо, а затем он всхлипывает в волосы Кенмы. Козуме не знает, что он чувствует, за исключением того факта, что его грудь всё ещё слишком сжата, а давление в животе не спало. Он понятия не имеет, что происходит, но это не может быть хорошо. Куроо плачет. — Прости, — наконец говорит он после того, как, кажется, прошла целая вечность, пока Куроо обнимал его и тихо всхлипывал. — Не смей, — говорит Куроо, и теперь Кенма в замешательстве. — Кенма, — снова произносит Куроо, и его имя срывается с губ Куроо, как молитва. — Ты понятия не имеешь, как долго я этого хотел. — Что? — говорит Кенма, чувствуя, что весь его мир только что перевернулся с ног на голову. — Я так долго влюблён в тебя, — голос Куроо мягкий, но крепкий, как у Кенмы. На мгновение он чувствует себя совершенно разбитым. Его мысли становятся совершенно пустыми. Давление на его грудь рассеивается, но так же исчезают и все остальные чувства, прежде чем они внезапно и подавляюще устремляются обратно. — Ты это серьёзно? — в отчаянии спрашивает Кенма, вырываясь из рук Куроо и отталкивая его от себя, совсем чуть-чуть, чтобы он мог посмотреть на него. Лицо Куроо открытое и честное, и Кенму переполняет счастье, не похожее ни на что, что он когда-либо испытывал раньше. — Конечно, — говорит он. — Кенма, конечно. Кого я ещё мог бы когда-нибудь полюбить? — Но... свидание, — говорит Кенма. Он не хочет поднимать эту тему, не совсем, но это там, на задворках его сознания, но он действительно пошёл на свидание с кем-то другим, с кем-то, кто не Кенма... — О, Кенма, — мягко говорит Куроо и снова разрывает пространство между ними. Он нежно берёт лицо Кенмы в ладони. — Я пошёл на это свидание только потому, что на этом настоял Казама. Потому что он знает, что я люблю тебя. Все, кто когда-либо встречал меня, знают, что я люблю тебя. Кенма, он думал, что мы вместе, и когда ты сказал ему, что это не так, он решил, что моя тоска мне не подходит, и попытался заставить меня двигаться дальше. Даже Акияма могла сказать, что я люблю тебя. Я извинился перед ней, потому что она была очень милой, но я не мог перестать думать о тебе, и она просто посмотрела на меня и сказала: «Всё в порядке». Кенма смотрит на Куроо, на открытую честность на его лице, и расслабляется. — Подожди, — говорит он. — Ты же сказал, что нет. — Я не хотел предполагать, — говорит Куроо, и его глаза сияют любовью и надеждой. — Пожалуйста, предположи, — голос Кенмы всё ещё звучит отчаянно, и на мгновение он чувствует себя неловко, но лицо Куроо светится, в его глазах нескрываемое счастье. Кенма просто смотрит на него мгновение, а затем он больше не может смотреть, потому что Куроо наклоняется, и его губы встречаются с губами Кенмы, а затем глаза Кенмы закрываются сами по себе, и всё остальное внезапно становится совершенно неважным. Губы Куроо кажутся мягкими и тёплыми. На вкус как чёрный кофе и эта ужасная дешёвая гигиеническая помада, которую он использует в нечестивых количествах, и Кенма никогда в жизни не чувствовал себя более счастливым. Он чувствует тепло, нежность и целостность. Это именно то место, где он должен быть. Здесь, когда руки Куроо обнимают его за талию, а губы Куроо прикасаются к его губам, он впервые с абсолютной уверенностью знает, что его рядом с Куроо безопасно. Что бы ни случилось и как бы ни изменилась их жизнь, у него всегда будет Куроо. Что ему никогда не грозила никакая опасность быть заменённым, и что этого никогда не случится. Потому что он и Куроо подходят друг другу. Это он и Куроо. Это всегда были он и Куроо.